class="p1">— А ну давай ударные, ты обещал, и гитару оставь, — попросил Высоцкий.
Я включил ритм ударных, немного подправив акценты и поубирав лишние звуки.
— Хорошо, а, ребята? — обернулся к Говорухину и Михалкову Высоцкий.
— Звучит, — кивнул головой Станислав.
— А вот — с басовой гитарой, — сказал я и добавил инструмент и немного ускорил темп.
— Ор-р-р-игинально, — произнёс Михалков.
— А вот соло гитару надо играть самолично. И тогда получится эстрадная музыка. Можно много чего сюда навставлять.
Высоцкий слушал свою песню с закрытыми глазами.
— Это всё наскоро. На живую, так сказать. Но ведь это всё можно поправить. Что-то убрать, что-то добавить.
— Э-э-э… — вдруг «ожил» Высоцкий. — А этому научиться долго?
Он ткнул пальцем в экран.
— Компьютеру твоему?
Я покрутил головой.
— Всё понятно визуально. Посидишь денёк, потыкаешь в клавиши. И всё. Дело в том, что синтезатор такой я тебе сейчас сделать не смогу. Это эксклюзивная вещь, исполненная в единственном экземпляре. Могк=у дать сильно попроще, но и его хватит, чтобы поколдовать с музыкой.
— Поколдовать с музыкой, — проговорил Высоцкий, пробуя на вкус мои слова. — Ты, точно, поэт Пьер!
— Но тут нужен чистый разум, — улыбнулся я. — А то можно такого наколдовать. Ха-ха!
Все разулыбались.
— Понятно, — отсмеявшись, посмурнел Высоцкий. — Попытка не пытка, как говорил товарищ Сталин. Только у нас дома на помузицируешь с барабанами и целым оркестром, как у тебя.
— Так вы переезжате ко мне на Воробьёвское шоссе. У меня там особнячок двухэтажный напротив бывшей дачи Хрущёва. Мне там скучно одному, а студия там почти такая же.
— Особнячок на Воробьёвском шоссе шестьдесят семь⁈ — спросил, утвердительно, Михалков и раскрыл от удивления рот. — Ни фига себе квартирка!
— Так это же рядом с «Мосфильмом»! — воскликнул Высоцкий и обратился к Говорухину. — Мы же так и будем оттуда выезжать?
— База там в этом году будет, да, — согласился Станислав и вытащил трубку. — А тут у тебя курят?
— Курят, — я кивнул. — Тут хорошая вентиляция. Правда отремонтировать пришлось.
— Примем приглашение? — обратился Высоцкий к Влади. — Мне, и впрямь, захотелось немного проколдовать с музыкой.
— Да, я с удовольствием. Если у нас дома будет такой же холод, как в прошлом году, я просто умру. Только будет ли это удобно? Мы же не бесприютные какие…
— Не думайте ни о чём. Я поживу пока на Малой Грузинской. Мне так будет удобнее. Оттуда к МФТИ ближе. У меня там сейчас новый проект развернётся. С пятнадцатого числа я вообще перееду к ним в общежитие в Долгопрудный дней на пять, чтобы не мотаться. Потом в Ленинской библиотеке сеть тянуть будут… Сюда на Воробьёвы горы буду заскакивать изредка.
— А кто тут будет в студии? — спросил Высоцкий.
— Константин Никольский и Алексей Романов.
— Э-э-э… Хотел спросить… Так может быть и мне лучше будет в особнячок перебраться? — спросил Говорухин часто-часто прикладываясь, распаляя табак, к трубке. Может мы там все и расположимся?
Я улыбнулся.
— Не думаю, что это будет правильно, там располагаться всем. А вы, Спанислав, конечно живите, где вам удобно.
— Молодец, кхе-кхе! — засмеялся Михалков. — Как он тебя, а⁈
— Отши-и-и-л… Молоде-е-е-ц…
— Правильно сделал, — сказала Марина Влади. — К вам по-человечески, а вы сразу готовы на голову сесть.
— Москва, Мариночка! Это — Москва. Тут палец в рот никому не клади, откусят, — нравоучительно сказал Михалков.
— Хамы вы! — сказала она. — И это не оскорбление, заметьте, а констатация фактов.
— А вдруг бы согласился? — спросил Говорухин спокойно. — Грех не узнать. А он — молодец. Может сказать нет. Это не каждому дано. Значит — сильная личность. Уважаю!
Говорухин подал мне для рукопожатия ладонь. Я, пожал ладонь и пожал плечами. Мне от них ничего не было нужно. Об этом и сказала Влади.
— Да ему просто ничего от вас не нужно. Он и сам может дать такое, что у вас нет и никогда не будет! — запальчиво сказала она.
— Ну, ладно тебе, Мариночка. Я Понимаю, что ты злишься на меня, что я Володю сблатовал на роль Жеглова, но без него этот сериал был бы просто детектив, а сейчас получается характерный фильм. Мы с Володей полностью переделали сценарий Вайнеров. Полностью, понимаешь.
— Да, болен он! — крикнула Влади. — Как вы не понимаете⁈ Что ты, что Любимов! Вам бы только выжать его, как тряпку и выбросить потом! Он умирает, а вам всё равно! Вы так и приходите к нему пьянствовать!
Она уже кричала. Слёзы лились из глаз Влади, и она их даже не вытирала.
— Тихо, тихо, Мариночка, — проговорил Высоцкий и подойдя, прижал её к себе. — Слава и так мне бархатные условия создал.
— Ага, бархатные! По десять дублей. Все пашут, а он ходит, как барин, и трубку свою сосет.
— Ну, тут ты не права, Марина, — спокойно проговорил Говорухин. — Володя, когда в июне за меня оставался, так замучил актёров порядком и организацией, что они потом еле дышали. И жаловались потом на него. Кхе-кхе! Так что, у меня они и Володя отдыхают, а не работают.
— Тихо, моя хорошая. Успокойся, — просил, гладя Марину по голове, Владимир. — Мы точно не перенапрягаемся. Там, вообще-то, нет трудных сцен. Топ-топ, топ-топ. Думаю, за год закончим, да, Слава?
— К дню милиции должны уложиться. Там-то осталось… — Он затянулся и выпустил дым. — Э-э-э… Совсем немного осталось.
Влади уже почти успокоилась. Плечи её вздрагивали всё реже и реже. Михалков посмотрел на меня, скрчил какую-то рожу и развёл руки, дескать: «Хрен его знает, что с ней?» и показал пальцем на шею. Я показал пальцем на холодильник. Высоцкий увидел наши жесты и обратился к жене:
— Поехали, родная, домой?
— Поехали, — глухо раздался её голос и она шмыгнула носом. — У тебя есть платок?
— Конечно, моя голубушка.
Высоцкий достал из заднего кармана джинсов носовой платок и аккуратно промокнул жене глаза.
— И всё равно, я сказала всё правильно, — сказала она.
— Конечно правильно, — спокойно согласился Говорухин. — По своему правильно. И я тебя прекрасно понимаю и поверь, также осторожно отношусь к здоровью Володи. Про
