Сто восемьдесят километров поезд преодолевал четыре часа. В Вентимилье, первой итальянской станции, в наш вагон, прицепленный сразу за багажным, зашли два типа в темно-серо-синеватых фуражках и плащах с петлицами на воротниках. Мимо семейной пары и меня, увидев в моей руке синий американский паспорт, прошли без остановок, а у молодежи проверили багаж.
Железнодорожный вокзал Генуи назывался Площадь Принца. Какого именно, никто не знал. Железно-стеклянная крыша была разобрана во время войны, остались только столбы. На площади стояли с полсотни такси, в основном «фиаты» разных моделей и немного «лянчий». Горячие, крикливые водители, яростно жестикулируя, кинулись навстречу выходящим из двухэтажного здания пассажирам. Первыми появляются самые выгодные клиенты — из первого и второго класса. Я протолкался между ними, остановился перед сравнительно новым четырехдверным «фиатом-1100» и обернулся, дожидаясь хозяина. Его позвал кто-то из коллег, стоявших позади. Водитель был невысоким, худощавым, с тонкими длинными усами, загнутыми кверху. Наверное, именно его будет копировать Сальвадор Дали.
— Куда отвезти синьора? — спросил он, открыв назад заднюю дверцу.
— На площадь Святого Матео, — ответил я.
— Я домчу вас мигом за тысячу лир! — пообещал он.
— Лучше за десять тысяч, — предложил я, садясь на заднее сиденье.
Он тупо уставился на меня, пытаясь понять, шучу или нет.
— Туда ехать пять минут. Хватит и три сотни, — продолжил я,
— Хорошо, синьор! — как ни в чем ни бывало, произнес он и захлопнул дверцу.
До начала аукциона оставалось время, поэтому решил перекусить, зашел в пиццерию по соседству, заказал маленькую с оливками и ачуга и большой бокал белого вина, которое наливали из бочки. Пиццу приготовили у меня на виду, начинив ингредиентами и разместив в дровяной полусферической печи, которые сейчас называют помпейскими. Через минуты три-четыре уже была готова. Вкус офигенный. Вино тоже было очень даже приятным на вкус, добавляло интересные нотки хрустящей корочке пиццы. Иногда в маленьких домашних винодельнях изготавливают намного более насыщенные, ароматные вина, чем в раскрученных, принадлежащих крупным торговым маркам. Объемы не те, чтобы вкладываться в рекламу и выходить на высокий уровень, вот и продают постоянным покупателям или тем же гигантам, которые таким способом улучшают свои марки.
В аукционном зале, рассчитанном человек на сто, было всего пятеро, включая аукциониста, суетливого улыбчивого типа лет тридцати семи, который ходил так, будто в подошвы ботинок вделаны пружины. Вторым покупателем, севшем в первом ряду подальше от меня, оказался густоволосый брюнет с обвислыми щеками и тяжелым подбородком, выбритыми до синевы. Судя по выправке, бывший военный. В задней части помещения сидели полковник и лейтенант в сине-серой форме итальянских ВВС. На улице возле входа в здание их ждал четырехместный темно-синий седан «фиат-1500» с водителем за рулем и черными номерами с белыми цифрами и красными буквами «АМ», цвет которых и буква М обозначали принадлежность к армии, а буква А — к авиации.
— Начинаем аукцион! — тоном жизнерадостного рахита объявил аукционист, заняв место за трибуной, и долбанул по ней деревянным молотком, покрытым коричневым лаком.
Я тут же поднял выданную мне деревянную «лопаточку» с цифрой один, опередив второго покупателя на доли секунды.
— Два миллиона сто тысяч! — объявил аукционист, показав молотком на меня, и сразу перевел его на брюнета: — Два миллиона двести тысяч!
— Три миллиона, — поправил тот.
— Номер два — три миллиона! — объявил жизнерадостный рахит.
И такая цена не казалась мне высокой, поэтому собрался было повысить ее немного, подняв 'лопаточку, но меня опередил второй покупатель:
— Четыре миллиона.
— Номер два — четыре миллиона! — объявил аукционист и посмотрел на меня. — Четыре миллиона раз!… Четыре миллиона два!
Я пошевелил «лопаточкой», и он напрягся, собираясь объявить новую цену.
— Пять миллионов, — спокойно предложил второй покупатель.
Поняв, что меня загоняют на высокую цену или просто не дают выиграть, встал и пошел на выход.
— Синьор, вы куда⁈ Торги не закончились! — удивленно крикнул аукционист.
— Разве⁈ — насмешливо бросил я.
Полковник и лейтенант смотрели строго вперед, чтобы не встретиться со мной взглядом. У меня появилась мысль, что они как-то связаны со вторым покупателем.
Я зашел в холодную комнату к сопливому клерку и попросил вернуть залог.
— Мне еще не сообщили результаты торгов. Зайдите через час, — отказался он. — Не беспокойтесь, с вашими деньгами ничего не случится. У нас серьезный аукционный дом, работаем с правительством.
— Судя по тому, как проходили торги, вы что-то не договариваете, — раздраженно произнес я.
— Мы выполняем только техническую часть и не несем ответственности за покупателей, — сухо проинформировал он. — К аукционисту у вас есть претензии?
— Нет, — признался я.
Хотел пойти пообедать в ресторан на улице Гарибальди, но с горя решил наказать себя опрощением, во второй раз посетил пиццерию, где заказал большую с ассорти из морских продуктов и пол-литра вина в кувшинчике. Вкусная еда, как ничто другое, помогает пережевать поражение. Добив пиццу, я успокоился и подумал, что сглупил, отказавшись приехать на автомобиле с Алисой. Теперь придется ждать до половины шестого вечера, когда отправится поезд в Монте-Карло.
Через час я зашел в аукционный дом «Ил Джиглионе» за своими деньгами.
Сопливый клерк ухмыльнулся, увидев меня, объявил:
— Победитель аукциона отказались от сделки, потеряв залог в двести тысяч, и потребовал признать торги недействительными. Ему было отказано. Лот достается тому, кто давал вторую цену, то есть вам, — и, шмыгнув носом, спросил: — Готовы доплатить до предложенных на торгах двух миллионов сто тысяч лир?
— Конечно, — согласился я. — Возьмете чеком в долларах или мне сходить в банк?
— Лучше чек, — ответил он.
Часа через полтора я прикатил на такси на полевой аэродром возле Генуи.
— Когда мне позвонили, что истребитель продан, я так и подумал, что это вы купили, — сказал узколицый лейтенант, все еще охранявший самолеты и технику.
Как догадываюсь, все остальное достанется полковнику по цене металлолома.
Баки были заполнены наполовину, поэтому я не стал дозаправляться, вылетел сразу. Вышка не работала, «добро» на взлет дал лейтенант, стоявший неподалеку от самолета. Я помахал рукой, и он козырнул в ответ. Полетел над берегом на высоте три тысячи метров. Не хотел даже случайно оказаться в морской воде. Только не сейчас, когда всё так хорошо! Над своим домом в Монако опустился до высоты метров пятьсот и покачал крыльями: скоро буду. Во дворе, правда, никого не было, но гул услышат. Над Монако редко летают самолеты, а так низко и вовсе никогда.
В Каннах я заранее договорился, что могу прилететь на бывшем военном истребители. У них были каменные ангары, в которых во время войны прятали военные самолеты. Сейчас в двух хранили всякое аэродромное имущество, еще в двух прятали вспомогательную технику в непогоду, а остальные пустовали. Мне с радостью сдали место в одном из них за пять тысяч франков в месяц, то есть около тринадцати долларов по нынешнему курсу обмена. Парни из аэродромной обслуги вручную закатили туда бывший истребитель. Отношение к нему было такое, будто принадлежит им. Теперь у аэродрома Канна тоже всё, как у взрослых — есть даже свой частный самолет.
160
В конце февраля закончили осушение первого пруда-отстойника. Выгребли всё, что имело ценность. Остальное залили бетоном, создав фундамент для вертикального стального резервуара. Заодно надежно похоронили отходы. Наверное, что-то все-таки просочится через почву в грунтовые воды, но это будет намного меньше, чем попадало туда из прудов-отстойников. Конструкцию резервуара на сто тысяч кубических метров согласовали с директором нефтеперерабатывающего завода, который будет арендовать его у нас. Собственных средств не хватало, поэтому взяли кредит у «Доу кэмикал» и разместили заказ в бургундской компании «Чарот». В середине марта на строительную площадку начали прибывать на машинах и железнодорожных платформах стальные конструкции и рулоны, а потом приехали рабочие и занялись монтажом вертикального резервуара.
