А зелень вокруг! Прямо здесь, в городе. Яблоневые и вишневые сады, смородина, выгоны — целые луга, прямо здесь, в городе, вот, хоть у многоводного Федоровского ручья — ах, а цветов, цветов сколько! Пушистые — дунь — и нет — одуванчики, розовый вкусный клевер, и все оттенки голубого и синего — васильки, колокольчики, фиалки… да, еще иван-чай — фиолетово-розовый, налитой, душистый, а еще ромашки — девушками на гаданье «любит, не любит, плюнет, поцелует», и желтизна-желтизна — лютики. Красиво… глаз не оторвать прямо.
А воздух… воздух такой, что, кажется, пить его можно. Даже не пить — хлебать большими деревянными ложками.
Ну и народу соответственно — много, день-то праздничный. В церквях колокола — поют, гудят, заливаются! Боом, боом… — басом, солидно — на Софийской звоннице, красивым баритоном — в церкви Богоявления, что на воротах детинца, почти так же, но как-то громче, изысканней — рядом, в церкви Параскевы Пятницы… ну и в остальных церквях — дисканты — динь-динь-динь, динь-динь-динь…
Про колокола — это Мише Авдей обсказал, тот, что на грека похож, чернявый. Оказывается, он у себя на погосте дальнем звонарем был.
— Хорошее дело — звонарь, — одобрительно покивал Михаил. — Чего ж сюда-то поперся?
Парень сразу нахмурился:
— Емь поганая деревни наши спалила… Язм еле ушел. Теперь вот — один… с Мокшей. Изгои мы с ним… летом-то еще ништо, а вот что зимой заведем?
— Мыслю — уйдем подале в леса, избу-землянку сладим… — тут же улыбнулся Мокша. — Поохотимся, перезимуем как-нибудь…
— Ну перезимуем, — грустно кивнул Авдей. — А дале-то что? Так и будем в берлоге своей жить… медведя вместо?
— Тем более, парни, вся земля — она чья-нибудь, — напомнил Миша. — Явится к вам тиун Софийский… ну или боярина какого-нибудь, скажет — платите-ка, ребята, за житье-бытье!
— Ну, лет пять мнози дозволяют и так жить…
— Это если сами позовут, сманят! А вас-то кто покуда сманил?
— Да покуда — никто.
— Эй, робяты, коровушку кто продает?
Михаил оглянулся — мужичок. Темнобородый такой, шустренький. Лицом худ, востер глазом. Одет — ну примерно как Миша… чуть, может, получше. На голове — шапка кожаная, простая, без всякой опушки.
— Ну я продаю, — Миша с важностью выставил вперед ногу. — А ты, мил-человек, купить хочешь?
— Сперва посмотрю… Телка-то яловая? Стельная?
Михаил только рукой махнул:
— Дурить не стану — нетель.
Ну надо ему еще и коровой этой заморачиваться! Скорей бы избавиться — это да. Впрочем, и не это главное…
Мужичок, осмотрев коровенку, ухмыльнулся:
— Ну, вижу, что нетель.
И — тут же — к парням, хлестнул внимательным взглядом:
— Вы — вместе, что ль?
— Не…
— Лапти что — свои продаешь?
Он говорил «цто», да Михаил привык уж, не обращал внимания, того более — и сам начал на местный манер язык коверкать.
— За нетеля свово сколь хочешь? — это уже другой подошел — крестьянин, бородища лопатой. Тоже, наверное, однодворец… или смерд. Зачем такому нетель? На мясо разве что… Ну да, чуток откормить на лугах, да забить осенью.
Сговорились на несколько «белок». Миша-то торговаться не умел, брезговал… такая дешевка вышла, что даже парни-изгои — Мокша с Авдеем — удивленно эдак переглянулись, мол, что делаешь, совсем уже спятил? Хоть и нетель, а все ж, чай, корова, не кошка!
Ну, продал — и продал… Тут опять тот мужичок хитроглазый, что недавно нетеля торговал, подошел… Так, поболтать просто… Якобы. Михаил давно заметил, как он у забора стоял, приглядывался… Сбыслав ведь так и говорил — подойдет кто-нибудь обязательно! Уж не может так быть, чтобы даже и совсем пропащие люди никому не надобны были! Ничьи людишки — они многим надобны!
— Облака-тучи-от ходят, — прищурясь, мужичок посмотрел в небо. — Не было бы дождя.
— Да, дождя бы не надо — сенокос, — мотнул рыжей шевелюрой Мокша.
— Особливо плохо — у кого крыши над головой нетути, — продолжал незнакомец. — Вам-то есть, где укрыться, парни?
— Да как сказать…
— Одну корчму тут, на Лубянице, знаю. За пиво возьмут недорого. Идем? За-ради продаж ваших выпьем! Меня Ефимом кличут.
— В корчму? — ребята задумчиво переглянулись. — Ты как, Михайла?
Михаил улыбнулся:
— А чего ж? В корчму — так в корчму. Вон, и правда, дождь собирается.
Сговорились. Пошли с Ефимом. Через все Торжище многолюдное, мимо церкви Иоанна Предтечи — центра купцов-«гостей» — «Ивановского ста»…
Орали, шумели вокруг — рынок. Чем только не торговали! Разноцветными тканями, дорогой — и не очень — посудой, оружием, лубяным плетеньем, медом, скотом, замками… Некогда смотреть было — глаза разбегались.
Да, к новому знакомцу по пути один человек подошел, чем-то неуловимо на самого Ефима похожий — взгляд такой же внимательный, цепкий… Спросил что-то… Улыбнулся — как почему-то показалось Михаилу — завистливо. Дальше пошел.
— Видали мужичка? — Ефим показал на незнакомца глазами. — Держитеся от него подале, ребята!
— А что так?
— Прощелыга известный.
Прощелыга? Хм… А ты-то сам кто?
Миша ухмыльнулся — кажется, Сбыслав был прав — вербовщиков тут хватало.
Вот и сидели теперь в корчме все четверо: Ефим, парни, Михайла. Угощал Ефим — ну как же!
— Пейте, пейте, робята… Так, говорите, сироты? А ты, Миша?
— Тож в разоренье впал.
— Ничо! Ничо! — с ласковою улыбкой Ефим потрепал Михаила по плечу. — Авось, найдутся добрые люди, парни. Ну, еще по кружечке?
— Да хорошо б…
— Добро! Эй, человек… Человеце!
Вот уже и не пиво на столе. И на мед — на вкус — не очень похоже, скорей, на дешевый портвейн — такого же рода пойло.
— Чего это, Ефиме?
— Медок переваренный… Пейте, парни, — весело будет!
— Ну, разве что — для веселья… Слушай, Ефим… а тута, в этой корчме, заночевать можно?
— Ужо сыщем, где вам ночевать. Сыщем!
Ефим хохотал, подливая. Миша помотал головой — шумело уже не хуже, чем с паленой водки.
— Вы чего умеете-то? — исподволь выпытывал навязчивый доброхот. — Ну, окромя крестьянской работы…
— Я — в колокола бить могу!
— Хм… в колокола…
— А язм — охотник.
— Охотник — это уже лучше. А ты, Миша?
— Я по-разному, — Михаил улыбнулся. — И швец, и жнец, и на дуде игрец.
— А по-серьезному? — взгляд у Ефима был вовсе не пьяный, внимательный, цепкий.
— По-серьезному — мечом махать приходилось, и вообще, много чего…
— Славно! Вот это — славно! Эй, малый… давай еще перевар! Пейте, ребята, пейте! А насчет ночлега не беспокойтесь. Посейчас на усадьбу пойдем… К знакомцу тут одному. Там и переночуете да — ежели повезет — так и счастие вам будет.
— Какое еще счастие? — пьяно ухмыльнулся Мокша.
— Ужо увидите сами…
Михаил так и не понял — с чего вдруг возникла драка? Ну прямо на пустом месте. Вот, только что сидели все посетители за длинным-длинным столом, болтали, некоторые уже и песни мычали, и вот те… Мишин сосед слева — здоровый пегобородый мужик — ка-ак зарядит тому, что напротив, в ухо! Бедняга и с лавки — хлобысь! Только ногами задрыгал.
А здоровяк не унимался, вскочил на ноги:
— Ах вы ж, тварюги! Обмануть меня хоцете?
Не глядя, махнул рукою — Миша с Ефимом враз на пол слетели — схватил скамью, да ка-ак швырнет ее на обидчика… Или, уж верней — на обидчиков. Те, естественно, не стерпели — тут и пошло, поехало.
Михаил едва успел вскочить, как — вот тут же! — в ухо прилетела плюха! Да такая звонкая, что аж сразу захорошело, и перед глазами поплыли малиновые, желтые и ядовито-зеленые звездочки и круги… непонятно, от чего — от плюхи или от перевара. Тем не менее Миша на того мужичка, что его зацепил, обиделся и, подножкой сбив нахалюгу с ног, набросился на того, схватив за грудки:
— Ты что это творишь, рожа?
Занес кулак… А был Михаил парень внушительный… Да и три раза в неделю тренировался с ролевиками — помахай-ка мечом, этакой железякой — вмиг мускулы нарастут.
— Не серчай, православный… — загнусавил лежащий мужик. — Обознался.
— Ну, вот то-то же… — вся злость уже у Миши сама собою прошла, рассосалася — уж больно смешно выглядел поверженный вражина — экий коренастенький мужичок в разорванной на груди поддеве недешевого немецкого сукна — в этом Михаил уже разбирался — и с аккуратно подстриженной «профессорской» бородкою, такой же, какую носил когда-то завкафедрой истории Древнего мира.
Миша оглянулся: драка не затихала, но переместилась на середину залы, и уж там, без всяких помех, продолжалась…
— В ухо, в ухо ему, Мелентий! — радостно подбадривали зрители. — Да размахнись же! Не жалей!
— Как не жалей? Все ж хрестьянска душа!
— Это Вастка-то Корел — хрестьянская душа? Язычник — он и есть язычник! Бей, не думай!
