— Здравствуйте, барин! — приветствовал он статского советника. — Шинельку позвольте принять? Супруга ваша вас уже дожидаются, с помощником. Велели передать, как придете, чтобы проводить вас прямиком в столовую. Или в нужник поперву желаете?
— А ты кто такой? — подозрительно спросил Углов.
— Так что я лакей ваш, Спиридоном зовут, — представился малый. — Спиридон Тихонов мое прозвание. Супруга ваша, Катерина Дмитриевна, меня наняла.
— Вот как! — произнес майор, не зная, что еще сказать в таком случае. — А что это у вас темно как? Не разглядишь ничего!
— Разве темно, барин? — удивился лакей. — Вона, три свечки горят. В других домах, попроще, и двумя обходятся.
— Ладно, Спиридон, показывай этот… нужник, — согласился статский советник. — А дорогу в столовую я сам найду.
Поднявшись, после необходимых процедур, на второй этаж, Углов прошел анфиладу небольших комнат, освещенных так же слабо, как и прихожая. Впрочем, в одной статский советник разглядел раскрытый рояль с нотами на пюпитре.
После темных комнат столовая показалась ему прямо-таки залитой светом: здесь по стенам горели сразу три подсвечника, да на столе еще имелся канделябр с шестью свечами. Их огонь освещал белоснежную скатерть, играл на хрустале бокалов; в ведерке со льдом покоилась бутылка шампанского, виднелись разнообразные закуски; укутанная полотенцами, высилась кастрюля с горячим блюдом. За столом сидели величавого вида дама, в которой майор с трудом узнал Катю, и солидный чиновник в инженерной тужурке, в котором угадывался Игорь Дружинин.
— А вот и супруг мой вернулся! — воскликнула Катя, вскочив с места и устремляясь навстречу майору. — Со службы! Усталый! Оцени, драгоценный супруг, мои старания и заботы!
— Старания… да, я оценил! Оценил! — проговорил Углов покровительственным тоном. — А по какому случаю праздник? Вы с Игорем поймали убийцу императора? Изобличили весь заговор? Нашли кукловода?
— Нет, кукловода пока не нашли, — ответил за Катю Дружинин. — И вовсе у нас не праздник, обыкновенный вечер в кругу семьи после трудового дня.
— Видишь ли, Кирилл Андреевич, для человека твоего положения ужин с продуктом вдовы Клико — вещь совершенно обыкновенная, — сказала Катя. — Ну, как дома, в Москве, перед сном стопку водки скушать. Вот, садись сюда, на почетное место. Тебе накладывать? Или сначала выпьешь?
— Накладывай, — разрешил статский советник. — Только имей в виду: в Москве я водку каждый день не пью. Только по праздникам. Или если повод есть. Потому и спросил.
— Похвальное воздержание, — заметила Половцева. — Не зря именно тебя выбрали для такого ответственного задания. Но здесь, на твоем новом месте службы, несколько другие нравы. Впрочем, не хочешь — не пей. Кстати, насчет повода. Он, в общем, имеется. Как ты видишь, я свою часть работы выполнила. Полностью устроила наше семейное гнездышко. И квартиру сняла, и прислугу нашла, и посуду купила, и белье. Даже продукты на первое время запасла! Так что в ближайшие дни деньги нам тратить больше не придется. Да, кстати, как тебе мое новое платье?
— Платье чудесное, — искренне ответил Углов. — Я тебя в нем сперва даже не узнал. И тебе идет… Пожалуй, оно идет тебе больше, чем джинсы и штаны, которые ты любила носить… там. А насчет денег ты ошибаешься — их потратить придется. Меня сегодня, можно сказать, разоблачили с моей шинелью. Мандт узнал шинель, которую носил покойный Государь. Так что надо будет что-то купить взамен.
— Купить, дорогой мой, не удастся, — огорчила его Половцева. — В эту эпоху верхнюю одежду не покупали готовую, а шили на заказ. Значит, завтра нужно отправиться к портному и заказать тебе партикулярное пальто, сюртук, пару панталон… В общем, все, что требуется человеку твоего положения.
— А как же Игорь? Он, я вижу, в обновке…
— Никакая это не обновка, — сообщил Дружинин. — Это, можно сказать, секонд-хенд. Это мы с Катей еще днем купили, до твоего возвращения от Орлова. Заглянули к портному, сделали заказ на сюртук. Там я и приметил эту тужурку — ее какой-то инженер заказал, да заказ не взял. А я согласился.
— Но тебе так нельзя! — предупредила Катя. — Ты статский советник, у тебя все должно быть самое лучшее!
— Вот еще забота! — в сердцах воскликнул Углов. — Того нельзя, этого нельзя… Просто бедствие какое-то! Еще этот портной… Делом будет некогда заниматься! Кстати, о деле. Ну-ка, Игорь, расскажи, как прошел твой визит к Енохину.
— Может, сначала все-таки выпьем? — сказала Катя. — За новоселье, за начало работы…
— Ладно, если по бокалу, то пусть, — разрешил Углов. — А потом — отчет!
Дружинин, как человек, отвечающий за матчасть, откупорил шампанское. Выпили, закусили, и Дружинин начал свой отчет:
— С Енохиным все прошло успешно. Моя легенда о расследовании, которое нам поручил провести новый Государь, сомнений не вызвала. Однако профессор сразу заявил, что не верит ни в убийство императора, ни в его самоубийство. «Неправильное лечение — вот и вся причина» — так он мне заявил. По его мнению, Николай умер от крупозного воспаления легких. Причем до этого, в начале февраля, он перенес еще и простуду — или, как бы мы это назвали, ОРВИ. И все на ногах. «Если бы на месте Мандта был врач более опытный и меньше опасающийся вызвать монарший гнев, — заявил мне профессор, — он бы настоял на безусловном покое. И это могло бы спасти больного». Впрочем, Енохин согласился, что отравление могло иметь место. У меня здесь записано… Да, вот здесь: «Была некая странность в том, как протекала болезнь Государя. Несколько раз наступало улучшение, но каждый раз после этого следовал новый приступ. Это не характерно для воспалительного процесса, который протекает непрерывно». Вот, собственно, и все. Как ты и велел, я все показания записал.
— Хорошо, — кивнул Углов, отодвигая тарелку. — Диспозиция на завтра следующая. Я с утра отправлюсь к этому треклятому портному — без этого, я чувствую, не обойтись, а то совсем запалиться можно — не ровён час, разоблачат. А ты пойдешь во дворец и там побеседуешь со слугами, которые окружали покойного. Вот список, который составил Мандт. Поговорить нужно с каждым. А особое внимание обратишь… Вот, смотри, вот эти двое: денщик Петр Возняк и младший лакей Григорий — фамилию Мандт не знал.
— А чем эти двое тебя заинтересовали?
— Тем, что люди эти в окружении покойного Государя — новые. Мандт о них ничего не знает, а ведь он сопровождал Николая последние двадцать лет и всех при дворе должен знать. К тому же фамилия Возняк — польская. А у поляков к императору Николаю особый счет, за жестокое подавление восстания 1831 года. Интересно, как вообще попал этот солдат — а может, капрал — в денщики к императору? Ну, и младшего лакея, как человека нового, тоже не мешает проверить. Только смотри, действуй осторожно. Старайся не привлекать внимания. А главное — не попадись на глаза новому императору или кому-то из его ближайшего окружения. А то вмиг выяснится, что никакого поручения о проведении расследования император Александр никому не давал…
— А ты не думаешь, что Мандт тебя обманывает? — спросила Катерина. — И все-таки именно он отравил Николая?
— Нет, не похоже, — покачал головой Углов. — Он, правда, признался, что в какой-то момент Николай думал о смерти и даже попросил достать ему яда, но потом передумал. Я подробно расспросил его про этот эпизод, заходил с разных концов, и он нигде не путался, не противоречил.
— Во всяком случае, он мог отравить своего пациента, — заметила Катя. — Имел полную возможность. Я читала, что Николай ему полностью доверял.
— Да, мог, — согласился Углов. — Но это не значит, что отравил. К тому же и поведение Мандта после смерти Государя не похоже на поведение убийцы. Тот бы постарался сразу сбежать из страны. А Мандт даже из казенной квартиры не съехал, пока на площади не собралась толпа и не возникла угроза для его жизни. И потом, с таким же успехом яд могли дать и другие медики — Каррель, Магнус, тот же Енохин… Кстати, капитан, а что говорил профессор про своих коллег? О том же Мандте, например? Как о них отзывался?
— Ну, не сказать, что с презрением, — ответил Дружинин, — но оценивает он их весьма скептически. Особенно Мандта с его атомистическим методом. В общем, если называть вещи своими именами, он считает лейб-медика шарлатаном и посредственностью.
— Но ты спрашивал, по его мнению, способен ли кто-то из немцев на убийство Государя?
— Да, спрашивал. Я ведь уже говорил: Енохин не верит ни в убийство, ни в самоубийство Николая. Он даже выразился очень образно… Сейчас, где же это? А, вот, нашел! Слушай: «Они все педанты и невежи и могут погубить больного, который им доверится. Но погубить лишь по незнанию, но никак не по злому умыслу».
— Я читала про этого профессора Енохина, — заметила Катя. — Все, кто оставил о нем воспоминания, пишут о нем как о хорошем диагносте и отличном хирурге. Но в целом он не слишком поднимался над уровнем медицины своего времени. А уровень этот был довольно низкий. То есть дело не в отдельных плохих докторах, а в том, что медицина блуждала в потемках.
