гипотетического зрителя — нетипичные взаимоотношения «родственников». Мужчина, годящийся девчушке в отцы, явно на что-то злился, но, тем не менее, не пытался покрикивать на иронично поглядывающую на него спутницу, и держался, словно это он в паре младший. Но и это не слишком привлекало внимание редких прохожих: эка невидаль, дальний родич сопровождает дочурку очередного дикарского вождя. А вот разговор между двоими мог и заинтересовать любопытного, если бы тот, конечно, смог каким-то невероятным способом его подслушать.
* * *
— Уф! — выдохнул я, когда мы покинули территорию госпиталя, — ненавижу больницы! Эх-хе-хе, ещё и на процедуры теперь ходить… — конечно, оперативность платной медицины радовала, но вот необходимость снова посещать «обитель боли» — нет. Как и предстоящий маскарад. Да уж: знай я это наперёд, не стал бы создавать такой проблемный образ. Всё-таки каждый раз натираться автозагаром и красить волосы — довольно напряжно.
— И это всё что тебя беспокоит, госпожа? — с толикой направленной вовне злости спросил миньон.
— А что ещё должно меня беспокоить? Последствия? — я повернул голову, чтобы посмотреть на Кенту, скользнув взглядом по округе. Мой взор закономерно не нашёл ничего подозрительного. Рядом с кладбищем, к которому вёл один из вспомогательных выходов, толп народа не наблюдалось. — Могло быть и хуже.
И действительно: когда пожилой и ехидный доктор Стар, ознакомившись с предварительными результатами обследований, под черноватый врачебный юмор перечислил проблемы и наиболее вероятные осложнения, я, в отличие от моего сопровождающего, не проявил никаких эмоций. Бесплодие и сокращение срока жизни не слишком впечатляли на фоне того, что произошло бы, откажись я от стимуляторов на год-другой позже. В нагрузку шли проблемы с печенью, сердечно-сосудистой и нервной системой, что выглядели неприятно, но не очень страшно. Даже в худшем случае, всё это «счастье» проявится лет через несколько, к тому же поддаваясь лечению.
Вот возможность поражения мозга звучала опаснее — но оно, по словам весёлого врача, развивалось на поздних стадиях приёма «волшебных пилюль».
Впрочем — как, посмеиваясь, сказал доктор — не имея проблем с моральными принципами и толщиной кошелька, можно воспользоваться продукцией теневых алхимиков и вылечить почти что угодно. Ведь на счастье бедняков и богачей, после того, как ненавидящего эту братию премьера Чоури сменил Онест, цены на Алый Эликсир заметно упали. Я не особо понял, в чём соль шутки: видимо, что-то профессиональное — но сделал мысленную пометку обсудить вопрос со Счетоводом. А пока придётся по три раза в день принимать целую горсть таблеток, призванных подготовить организм к отказу от стимулятора.
Короче говоря — неприятно, но терпимо. Если забыть об откате в силе. Но об этом подумаю позже, без чужих глаз и ушей.
— Как ты можешь оставаться такой спокойной?! — с жаром выпалил Кента. — Эта нелюдь лишила тебя половины жизни! Отобрала самое ценное, что есть у девушки — счастье материнства! У тебя! У всех вас! — бывший революционер почти кричал.
— Нервы делу не помогут, — безразлично дёргаю плечом, не слишком беспокоясь о потерянном «счастье материнства». Моё призвание — забирать жизни, а не дарить, хе-хе. — Но это забавно, что ты так говоришь. Я уничтожила ваш отряд, использовала на тебе «нечестивое колдовство», угрозами заставила подчиниться. А ты вместо злорадства волнуешься о моём здоровье. Странный.
— Я не странный, я нормальный! Это тебя приучили к тому, что вокруг бездушные моральные уроды! Так не должно быть! Моя Родина не должна быть такой!
«Всё же странный», — повторил я мысленно, чуть качнув головой.
— Не должна… — на губах мелькнула иронично-горьковатая полуулыбка. — В любом случае, успокойся и прекрати привлекать внимание. Кому из нас четырнадцать, а кому за тридцать? И я не собираюсь терпеть чужую жалость, — в голосе проскользнуло раздражение.
— Слушаюсь, — мужчина выпрямился и расправил плечи, через пару мгновений вновь ссутулившись. — Мои извинения, я не хотел задеть твою воинскую гордость, — последовала небольшая пауза. — Дочку вспомнил, — сказал он на тон тише, — Мари, — почти прошептал имя дочери. — Негоже так с детьми, не по-божески… — Дальше мы двигались молча.
Сидя в экипаже, я смотрел на неторопливо мелькающие здания и деревья, размышлял над несправедливостью этого, да и не только этого, мира.
Слушая рассказы лысого о его юношестве, службе и попадании в число революционеров, я проникся к нему некоторой симпатией. Что ни говори, а поминая таких людей, как Кента, слово Человек надо писать с большой буквы. Да, он излишне религиозен и не очень умён — но зато кристально честен, справедлив и добр. И главное — оставался именно таким, не озлобившись, несмотря на все удары судьбы.
Это вызывало уважение. У меня так не получилось.
Безусловно, он, как и все люди, не избежал ошибок и заблуждений, но позиция «добра с кулаками» мне нравилась. Даже оказавшись в положении немёртвого фактически раба, лысый пытался заботиться о своей поработительнице и наставлять её на верный, с его точки зрения, путь. Причём нельзя сказать, что совсем безуспешно.
И к чему привели Кенту его чувство справедливости и честность? Он сидел рядом со мной в качестве мёртвой марионетки.
Конечно, с циничной точки зрения, бывший революционер сам — виновник своих бед. Ведь именно он раз за разом с открытым забралом пёр на неприятности, которые лично его даже не касались.
Глупец.
Но не из тех глупцов, над которыми хочется посмеяться или брезгливо скривить губы. Скорее — из тех, стоя над могилой которых, появляется желание кивнуть, отдавая дань уважения человеку, что до конца хранил верность своим идеалам.
Ведь жизнь не смогла его ни сломать, ни согнуть — просто убила моими руками.
Грустно.
«И почему когда хорошие люди умирают — чудовища, кровожадные маньяки, идиоты и ничтожные слизни живут и процветают? Как в таких условиях можно верить в благих богов? Не понимаю». — Что ни говори, пример миньона доказывал, что паладинством этот мир не исправить. Только сдохнешь ни за что, с такими-то методами. Лишь коварство и расчётливая жестокость могут помочь прийти к вершине и оттуда что-то изменить.
Добравшись до арендованного домика и смыв маскировку, я набросал на листке короткую записку Счетоводу и, передав её переоблачившемуся и сменившему парик Кенте, негромко произнёс:
— Если попросишь, я могу доставить твоей семье послание и помочь с деньгами.
Мужчина молча кивнул, дав понять, что услышал, развернулся и покинул дом.
* * *
Спустя некоторое время я вышел из экипажа, остановившегося напротив гостиницы. Там стоящий рядом со входом Кей Ли активно развешивал лапшу на уши четверым крупным парням гоповатой наружности. Одетые в тускло-синюю форму какой-то, как я понял из их беседы, спортивной школы, парни, чуть
