Приезжий миновал переднюю, завешанную шинелями, и оказался в следующей комнате, где возле закрытой двери сидел адъютант, и представился ему:
– Курьер из Санкт-Петербурга, от светлейшего князя Потемкина! Зовут меня князь Анджей Кульчицкий. Прибыл с пакетом для генерала Бибикова. Он у себя?
– Да, его превосходительство отдыхают, – ответил адъютант.
– Придется побеспокоить, – сказал Кульчицкий. – Пакет я должен передать немедля, таков приказ князя.
Адъютант скрылся за дверью. Спустя несколько минут он вышел и пригласил приезжего войти.
Князь Анджей вошел и оказался в просторной горнице, один угол которой занимала печь, украшенная изразцами. Здесь же стоял стол, за которым сидел командующий. Это был высокий человек сорока лет, склонный к полноте, с властным лицом.
– Ну, что за пакет? – нетерпеливо спросил он. – Давайте сюда.
Приезжий учтиво поклонился, шагнул вперед и подал Бибикову привезенные бумаги. Генерал сломал сургучную печать, развернул документы. Бегло просмотрел один, потом второй. Лицо его просияло радостью и торжеством. Он более внимательно прочитал оба документа, затем поднял на курьера глаза и произнес:
– Оказывается, это бумаги не от Потемкина, а от самой государыни! Она жалует меня за мои успехи званием князя Уральского, дарует мне имение на Волыни и двести тысяч рублей золотом. А в другой бумаге – распоряжение о производстве меня в генерал-аншефы! Замечательные вести вы мне привезли, князь!
– Да, содержание пакета мне было ведомо, – признался Кульчицкий. – Светлейший князь Потемкин поведал мне о том. А на словах велел передать вашему превосходительству, что государыня вами весьма довольна и после вашего возвращения в Петербург намерена еще больше наградить столь храброго воина. Как она намерена вас наградить, сие мне неведомо.
– Вот как? – сказал Бибиков. – Это приятно… это чудесно, черт побери! Такое событие надо отпраздновать. Поручик!
Адъютант заглянул в дверь.
– Сходи-ка, голубчик, собери офицеров, – приказал ему командующий. – Скажи, что генерал приглашает на важный военный совет. Да, и не забудь пригласить капитана Державина. Мало того, что он храбро сражается, так еще и знатные стихи сочиняет. Но сперва беги на кухню, разбуди всех поваров. Пускай быстро соберут мне стол праздничный. Там у нас кое-какие запасы вин, кажется, остались? Пусть все несут сюда. Будем праздновать получение радостного известия!
Прошло полчаса, и в соседней комнате был накрыт праздничный стол. Повара и денщики суетились, нося кушанья и расставляя приборы. К этому времени начали собираться и приглашенные офицеры. Заглянув в избу и увидев празднично накрытый стол, все приходили в изумление – ведь командующий приглашал их на срочный военный совет. Они думали, что самозванец наступает или еще что-то неприятное произошло, а тут, кажется, намечался праздник.
Когда все собрались, Бибиков выступил вперед и объяснил причину, заставившую его в столь позднее время собрать офицеров. Он зачитал письмо князя Потемкина, а заодно представил и гонца – поручика Кульчицкого.
Офицеры встретили известие с большим энтузиазмом. Ведь признание заслуг командующего Бибикова означало, что и их вклад в победу может быть высоко оценен. Это позволяло после окончания кампании надеяться на награды и щедрые подарки.
Бибиков предложил всем рассаживаться. Гонца он посадил рядом с собой. И начался пир. Провозглашались тосты, один пышнее другого: первый, как и положено, за императрицу Екатерину Алексеевну, второй – за виновника торжества, третий… уж и не упомнить, за что. Вино лилось рекой, денщики едва успевали подносить корзины с новыми бутылками.
Разошлись уже далеко за полночь. Поручика Кульчицкого, принесшего в Бугульму столь приятное известие, положили спать здесь же, в помещении штаба, в одной каморке с адъютантом. Правда, порученец князя Потемкина там спать так и не стал, поворочавшись на кровати, он заявил соседу, что ему тут душно и он, пожалуй, отправится на сеновал, благо ночи стоят теплые. Адъютант не возражал.
Прошло два часа, и все в лагере успели увидеть второй сон, когда из спальни командующего раздался крик. Денщик, спавший на лавке в прихожей, вскочил и бросился к генералу. Бибиков сидел на кровати, цвет лица у него был какой-то желтый. Денщику он сказал, что чувствует себя скверно.
– За ужином, верно, что-то съел несвежее. Ты, братец, ступай, позови лекаря из второго полка, Ивана Тимофеевича, он толковей других будет.
Денщик побежал будить лекаря, а по дороге разбудил и адъютанта. Когда пришел вызванный Иван Тимофеевич, больной пожаловался ему на боль в желудке и тошноту. Вскоре его вырвало. Затем приступы рвоты стали повторяться все чаще. Лекарь обнаружил у генерала сильный жар и велел ему принимать жаропонижающие средства. Были употреблены и другие способы: больному сделали промывание желудка, дали отвар ромашки. Однако ничего не помогало, Бибиков чувствовал себя все хуже.
Разбудили и других докторов, бывших в войсках, устроили консилиум. Общее мнение склонялось к тому, что генерал подцепил где-то холеру – эта скверная болезнь бродила по Яику, в Бугульме, накануне прибытия туда армии, среди жителей было несколько случаев заболевания. А один из докторов высказал предположение, что виновата не болезнь, а яд, что генерал был отравлен во время ночного пиршества.
– Уж больно скоро протекает болезнь, – заявил этот лекарь. – При холере, хотя она и есть болезнь опасная, такой скоротечности не бывает.
Это мнение сначала было встречено в штыки. Однако адъютант командующего, услышавший споры медиков, решил на всякий случай увидеть петербургского курьера Кульчицкого и задать ему пару вопросов. Ведь именно гонец из Петербурга на празднестве сидел рядом с командующим и мог что-то подложить ему в кушанья либо в вино.
Размышляя таким образом, адъютант отправился на сеновал, где должен был коротать остаток ночи столичный гонец. Однако никакого Кульчицкого на сеновале не оказалось. Такое впечатление, будто он сюда вообще не заходил – сено было даже не примято. А когда адъютант навестил конюшню, он увидел, что в деннике отсутствует и конь, на котором приехал гонец.
Адъютант, уже сильно встревоженный, поспешил доложить об исчезновении гонца генералу Голицыну – он был старшим по чину после Бибикова и должен был его замещать. Вместе с генералом они вошли в кабинет командующего, чтобы еще раз взглянуть на письмо, привезенное гонцом. Каково же было их удивление, когда среди бумаг, лежавших на столе, они не обнаружили письма! По-видимому, оно исчезло вместе с доставившим его гонцом. У генерала Голицына даже возникло предположение, что никакого письма и не было, и он поспешил к другим участникам празднества, чтобы расспросить их. Они же подтвердили, что своими глазами видели письмо, которое Бибиков держал в руках.
Между тем командующему становилось все хуже. Приступы рвоты учащались, жар усиливался, Бибиков на глазах слабел. И в десять часов утра следующего дня, несмотря на все усилия докторов, произошло худшее – командующий армией генерал Бибиков скончался. В Петербург тут же было отправлено соответствующее донесение. В нем в качестве причины смерти командующего была указана холера. О каком-либо письме из столицы соратники Бибикова решили не упоминать. Ведь было непонятно, как об этом писать: как о чьей-то шутке или как о злом обмане? В конце реляции сообщалось, что войска ждут назначения нового командующего.
Ждать полкам пришлось восемь дней: быстрее ответ никак не мог быть доставлен. Но и когда он пришел, армия не тотчас пришла в движение. Дело в том, что в письме, полученном из Петербурга, командование войсками вверялось не Голицыну, а почему-то другому генералу, Щербатову. Генерал Голицын тотчас отослал в столицу новую депешу, в которой просил подтвердить приказ о назначении Щербатова – нет ли здесь ошибки. Возникла переписка, которая заняла еще три недели. В конечном итоге командовать войсками поручили генералу Михельсону.
В результате всех этих событий казацкий император Емельян Пугачев получил целый месяц передышки. Это время он использовал с большой пользой. Бунтовщики снова собрали свои рассеянные отряды, к Пугачеву подошли казаки под командованием его старого соратника Овчинникова. С этими силами он 5 мая штурмовал Магнитную крепость на Верхнем Урале и успешно овладел ею. Мятеж как бы обрел второе дыхание, его пожар грозил охватить весь Урал.
В канун нового, 1774 года генерал-майор Александр Суворов, успевший отличиться на полях сражений в Пруссии и Валахии, принял решение вступить в брак.
Такое решение далось храброму военачальнику не без труда. Он не интересовался женщинами, никогда за ними не ухаживал и, дожив до сорока четырех лет, пока что не имел сердечных увлечений. Он вообще относился к женщинам снисходительно и с некоторым презрением. Была бы его воля – он бы вообще не женился. К чему? В том единственном деле, к которому лежала его душа, к которому он стремился со всей страстью – в деле военном, – женщины были лишь помехой. Суворов искренне считал, что неудачи многих военачальников объяснялись наличием у них жен и детей – душа такого полководца была разделена, и армия не была их единственной страстью.
