с моим ослабленным тельцем.
— Ну что, герой? — улыбнулся не по годам белозубой улыбкой врач. — Как себя чувствуешь?
— Как в морге, — ответил я. — Но только жрать хочется.
— Шутишь! Это хорошо. Значит, недельки три еще, минимум, протянешь.
— Как недельки три? — встрепенулся я. — А потом что?
— А потом выпишу тебя.
Я с облегчением выдохнул. А старик тоже умел прикалываться.
— Ты сейчас находишься в отделении хирургии городской больницы. Ранение у тебя проникающее колото-резанное в брюшную полость, неглубокое, и органы не задеты, — продолжал врач. — Операцию я провел, все заштопал. Крови ты потерял чуть лишнего, но организм молодой и здоровый. Заживет все, как на бездомном псе. Считай, будто мы тебе аппендикс вырезали. Почти то же самое. Прописываю покой, обильное питье и капельницы с антибиотиками, витаминчики в уколах. Вот все твои потребности в ближайшие несколько недель.
Я попробовал встать.
— Тише, — подскочила ко мне пухлобокая медсестра и попыталась всучить утку. — Сможешь сам или помочь?
— Все нормально… — процедил я, борясь с болью. — Я до туалета сам дойду. Типа аппендицит же всего лишь вырезали.
Но в этом я немного ошибся, боль не дала мне сделать и шагу. Пришлось воспользоваться услугами тетки со сварливым голосом. Ей, конечно, не привыкать управляться с уткой. А у меня чуть травма детства не приключилась. Все-таки я привык делать такие дела в одиночку и без тесного контакта с другими людьми.
— Лежи, Петров, — приказала медсестра. — Не дергайся. К тебе скоро из прокуратуры придут. Они просили позвонить, как очнешься. Так что сил набирайся… А вместо мамки я теперь буду за тобой присматривать. Меня Леной зовут.
Лена, виляя дутыми бедрами, вышла из палаты. Надо мной тут же нависла косматая небритая морда, напоминающая Машкова в запое. Такие же худые плечи с висящей на них майкой-алкоголичкой. Я вздрогнул.
Морда приветливо улыбнулась:
— В шахматы будешь играть?
Я помотал головой. Какие на хрен шахматы? Я чуть боты не завернул. Мне нож в бок воткнули. Лежу ловлю отходняки с пенициллиновым вкусом во рту. А этот с шахматами лезет.
— Просто со мной никто играть не хочет, — глаза «Машкова» превратились в грустные маслины, как у кота-подлизы из Шрека.
— Не до шахмат мне, — буркнул я. — Мне даже сесть трудно.
— Это ничего, — оживился больной. — Я буду переставлять фигуры за тебя. Ты только мне клетки называй, куда их ставить. Меня Леня зовут, легко запомнить. Так же, как его. — шахматист гордо вытянулся в струнку и показал указательным пальцем вверх.
Я сначала не понял, но потом дошло, что речь идет о целователе всех времен и народов. Говорят, что и война холодная с пиндосами началась только потому, что американские президенты не хотели целоваться с нашим генсеком.
— Ну, что сыграем, а? — назойливый Леня не отходил от меня.
— Это твой транзистор? — кивнул я на белую крашенную тумбочку, на которой примостилась малогабаритная «Орбита-2» в кожухе из коричневой кожи.
— Ага.
— Включи музычку, тогда сыграю, только сразу предупреждаю — в шахматы не умею. Придется тебе сначала научить меня.
— Музыку нельзя, — вздохнул Леня. — Ленка что-то сегодня злая, как моя теща с похмелья. Ругаться будет.
— А ты по-потихонечку. — я обвел взглядом других больных. — Никто же против музыки не будет? А, мужики?
Кроме нас в палате было еще трое: тихонький дедок и два, ничем ни примечательных мужичка. В ответ они вяло кивнули. Видать, шахматист уже и их успел достать.
— Смотри, — Леня поставил тумбочку между нашими кроватями и положил на нее шахматную доску. — Пешка ходит только прямо на одну клетку, но первый ход может на две. Конь буквой «Г» ходит, слон по диагонали. Понял?
— Вроде, — кивнул я.
— Давай попробуем, а там по ходу научишься. Сразу все фигуры все равно не запомнишь. Ходи первым, говори куда ставить фигуру. Клетки пронумерованы как в «морском бое». Играл в школе?
Я чуть приподнялся на локте и застыл в более-менее удобном положении:
— Конечно, играл. Поставь мою пешку с Е2 на Е5.
— Так нельзя, — нахмурился учитель.
— А как можно?
— На Е3 или Е4.
— Ну, поставь там куда-нибудь, — кивнул я.
Леня походил за меня и выбросил навстречу моей пешке свою черную. Я попросил передвинуть моего коня так, чтобы тот сразу проскакал через все поле и подставил под удар его короля.
— Да нельзя так! — раздраженно проговорил шахматист.
— А как можно? — состряпал я недоумевающую рожу.
— Ну… Сюда можно, или сюда, или сюда.
— Ну, давай сюда, — будто бы наобум сказал я, соглашаясь с одним из предложенных вариантов.
И так почти каждый свой ход я делал не по правилам. Заставлял Леню показывать мне возможные варианты. Выбирал самый лучший, делая вид, что тыкаю пальцем в небо, и рубил его пехоту и кавалерию. Потом добрался до флота и загнал короля в угол.
— Ну что сопишь? — с недоуменным видом спросил я гроссмейстера. — Ходи уже, а то устал я.
— Не могу, — сокрушенно пробормотал он, лихорадочно сканируя глазами доску и ища выход из игровой ситуации.
— Это почему? — хитро прищурился я.
— Мне мат…
— Жаль, — поморщился я. — А так хотелось поиграть еще. Так, что получается? Я выиграл?
— Да! Но как? — всплеснул руками Леня. — Как ты это сделал? Ты же даже не знаешь, как ходят фигуры?
— Новичкам везет, — улыбнулся я (а про себя подумал: «Это ты еще в покер со мной не играл»). — Еще партейку?
— Да ну тебя, — отмахнулся Леня, сгребая фигуру в кучу. — Странный ты какой-то… И мужиков, говорят, покалечил.
Больше Леня меня не доставал. И даже музыку выключил в знак кровной обиды. А я только «Песнярами» заслушиваться начал. Пуща их Беловежская — огонь, конечно. В наше время таких не пишут… И Пущи больше нет, наверное.
— А ну, мужички! — в палату, брякая медицинским столиком на маленьких колесиках, ввалилась медсестра Лена. — Быстро легли все воронками вверх и заголили пятые точки!
На двухярусном столике с