места, словно беговые страусы. Вот, черт! Я рванул за ними, сработал инстинкт гончей. Я рефлекторно похлопал себя по правому боку, где не оказалось кобуры с пистолетом. Но уже вошел в азарт и останавливаться не собирался. Припустил, что есть мочи.
Мужички свернули в подворотню и пытались скрыться, петляя переулками. Но заброшенный переулок неожиданно оборвался огромной решеткой, отгородившей кирпичную арку от проулка.
Один из убегавших подергал толстенные прутья. Решетка в ответ презрительно громыхнула, чуть отклонилась, но не поддалась.
Я догнал беглецов и, запыхавшись, встал чуть позади них. Они были в ловушке. Только, почему-то мне казалось, что в ловушку попал я. С таким подростковым телом, как у меня против двоих жлобов в темном переулке — это то же самое, что с мопсом на крокодилов охотиться. Но оружие мое не в мускулах.
— Ты что фраер? — хмыкнул один из них с рябым, как у Фреди Крюгера лицом. — Какой же ты мент. Вот напугал, сука!
Гопники разглядели, что перед ними простой пацан и расслабились.
— Мамку потерял или сигареты нам принес? — гоготнул второй, потолще в плечах и морде.
— Что бегаете мужички? — я оценил обстановку и сделал шаг назад, не давая им меня окружить. — На спортсменов вы не похожи.
— Ну как же? — лыбился рябой. — Мы шахматисты. Можем шахом и матом крыть. Хочешь, покажем. Иди сюда.
Ну вот бляха. Из охотника я превращался в дичь. И чем только думал, когда рванул за двумя гопниками в темном переулке? Рефлекс опера пересилил инстинкт самосохранения.
Я запустил руку в карман, чуть оттопырив его. Пусть думают, что у мне там что-то лежит. Пусть гадают: нож или пистолет. Эх… Щас бы самый простой алиэкспрессный складишок с гнутым лезвием. Ну или хотя бы баллончик газовый. Никогда такие штуки не использовал, всегда кулаками справлялся. А тут…
Гопники напряглись. Улыбки сползли с их потертых, как кирзовый сапог, лиц. Рябой выхватил нож.
— Мочи его, Кастет! — заорал он и бросился на меня с ножом.
Я встретил Рябого ударом ноги в пах. Почувствовал, как хрустнули его бубенцы. Удар усилила инерция тела врага. Нападавший сложился пополам и с воем завалился на землю. Широкомордый подлетел ко мне и с разбегу махнул кулачищем по направлению к моей голове.
Глава 6
Но за долю секунды до встречи кулака с моей челюстью я поднырнул под локоть и выбросил ответную двоечку в бульдожью морду. Щелкнули зубы «бульдога», но он устоял на ногах. Силы удара не хватило повалить матерую тушу.
Я отскочил назад, увернувшись от его цепких лап. Туша бросилась на меня, размахивая кулаками. Еще секунда, и он сметет меня и раздавит. Я встретил его ударом ноги, но стопа скользнула по брюху, а я потерял равновесие и завалился. Отморозок накинулся на меня сверху, вцепившись в горло руками и пытаясь задушить.
В голове загудело. Только бы не потерять сознание! Я схватил его за правую кисть обеими руками и вывернул сустав. Хруст костей и крик возвестили, что приемчик удался. Я с трудом оттолкнул вопящее тело от себя и вскочил на ноги. Широкомордый, прижав свернутую кисть к груди, блажил и пытался встать на ноги, но адская боль не давала ему этого сделать. Я потушил его потуги ударом ноги в висок. Хрясь! И его туша расстелилась на земле без сознания.
Резкая боль обожгла бок, а в глазах потемнело. Я сразу ничего не понял. Зашатался и сполз на землю. По коже под рубахой струилось что-то теплое. Я поднял глаза, надо мной навис второй гопник с окровавленным ножом. Он лыбился и явно намеревался пырнуть меня второй раз.
— Ну что, сучонок? Готов сдохнуть? — прошипел он в ядовитом оскале.
На хрена такое спрашивать? Чтобы упиваться своей властью над жертвой? Я истекал кровью и не мог встать, но мои руки лихорадочно шарили по земле в поисках камня.
Рябой опустился на колено, вдавив ногой мою грудину в легкие. Еще немного, и хрустнут ребра. Он приставил нож к горлу:
— Спокойной ночи, фраерок!
Хрясь! — обломок кирпича впечатался ему в висок. Моя ослабленная рука не смогла проломить кость, но и этого хватило, чтобы вырубить Рябого. Он упал прямо на меня. Уже плохо соображая, я словно сквозь сон слышал, как завопила какая-то тетка:
— Убили! Милиция! Убили!
* * *
Просыпаться не хотелось. Тяжелая голова прилипла к подушке намертво. Блин! Видать, опять вчера отравился печенькой. Сколько раз зарекался не мешать беленькую с пивом! И на работу, наверное, уже опоздал. Или сегодня выходной? Ни черта не помню. Не открывая глаз, я пытался сообразить — почему не прозвенел будильник? Судя по громкому щебетанию воробьев и звуку автомобилей за окном уже давно белый день на дворе.
Протяжный звук пионерских горнов резанул по ушам. Вслед зазвенел задорный детский голосок:
— Здравствуйте, ребята! Вы слушаете пионерскую зорьку!
И тут я все вспомнил. Открыл глаза. Все немного в тумане.
— Панов! Выключи радио! Ты не один в палате! — отчитывал кого-то сварливый женский голос.
Я огляделся. Лежу на пружинной кровати под капельницей в просторной комнате с крашенными до уровня плеч стенами и побеленным потолком. Кроме моей кровати здесь еще пять таких же. На некоторых сидят люди в больничных пижамах и читают газеты. В проходе, уткнув пухлые руки в бока, стоит наливная тетка в белом халате с «гнездом вороны» на голове. На вид ей лет тридцать-сорок. Точнее не могу определить. Такая дородная дама может оказаться как и молодой, так и чуть забальзаковского возраста. Еще эта дурацкая завивка на голове. Напоминает кудрявого льва или Пугачеву. Не пойму, кого больше.
— Очнулся? — она приблизилась ко мне и потрогала лоб, затем повернулась в сторону выхода и крикнула. — Виктор Петрович! Студентик очнулся.
В палату зашел врач. Седые, давно нестриженные волосы выбивались из-под примятого белого колпака. На грудном вырезе халата проглядывали пиджак, рубашка и галстук. Как ему не жарко летом в тридцати одежках?
Виктор Петрович поправил круглые очки и присел рядом на табурет. Щупал, слушал и что-то еще делал
