Первому подлетевшему ко мне я врезал открытым эфесом в лицо, кажется, выбил пару зубов и рассек кожу — кровь хлынула будь здоров! Но тут же меня повалили на землю, чей-то сапог наступил на мое запястье, рапира вывалилась из ладони, и мощный пинок под ребра заставил меня судорожно открывать рот, ловя ускользнувшее дыхание, а после первого пинка последовал второй и тут же третий. Я крутанулся, подсекая чьи-то ноги, но встать или отдышаться мне не дали — теперь начали бить по голове кулаками, навалившись сверху и прижимая меня к брусчатке дворика.
Это была уже не дуэль. Все превратилось в реальное месиво, когда остались лишь звериные инстинкты, и главный — желание выжить!
Проще всего для них было бы меня прирезать, но что-то пошло не так, и я еще мог сопротивляться. Чем и воспользовался по полной программе!
Я вцепился пальцами в ближайшее лицо, обхватил череп и надавил на глаза большими пальцами рук. В ответ раздался вой, полный боли и отчаяния, но руки я не разжал, хотя в этот момент мне пытались сломать позвоночник.
Наконец, под пальцами стало влажно и склизко, кажется, я все же выдавил его глазные яблоки, и только тогда я отпустил руки, пытаясь одновременно повернуться на бок. И тут же едва успел чуть отвести в сторону удар кинжала, перехватив запястья нападавшего.
Дыхания не хватало, я судорожно пытался получить хотя бы крупицу воздуха, но для этого надо было встать и отдышаться, а такого шанса мне не давали.
Пикара мощным ударом кулака отбросил меня в сторону от своего товарища. Больно, сука! Мои ребра трещали, но пока, вроде, выдерживали, не ломались. Третий гвардеец катался по земле, жутко воя и пальцами пытаясь прикрыть вытекавшую из глазниц жидкость.
— Что, гондоны, кто еще хочет попробовать комиссарского тела? — осклабился я, заговорив по-русски.
— Он сумасшедший, Пикара! На каком языке он говорит?
— Мне плевать! Убей его! Убей!
Я в этот момент умудрился подняться на ноги и вновь отступил до самой стены. Оружия у меня не было — рапира валялась в стороне, и добраться до нее я не успевал. Бежать из дворика возможности не имелось. Помощи со стороны тоже не предвиделось.
Долбанные французы! Лягушатники, ублюдки! Все россказни про благородство и честь — сплошная лапша на ушах. Знал же, ничему нельзя верить! А мы еще в детстве дрались на палках с пацанами во дворе, подражая храбрым французским дворянам прошлых веков.
Знал бы раньше, смотрел бы исключительно «Гардемарин»!
Сейчас же гвардейцы готовились завершить «дуэль».
Они приближались ко мне с клинками в руках, и по их лицам было понятно, что мне конец, пощады не будет, сейчас меня прирежут, как последнюю свинью.
Радовало лишь то, что третий гвардеец катался где-то рядом по земле, истерически завывая.
Надеюсь, сука, ты какой-нибудь пра-пра-прадед Макрона или Наполеона, и я хоть чем-то сумел выровнять ситуацию для будущего.
Пикара и его друг уже ничего не говорили, они готовились меня убить.
И тут причитания раненного прервал резкий скрежет, потом звук удара и после — глухие, но приглушенные стоны, словно уже не здесь.
Я повернул голову и мгновенно оценил ситуацию: третий гвардеец умудрился провалиться через насквозь проржавевшую квадратную решетку люка, прежде закрытую наросшей сверху травой, и теперь подавал голос, но откуда-то снизу, из-под земли.
Шанс!
Одним прыжком, лихо увернувшись от прямого выпада Пикары и миновав шпагу его товарища, я перекувырнулся по плитам и в следующее мгновение провалился в открытый проем люка, удачно приземлившись прямо на тело несчастного гвардейца, чем окончательно прикончил его. Он захрипел, выдыхая из поврежденных легких остатки жизни, и затих.
Сука! Сука! Сука! Так тебе!
Раз-два-три! Дышать ровно! Танцуем танго! Я все еще был в сознании, хотя упал метров на пять вниз, не меньше, но тело теперь уже окончательно мертвого гвардейца смягчило удар.
Встать на ноги. Получилось! Жив и даже могу передвигаться. Я находился в каменном коридоре, уходившем в две стороны.
— Вниз! За ним! Лестницу сюда!
Там, наверху явно не оставили попыток добраться до меня. Оружие я потерял, так что встретить врагов было не с чем. Хотя, стоп! Я быстро обшарил тело убитого гвардейца и с радостью обнаружил кинжал в ножнах, притороченный к его поясу. Шикарно! Теперь у меня есть автомат, хо-хо-хо!
Глянув по сторонам и не определив, какое из направлений более приоритетное, левое или правое, я плюнул на камни под ногами, и пошел налево.
Было темно и скользко, но выбора у меня не имелось. Те двое спустятся вниз быстро и со всей осторожностью, и кидаться на них с одним лишь кинжалом в руках — пустое дело. Гораздо перспективнее идти по мощенному камнями коридору как можно дальше, в надежде, что где-то впереди обнаружится еще один выход наверх, в тот самый грязный и вонючий город, который я только что презирал и ненавидел, и в который мне в эту секунду так хотелось вернуться.
Я шел, держась правой рукой за стену, и постоянно то спотыкаясь, то поскальзываясь на склизкой поверхности, в совершеннейшей тьме. Где-то позади слышался шум — мои преследователи уже спустились вниз и пытались понять, куда я делся. Собственно, вариантов у них было всего лишь два, и если они озаботятся и найдут факел, то по следам на мху, которым обросли все камни пола, быстро поймут, в какую сторону я ушел.
Воняло в туннеле, кстати, не слишком сильно. Это была не канализация, а обычный подземный ход, построенный неизвестно кем и неизвестно для какой цели. Может, кто-то ходил этим маршрутом к замужней любовнице, минуя забор и охранников. А может это был тайный лаз на экстренный случай. Главное, пол был каменный, нечистоты сюда не сливали, и рано или поздно, я был уверен, выход найдется.
Но чем дольше я шел во тьме, тем тревожнее мне становилось. Звуки преследователей за спиной давно затихли, я шел теперь не только в полной темноте, но и в полной тишине. Сюда, в подземное царство, не пробивался ни единый звук снаружи.
Я все еще держался правой рукой за стену, ни на миг не прекращая с ней физического контакта. Но внезапно мне пришло в голову, что если ход прежде уже разделялся, а может, и не один раз? Я же, идя вдоль стены, даже не видел этих перекрестков, и просто тупо шел и шел вправо вдоль стены.
В таком случае, вывод напрашивался ужасный. Первое, я хрен знает куда умотал, а ход не был просто коротким подземным переходом через улицу. Я брел уже минут сорок, а за это время можно пройти половину Парижа, и раз я до сих пор не выбрался, то где я сейчас нахожусь, под какой именно частью города, бог его знает. И второе, кажется, я слегка зассал. Надежды я еще не терял, но умереть, как индеец Джо — это последнее, чего бы я желал в этой жизни.
Время от времени я слышал, как совсем рядом со мной шуршали крысы, изредка ехидно попискивая. Еще не хватало, чтобы какая-то из тварей вцепилась мне ногу, или в шею. Пока обходилось. Я сжимал кинжал в левой руке, но сумел бы я отбиться от нападения в такой тьме? Вряд ли. Если шебуршание слышалось слишком уж близко, я останавливался и негромко покрикивал во тьму, надеясь отпугнуть местных обитателей.
С другой стороны, раз есть крысы, значит, есть и выход. Не святым же духом они тут питаются! Но, как я не вглядывался, пока не замечал ни малейшего просвета. Еще повезло, что ход был сухой, и хотя временами я скользил на мху, но мне не грозило выбрести к затопленной части туннеля. Удивительно, ведь начинался ход в непосредственной близости от Сены. Умели же строить. Богатыри! Только где хренов выход?
Вот только руки вместо гладко обтесанного камня уже давно натыкались на острые кромки торчащих осколков, а под ногами вместо подогнанных плит пошел камень вперемешку с известняком. Получается, я выбрался из искусственно сотворенного хода и углубился в проход естественный, что было гораздо хуже. Это означало, что выход наружу я пропустил и теперь мог блуждать неделями в старых каменоломнях — а это были именно они.
