оказался в считанных миллиметрах от инфаркта. К счастью, боль ушла буквально через пятнадцать секунд после того, как появилась, и сердечный приступ не успел случиться.
В очередной раз осмотрев своё тело рентгеновским зрением, я не мог не заметить ровно в тех местах, откуда исходила боль, крупные сгустки энергии. Ещё в момент перестройки скелета позвонки в этих местах изменились сильнее своих соседей, стали крупнее и толще. И теперь, наконец, я понял, почему.
В моём позвоночнике и, судя по всему, в голове, сформировалось четыре «сердца». В отличие от «сердец» обычных поглотителей, мои не раскидало случайным образом по телу, они выросли в заранее подготовленных местах, сразу оказавшись под защитой крепких костей.
Но это были именно «сердца», тут не могло быть никаких сомнений. После того, как болевой шок окончательно схлынул, я отчётливо ощутил их все. Чувство было максимально странным, будто помимо основного мозга у меня появилось ещё четыре примитивных его копии.
Они не были способны полноценно думать и годились только для управления телом и идущими в нём процессами. Но я с первой же секунды ощутил, насколько это было на самом деле удобно.
Говоря очень грубо, «сердце» в голове отвечало за мышцы, собственно, головы и шеи с прилегающими мышцами, «сердце» между лопатками — за руки и грудной отдел, то, что было в пояснице — за мышцы корпуса, а нижнее — за ноги.
И, попытавшись подвигаться, отдавая приказы телу через них, я ощутил примерно то же, что почувствовал, когда родители вместо допотопного компьютера с толстенным кинескопом подарили мне на пятнадцатилетие игровой ноутбук.
Я не стал сильнее или быстрее физически. Но контроль над каждым движением, каждым сокращением мускулов и каждой нервной реакцией устремился куда-то в небеса.
Чувство было действительно потрясающим. Вот только то, за счёт чего я мог его испытывать, доказывало, что я окончательно и бесповоротно превратился из человека со способностями поглотителя в поглотителя с разумом человека.
Вот только страдать и прокрастинировать по это поводу я не мог. Потому что, пока шли мои превращения, огромный червь, видимо пройдя всё воронье гнездо до конца и уже не найдя, чем полакомиться, решил отправиться дальше.
Как и обсуждали мы с Ма’Ауро, он начал изгибаться, роя тоннель уже не вверх, а вбок. И хотя было довольно неплохо то, что каменная крошка теперь не падала на голову, из-под слоя камешков у меня под ногами начала просачиваться, шипя и дымясь, едкая кислота.
Если я теперь не придумаю, как выбраться из Шай-Хулуда, в ближайшем будущем нас с Рахирой будет ждать участь, постигшая Ма’Ауро в моём собственном желудке.
Логика у того, что я сделал дальше, была проста. С Ма’Ауро мы уже обсуждали, что глотка червя должна была иметь какой-то клапан. Он ведь мог рыть землю в том числе и вертикально вниз и, если бы такого клапана не было, весь его желудочный сок просто вылился бы наружу.
А значит, если я смогу как-то подняться до этого самого клапана, то с большой вероятностью получится избежать кислоты. Благо, моё тело было достаточно сильно, чтобы, даже с Рахирой на плечах и даже против непрестанного потока камней подпрыгнуть на тот самый десяток метров, отделявший нас от глотки червя.
Раньше это было бы бесполезно. Ширина пищевода червя была больше трёх с лишним метров и я бы банально не смог там удержаться. Теперь же, когда я стал выше Рахиры, мне удалось, раскинув в нужный момент руки, упереться в стенки пищевода, встав враспор. И теперь уже было не важно, что мои когти до сих пор не могли оставить на поверхности этих стенок ничего кроме неглубоких царапин.
Рахира так и осталась лежать у меня на спине. Стянув ставшее слишком маленьким пальто, я порвал его на широкие ремни и примотал ими воительницу к себе. Ей приходилось принимать на себя процентов семьдесят каменного дождя, но тут уж я не мог ничего поделать. Тем более что для могучего тела Рахиры это мало чем отличалось от обычного дождя из воды.
Руби, лишившаяся последнего прикрытия от падающих камней, недовольно шипя, вцепилась в волосы у меня на груди, спрятав голову под моим подбородком. Благо, из-за того, что я вновь стал больше, «навес» для малютки тоже вырос.
В таком, мягко говоря неудобном положении я завис почти на минуту. Запоздало пришло понимание, что мы с Ма’Ауро могли бы попытаться как-то скооперироваться. Сделать то же самое, что я сделал сейчас, но использовав длину рук нас обоих.
Теоретически этого могло оказаться достаточно и тогда получалось, что я зря убил хорошего парня. На самом деле, если бы мы подождали и понаблюдали за ситуацией, то, вполне вероятно, смогли бы найти и другие способы выбраться.
Однако уже с того момента, как попросил его помочь, я принял для себя вероятность подобного исхода. И не собирался заниматься самообманом, повторяя: «Другого выхода не было!» или «Своей жертвой он спас нас!»
Нет, конечно. Выходы наверняка были. И дело было даже не в том, что мне было лень их искать.
Да, с куда большей охотой и куда меньшими сомнениями я сожрал бы героя из фракции третьего Стража. И да, отчасти мне было жаль Ма’Ауро, он был действительно хорошим парнем и в потенциале даже мог стать моим другом.
Вот только если я буду думать обо всём этом каждый раз, когда будет необходимо принять какое-то жёсткое или сомнительное решение, до своей цели я вряд ли когда-нибудь дойду, и скорее всего сдохну уже через месяц.
И такой взгляд на вещи не пришёл ко мне только что. Профессиональный спорт тоже был очень жестокой и конкурентной средой и многие идеи, которыми пользовался сейчас, я впервые подумал ещё давным-давно на Земле.
Я определённо был против подлостей. Подсыпать своему будущему сопернику слабительного перед состязанием или «случайно» на тренировке повредить ему связку — это низость, уничтожающая в первую очередь тебя самого.
Но даже когда я встречался на ринге со своими лучшими друзьями, с которыми вместе мы прошли через самое разное дерьмо и в обычной жизни были готовы друг за друга рвать жилы, ни о каких поблажках и несерьёзностях не могло идти и речи.
Тех идиотов, кто перед боем говорил что-нибудь вроде: «Не будем по-серьёзке, Тим, мы ведь всё-таки друзья», — я гасил едва ли не жёстче, чем остальных. Потому что на ринге не может быть друзей. Вне ринга — пожалуйста. Но в бою ты сам за себя и никак иначе.
Из-за этого не раз после боёв я лишался довольно хороших приятелей, которые, очухиваясь после нокаута, обижались и заявляли: «А я думал, что ты нормальный».
Но это были не мои проблемы, а их. С теми, кто не разделял мои убеждения, или хотя бы теми, кто не уважал их, не было смысла дальше общаться. И, попав в этот мир, где всё моё существование походило на один бесконечный бой с очень редкими передышками, я лишь укрепил эти свои убеждения, иначе было невозможно выжить.
Ма’Ауро мог стать моим другом, возможно даже одним из лучших друзей, чем чёрт не шутит. Но этот раунд моего личного безостановочного боя сложился так, что его смерть оказалась в разы более выгодна, чем жизнь.
Мне было жаль, что так вышло, да. Но я не испытывал угрызений совести и не собирался по возвращении в форпост признаваться в содеянном или пытаться как-то искупать свою вину.
А если кто-то из клана Ма’Ауро каким-то образом узнает правду и захочет мести — я встречу его и вновь сражусь за свою жизнь вновь. В бою ты сам за себя. И никак иначе.
Червь постепенно всё больше ложился на бок. В какой-то момент стало удобнее уже не висеть на руках, а упереться в стенку пищевода с одной стороны ногами.
Ещё через пару минут я уже смог просто встать. Хотя одну руку всё равно приходилось упирать сверху в плоть червя, чтобы меня не сносили с места камни, теперь катящиеся неторопливым потоком у меня под ногами.
Серьёзное изменение наступило спустя ещё где-то минуту, когда червь, наконец, выровнялся в горизонтальной плоскости, а потом и начал забуриваться глубже в землю.
Уклон «пола» под ногами вновь стал увеличиваться, и на этот раз к простому удержанию себя на месте прибавилась новая сложность. Пищевод червя, до сих
