Но я и с этим разберусь.
Просто счёт увеличился на пару ноликов.
Сохраняя невозмутимость, я отвернулся от демангела и направился в сторону кухни.
— Эй, сир... — голос был ПРЕДЕЛЬНО презрительным, но я всё равно остановился и оглянулся через плечо. — Выход в другой стороне.
— Я помню. Просто хочу кое-с-кем попрощаться.
— Это — сколько угодно.
И Денница отвернулся к стойке.
Махнув, у него за спиной, Юпитеру, я поспешил в вотчину Папы Борща.
Но толкнув дверь, остановился.
Вокруг витали запахи мыльной пены, жарящегося мяса и плеск горячей воды в раковине.
Все столы, а также пол в моечной были завалены грязной посудой. Фонци плескался среди тарелок, и в первый миг я улыбнулся — здесь всё остаётся по-прежнему...
Но потом заметил, что губка плещется в лохани совершенно один. Никто не помогает ему с посудой, никто не ловит чистых тарелок...
Ложноножки его посерели от усталости, спинка покрылась налётом грязного жира.
— Привет, Фонци!
Поймав губку, я открыл кран с чистой водой и принялся промывать его от налёта. Затем выжал, погладил — губка благодарно задрыгал всеми присосками — и со вздохом опустил обратно в раковину.
— НОВИЧО-О-О-ОК! — знакомый рёв пролился на сердце, как тёплое подсолнечное масло.
— Привет, Папа Борщ.
Мы обнялись.
— А нам сказали, что ты к нам больше не вернёшься.
— Денница сказал?
— Он, гад ползучий.
— Я всё верну. Просто потерпите.
— Да мы особо-то и не напрягались, — повар пожал могучими плечами. — Ты же знаешь: мы на особом положении. Пока.
— Пока?
— Ну, этот рогатый сказал, что скоро нам не нужно будет кормить... сам знаешь кого. Что он порешает этот вопрос, потому что это же ОГРОМНОЕ расточительство — кормить невидимых и бесплотных тварей, от которых нет никакой пользы.
Я поморщился и сдавил пальцами переносицу.
— Он что, не в курсе, как в Сан-Инферно всё устроено?
— Этот парнокопытный заявил, что скоро всё изменится. Что он ЛИЧНО всё изменит.
Я кивнул.
Старая волынка. Поганец и Золотко тоже мечтали избавиться от гремлинов... Точнее, не избавиться. А просто выпустить их из Сан-Инферно, чтобы хозяйничать здесь самим.
Их совершенно не заботило, что станет с другими измерениями.
— Ладно, Папа, этим я тоже займусь, — пообещал я.
Одной проблемой больше, одной меньше — для меня уже не имеет значения. К тому же, вопрос гремлинов имеет прямое отношение к моим личным делам. Так что всё путём.
— Вот и ладно, — повар вытер могучие руки о фартук и широко улыбнулся. — Так мы... можем спокойно работать?
— Конечно, Папа, — я протянул руку.
— Ой, да ладно, — повар вновь сгрёб меня в могучие объятия. — Мы же семья.
Судя по хрусту косточек, Папа Борщ любил меня примерно, как родного сына.
Проходя мимо раковины, я сунул руку в воду, выловил Фонци и сунул в карман.
— Пришла пора взять небольшой отпуск, дружок, — я успокаивающе похлопал по намокшему карману и улыбнулся.
Папа Борщ как-то объяснил мне, что грязная посуда — не его епархия. Он должен бесперебойно готовить еду, а в чём её подавать — проблема хозяев клуба... И если посуда закончится — им придётся ответить.
Совершив эту небольшую месть, я почувствовал себя лучше.
А сойдя со ступеней клуба, остановился в некоторой растерянности.
Я всегда думал, что Лола живёт прямо в клубе, и просто не представлял, где она может обитать.
Может попробовать разыскать Энди? Он наверняка или где-то в городе, или в казармах.
Я вспомнил, как выглядит Сан-Инферно с высоты полёта на чоппере.
Отыскать в этом гигантском стоге сена одну-единственную иголку в зеркальном шлеме — никаких магнитов не хватит.
Медленно я двинулся вдоль проспекта Потерянных Душ.
Ночь только вступала в свои права.
Багровый зрачок Люцифера сонно помаргивал и мигал, обещая разгореться как следует в самое ближайшее время.
Прохожими тротуары не блистали. В-основном это были ранние гуляки, которым не терпелось вкусить разрешенных удовольствий. И те, кто привык выходить на работу пораньше.
А ещё я заметил, что некоторые бросают в мою сторону удивлённые взгляды...
Значит о том, что я уже не вернусь, Денница успел растрезвонить не только в "Чистилище".
Ну, это он зря... Поспешишь — драконов насмешишь, говорят в Заковии.
Посмотрим, кто из нас будет смеяться последним.
— П-ссс...
— Ну наконец-то! — я даже улыбнулся, от облегчения. — Ты почему ушел из клуба, Труффальдино?
— Волки.
— Да, прости. Я не подумал.
Крылокош выглядел немного потрёпанным. Белая грудка посерела, пёрышки на крыльях слиплись. Он уже не выглядел вальяжным и ухоженным домашним любимцем, а больше походил на своих уличных собратьев.
— Денница сказал, если поймает, сделает из меня чучелко, приклеит к дощечке и выставит на барную стойку, — пожаловался крылокош.
— Не бойся. Не сделает, — взяв животинку на руки, я направился к открытому кафе, столики которого выплёскивались прямо на проспект. Выбрал место лицом к улице и усадил крылокоша на колени. — Есть хочешь?
— Спрашиваешь!
Я знаком подозвал официанта — чешуйчатого ящера в бабочке и белоснежном фартуке. При ходьбе ящер опирался не только на ноги, но и на мощный хвост.
— Э... Любезный! Принесите нам стакан молока, пару круассанов, ну и... чего-нибудь мясного. А также бутылку самого лучшего виски.
Официант меланхолично мигнул веками без ресниц и остался стоять на месте.
Я подумал, что он хочет, чтобы я заплатил вперёд, и полез в карман. Ну да, перед выходом из спальни я переложил всё своё скудное имущество из джинсов в новые брюки, и теперь, выудив мелкую монетку, щелчком отправил её ящеру.
Тот ловко поймал золотой и спрятал в карман фартука. Но прежде бросил подозрительный взгляд на меня...
Ах да. Забыл. В краткий период, что я был и. о. короля Заковии, монетный двор успел выпустить небольшую партию монет с моим профилем. И с десяток золотых завалялось в кармане.
Труффальдино хихикал.
— Что смешного-то? — я был уязвлён. — Ну да, у меня есть монеты с собственным профилем. А что?
— А то, что ты заказал молоко. И выпечку.
— Но ты же сказал, что проголода...
И тут до меня дошло. Мы же в Сан-Инферно! Здесь никто не ест... Ну, кроме тех, кто может это себе позволить.
И я тоже рассмеялся.
— Охота посмотреть, как официант выкрутится, — добавил крылокош. — Деньги-то он взял.
Ящер выкрутился блестяще.
С совершенно невозмутимым лицом — что с его рептилоидными чертами было сделать нетрудно — он поставил на столик ДВЕ бутылки. У обеих на этикетках было обозначено, что это односолодовый виски. Но одна из них была раза в два старше меня.
— Рассказывай, — потребовал я. Откупорил одну из бутылок — ту, что была постарше, — и накапал виски в чистую пепельницу. А потом подвинул её крылокошу. — Как вы докатились до жизни такой.
Труффальдино встопорщил крылышки, перепорхнул на столик и принялся лакать виски. Потом облизнулся, сел, обернув лапки хвостом, и принялся умываться.
Я ждал.
Коты — они такие. Набивают себе цену даже тогда, когда этого совсем не требуется.
— Лола не виновата, — наконец сказал крылокош.
— Я знаю.
— Он сказал ей, что ты уже не вернёшься. А ведь клуб должен работать, и...
— Я знаю.
— Денница её разозлил. Он сказал, что она Цербер, сторожевая собака клуба. Была ею, ею и останется. Лола на него набросилась. И чуть не задушила, честное слово! Её Эрос Аполлон оттащил, а Денница сказал, что если она не подпишет документы, он заявит о покушении на убийство и сошлёт её на Оранжевое море, добывать этанол из морских водорослей...
На мгновение — всего на крошечный миг, я подумал: а как бы было хорошо, если бы горгонида прикончила Денницу...
Но тут же устыдился.
Я помню, какой Лолита была в самом начале нашего знакомства. Как я обнаружил её за кулисами, наедине с бутылкой виски и своими тяжелыми думами.
