- «Максим» в «Эмке» был нацелен в довольно ограниченном секторе, рассчитанном на неподвижную цель.
Первый подполковник, скептически:
- «На неподвижную цель…». А это был точно Он(!)?
Все трое посмотрели на самого молодого – и по званию и по возрасту. А стало быть и самого глаззастого.
Майор, уклончиво:
- В ЗИСе я видел чью-то морду в шляпе и очках, сидевшую на заднем сиденье. Но так как в Академии я преподавал маскировку, то осмелюсь предположить, что это Он(!) и был. Но предпринявший меры предосторожности.
Полковник, знаком показав майору, чтоб наливал ещё по одной:
- Никого кроме Него(!), не сопровождал бы «Паккард» с людьми из «Службы охраны первых лиц государства». И ни у кого бы другого, на переднем сиденье не сидел бы сам(!) её начальник - генерал-майор Косынкин…
Усмехнулся:
- …Так что вся его эта «маскировка» - липовая.
Выпили, закусили и Первый подполковник, продолжая недоумевать:
- И же всё, что же означают все эти «маневры»? Ведь по нашему плану, Он(!) должен был остановиться и приказать своим охранникам помочь нам.
Полковник, вертя в руках и внимательно рассматривая пустой стакан:
- Как говорил Наполеон: «Любой план летит к чёрту после первого же выстрела».
Майор воскликнул:
- Так ведь мы же не стреляли!
Первый подполковник, насмешливо:
- Быть может - Он(!) почувствовал, что в нашей «Эмке» имеется пулемёт?
Второй подполковник:
- На который раз «почувствовал»? На третий раз, или ещё на первый?
Майор, не скрывая раздражения:
- Товарищи! По-моему, мы не о том спорим. То что было – уже «быльём поросло» и его не вернёшь, чтоб переделать… Надо думать, что делать дальше! Я например, уже две недели - как должен быть на новом месте службы, как и вы впрочем. Пока симулирую болезнь, но доктор уже начинает смотреть косо.
Первый подполковник, вымученно улыбаясь:
- А я уже «выехал». Жена на вокзале провожала, друзья, знакомые. Мыслил «отстать» от поезда в Смоленске.
Второй подполковник:
- А пулемётик то придётся завтра утром вернуть! Иначе, у меня могут быть очень большие неприятности.
Полковник поставив стакан на стол и накрыв его ладонью - давая этим знать своим собутыльникам, что на сегодня хватит:
- Да, надо что-то решать. И причём срочно! У кого какие предложения будут, товарищи…?
Майор, как самый младший, первым предложил:
- Предлагаю забыть про эту рискованную затею и разъехаться по местам назначения.
Первый подполковник, угрюмо:
- Ничего другого нам не остаётся.
Второй подполковник:
- Согласен. Сказать по правде, нам сегодня ещё очень и очень повезло. Не стоит продолжать дрочить судьбу!
После довольно-таки продолжительного молчания, самолично наливая «посошок» полковник:
- Ну, что ж… Тогда разъезжаемся. До, я надеюсь - скорой, встречи в Гродно, товарищи!».
КОНЕЦ ИНТЕРМЕДИИ.
***
Без дальнейших приключений прибыв домой, вдруг вспомнив про шурина, спрашиваю у обслуги:
- Наш рыбак много рыбы наловил?
Обе домработницы – чьим начальством был родной брат моей Валентина Васильевна, спохватившись, переглянувшись, виновато отвечают:
- Да он ещё не возвращался с рыбалки, товарищ Сталин.
Старший из охранников бывший в тот день на Ближней даче, несколько прояснил ситуацию:
- Павел Васильевич звонил несколько раз с речки, спрашивал про Вас. Ещё до обеда. Затем, перестал.
С чувство лёгкой досады думаю:
«Должно быть после обеда такой клёв пошёл, так рыба дурниной попёрла - что шуряк про меня и забыл…».
Посмотрев на часы:
«…Но ничего! Ещё не вечер».
Естественно, поменяв «прикид» на более привычный и главное – более практичный и соответствующий сезону, весело заявляю во всеуслышание:
- Я на рыбалку! Вернуть неизвестно когда – но обязательно пьяным.
После сегодняшних событий-происшествий, не напиться – просто грех!
Тем более, когда благоверная «на сутках».
Понимающе кивнув, старший спрашивает:
- Что сказать руководящим товарищам, если будут звонить?
Перефразируя Александра III, отвечаю:
- Скажите, что «когда товарищ Сталин удит рыбу, Европа может подождать».
С собой ничего не брал – на месте всё имеется: снасти, наживка и даже водка с закуской. А если чего-то нам с шуряком будет мало (водки, например), то можно позвонить и заказать: полевой телефон - связанный с коммутатором узла связи на Ближней даче, там ещё с января месяца был установлен.
Чуть ли не бегу вприпрыжку, за мной как и полагается – четверо «прикреплённых» из «ближнего круга» охраны. «Дальний круг» - это периметр охраняемой территории. Там высокий – почти пятиметровый забор, хотя и деревянный, регулярные патрули вокруг…
Мышь не проскочит!
Без специального пропуска, разумеется.
В принципе, до места лова недалеко.
Тропинка Пашкой до состояния асфальтного шоссе за зиму была накатана, «бежится» легко. Вот уже берег Сетуни, стоящая на ещё крепком льду большая армейская палатка (в своё время, в неё чуть ли не ЦК Политбюро поместился!) с торчащей трубой блиндажной печи.
Последняя, кстати – опытно-экспериментальная, «конструкции Иллариона Мозга». После опробования Павлом Васильевичем Истоминым в полевых условиях, была принята на вооружение и сейчас готовится к массовому выпуску.
Конечно, на ближайшей войне – на Продолженной советско-финской, нашим бойцам и командирам её не видать…
Но вот к зиме 1941-1941-года, их будет произведено столько - сколько надо. И это будет ещё одни «гвоздём» - вбитом в «крышку гроба» Третьему Рейху.
Дыма из трубы не видно, оно и понятно: днём было солнечно, тепло с крыш капало. К вечеру, конечно, подморозила - но ничего…
Терпимо!
Надеюсь, такая погодка ещё недели две-три постоит – на радость нашим бойцам и командирам в Финляндии. И на горе финским солдатам и офицерам – которые знают как воевать зимой. А вот как воевать во время весенней распутицы…
Навряд ли.
***
С такими мыслями вбегаю в палатку…
Застыв, как в соляной столб обратившись, воплю:
- ПАША!!! Ты что…?!
Скрючившись в позу эмбриона, мой шурин валялся на брезенте, заменяющим пол - весь перепачканный рвотными массами. По протянутой вперёд руке, можно было понять - что он полз-тянулся к стоящему у входа в палатку телефону, но…
Но не дотянулся.
Смердило спиртным, кислым и ещё…
Видимо, он ещё и обделался «по-большому».
- Паша, паша… Ты чего это?! Что с тобой?
Сперва подумал, что в стельку пьян…
Потом вижу всего одна бутылка «Особой московской» пустая. Да и то судя по пятну на брезенте под ней – больше пролитая, чем выпитая. Другая, даже не распечатанная.
Да чтоб моего шурина с поллитры вырубило?!
Да так, чтоб он не только отключился – но и ещё и обрыгался и обосрался?!
Потом наклонившись, увидел в потёмках искажённое от невыносимо-предсмертной боли лицо, вылезшие из орбит выпученные глаза…
Волосы встают дыбом:
- Паша, да ты никак…
Первое же прикосновение к окоченевшему телу подтвердило мелькнувшую догадку: он…
- Он мёртв, товарищ Сталин.
Оборачиваюсь на вслух сказавшего это «прикреплённого», как и трое других, снявших шапки.
Снимаю и, я свою:
- Он мёртв.
Догадка о причинах смерти шурина пришла одновременно, но старший среди четвёрки «ближнего круга», озвучил её первым:
- Судя по всему, это – отравление. И вероятнее всего, хотели отравить именно, Вас товарищ Сталин.
Киваю:
- Именно нас, да…
Пока он докладывал по телефону вышестоящему руководству, как сам не свой взял ведро с уловом – в основном полосатые разнокалиберные окушки и, вылил в лунку:
