— А я никогда в психушке и не был! — фриц задумчиво почесал в затылке и глотнул пива из своей кружки.
Ну давайте, фашики, не подведите! Вы просто обязаны подхватить идею, чем вы хуже британских аристократов!
— Хэй, так мы же тоже можем устроить экскурсию! — радостно выпалил другой фриц. Мордастенький такой, с зарождающимися залысинами и выпирающим над ремнем пузиком.
Молодец, толстый! Медаль за догадливость! Остальная публика загомонила. Часть народа скривила презрительные рожи, мол, что я там не видал? Хочешь посмотреть на психов, сходи на биржу труда. Но, как минимум, десяток фрицев идею подхватила. Мол, эге-гей, у нас тут под боком целая незнакомая каруселька, на которой мы не катались! И поскольку все были еще не особенно пьяны, то разговор быстро свернул в сторону того, как это можно было бы провернуть. Я подкинул идею написать заявление-прошение, и даже вызвался поработать писарем. Слегка подогрел энтузиазм скорым приездом Рашера, который, скорее всего, сразу же сделает психушку недоступной. И через пятнадцать минут до зубовного скрежета официальная бумага была составлена. «Мы, нижеподписавшиеся, в рамках повышения собственной образованности…»
«Да куда же, бл*ха, подевался Рубин?» — подумал я, уже в десятый раз оглядывая площадь. Дело было сделано, фрицы с радостным гоготом обсуждают, как они будут смотреть кино из психов, можно было валить из бара и заниматься более нужными делами.
Рубина не было.
Я направился к стойке за еще одной кружкой пива. Уши, ясен пень, держал открытми. Все-таки, в барах нет-нет да и выболтают что-то действительно нужное…
—…Слободского… — услышал я за одним из столов. Опа… Что это у нас тут такое обсуждают?
За столиком сидел один парень с нашивками «SD», и трое обычных солдат, наверное не так давно с патруля сменились. И вот СД-шник как раз и рассказывал про неуловимого партизанского командира. Бесил он его, понимаете ли. Мол, сволочь русская, три раза уже от рейдов уходил.
Я подпер стену, прихлебывая пиво, и изо всех сил делал вид, что мне нет никакого дела до этого разговора. А послушать было что. Оказывается, СД-шники вычислили одну из партизанских конспиративных квартир. Хозяйку брать не стали, девчонка ничего не знает, но ее уже взяли под плотное наблюдение. И уже даже парочку партизан из отряда сцапали. Про партизан, кажись, приврал, чтобы покрасоваться. Но вот смелую девчонку, кажись, и впрямь вычислили…
Я вернулся к «своей» компании, которая все еще обсуждала психов, психушки, и что за зрелище их ждет в Черняковицах. Я глянул снова на площадь. О, наконец-то! Рубин, собственной персоной, вышел откуда-то из подворотни. Вид вороватый, но довольный. Штаны отряхнул и пошел куда-то в сторону берега. Все, вечеринка закончена, дядя Саша!
Я одним глотком допил свое пиво, похлопал по плечам приятелей, сквасил скорбную мину, сообщил, что мне срочно надо еще немного поработать, и сбежал, пока они не успели придумать причину, по которой я должен задержаться с ними еще на полчасика.
Партизанских «консипиративок» я знал две. И еще их было штуки четыре, как минимум, но по соображениям безопасности, все контакты мне не сказали. Из тех, что я знал, одну квартиру содержала пожилая учительница музыки, бабушка-божий одуванчик, а вторую — неприятная в общении девица, которая до войны работала маляром на стройке, а теперь для вида носила повязку компании Тодта. Лично знакомиться я к ней не ходил, просто как-то подсмотрел, кто она, где живет, и все такое. Слободский сказал, что документы у нее все поддельные, она настолько идейная, что идти на биржу и получать аусвайс сочла ниже своего достоинства. Наверное, на этом она и погорела, идеалистка.
Квартирка эта располагалась в самом центре. Чем больше на виду, тем больше конспирации. Получается, что хата уже под колпаком. Скорее всего фрицы ждут туда «гостей». Кто первый сунется туда, того и сцапают. Надо предупредить малярку. К ней приходят по паролю: «Здравствуйте, вы продаете столовое серебро?» Ответ: «Серебро кончилось, остался только фарфор». Квартира на третьем этаже жилой трехэтажки. На окне кухни, выходящей на улицу — старый фикус, кривой, как моя прошлая жизнь. На фоне всегда закрытых белых занавесок его отлично видно. Если фикус на месте, значит все в порядке. Если его нет, то квартира раскрыта.
Все просто, надо убрать чертов фикус с окна и предупредить хозяйку. Ей оставаться в городе нельзя. Но чуйка разведчика мне подсказывала, что лишь только я сунусь внутрь, как меня примут под белы рученьки. И доказывай потом, что ты не ёж. Можно соврать, что ошибся дверью, но такого совпадения немецкая контрразведка не просит. И Юрген не выручит. Может ему сообщить? Через него действовать? Вот только его сейчас так быстро не найдешь. В здание, где окопалась контрразведка, меня даже близко никто не впустит. Домашний адрес Шалтай мне не оставил. Понимаю, осторожничает. А время явно не терпит. Насколько я знаю, эта самая квартира пользовалась у наших особой популярностью, и «посиделки» там случались совсем не редко. Возможно даже сегодня кто-то нагрянет. Значит, и действовать надо немедленно.
* * *
Вечерело. Мы с Рубином прогулялись по Плаунер-штрассе, бывшей Ленина и поглазели, как бы между прочим, на нужное мне окно. Старина фикус приветливо свесил мясистые листья и скривился в поклоне, увидев меня сверху, дескать, заходи, товарищ, обсудим тайные планы. Не знает, дурачок, что хата уже паленая.
Побродил, подумал, как же мне малярку выцепить. Можно подкараулить на улице. Вот только сколько ждать ее придется? И вообще, где она сейчас? Может, дома сидит. Будем рассуждать логически. Где засада? На улице не видно, чтобы кто-то усиленно на лавке час кряду вычитывал газету. В подъезде? Тоже вряд ли. Слишком заметно. Значит, на чердаке. Точно! Я бы там пост выставил. В гулком подъезде отличная слышимость. Полы деревянные и доски поскрипывают. Слышно не то, что с чердака, когда кто-то топает наверх, но и с улицы даже. Тем более этаж крайний, близко к лазу расположен.
Мы снова обошли вокруг дома и уселись на лавку во дворе напротив соседнего подъезда. Мимо снуют люди. Рабочий день закончился, все спешат домой, хотят успеть до наступления комендантского часа.
С крыши на меня уставился рыжий голубь. Хвост распушил, голубку заприметил. Голубка, неприметная, серая, как мышка, юркнула в вентиляционное окошко чердака. Голубь за ней. Через некоторое время птичка вынырнула из другого окошка, над нужным мне подъездом. Ага! Кто-то вспугнул, не срослось у рыжего с любовью. Он тоже снова выбрался на крышу. И тут меня осенило. Точно! Можно попытаться попасть на чердак из соседнего подъезда. Вот только чердаки сейчас все наглухо забиты, чтобы никто там прятаться не мог. Но эту проблему как-нибудь решим.
— Слушай, Рубин, — я кивнул на клумбу, где кто-то из жителей выращивал блеклые цветочки. — Видишь этот гербарий? Короче, план такой…
Я наклонился и на ухо изложил ему свои придумки. Потом вразвалочку побрел к дому и нырнул в соседний подъезд. Столкнулся нос к носу со старушкой, та сослепу приняла мою гимнастёрку за немецкую форму. Отвесила поклон, и прошла мимо, а после я спиной почувствовал, как шепчет мне вслед проклятия на русском языке. Думает, что не понимаю. Хорошая старушка.
Я поднялся на третий этаж, стараясь не скрипеть половицами. Вот и лаз на чердак. На люке цепочка с замком, продетая через ржавые кованные проушины. Взобрался по железной лестнице. Схватился за цепочку и повис всем телом. И раз! Рванул, старясь не шуметь. Петля недовольно скрипнула. Вытянул цепь в струну и снова добавил рывок. Раз! Два! Звяк! — цепочка у меня в руке вместе с выдранной проушиной, а сам я повис на лестнице, чуть не брякнулся вниз.
Аккуратно снял цепь и приоткрыл люк, молясь, чтобы петли его не скрипнули. Выглянул в щель и подождал, пока глаза к темноте привыкнут. Пахнет пылью, паутиной и птичьим пометом. В дальнем углу мерцает огонек. Присмотрелся. Кто-то курит. Вот вы где! Нельзя на посту курить, так бы я хрен вас разглядел. А теперь враг обозначен.
