руках ножиками для нашей острастки.
- Что они от нас хотят? – спросил я ветеринара, когда к нам обратился один их них, сплёвывая в процессе речи.
- Да как обычно: кошелёк или жизнь, - перевел мне он требования льежской шпаны.
- Пистолет у вас с собой?
- В саквояже.
- Тогда на счет раз, ваши впереди, мои сзади, - сказал я, - Но предварительно скажите им, чтобы они глупостей не делали, что мы сейчас кошельки достанем.
- Вы так считаете? – поднял бровь Мертваго с осуждением моего поведения.
- Нет. Валить их будем наглухо, - ответил я.
Мертваго им что-то сказал на французском и находники слегка расслабились. А зря.
Как только ветеринар раскрыл саквояж, я, зажав трость подмышкой, выхватил из подмышечной кобуры ««Кольт»», передернул затвор и выстрелил ближайшему справа от меня хулигану в лоб.
Эффект крупной резиновой пули превзошел все мои ожидания. Грабитель раскинув в стороны руки упал навзничь на мостовую, с деревянным стуком грохнувшись затылком. Его соломенное канотье покатилось по мостовой к стене дома.
За моей спиной раздались резкие хлопки выстрелов из ««парабеллума»».
Четвертый грабитель развернулся и шустро побежал к выходу их переулка, не дожидаясь окончания расстрела.
Выстрелить ему в спину у меня не получилось. ««Кольт»» только сухо щелкнул бойком и отказался дальше работать.
Пока я разобрался, что для работы автоматики мощности резиноплюйного патрона маловато и надо для выброса гильзы и перезарядки снова дергать затвор, Мертваго как на учениях, приняв дуэльную позу, влепил две пули в спину убегающему хулигану.
С соседних улиц раздались трели полицейских свистков. Быстро это они даже для центра города.
- Что делаем? – спросил меня ветеринар, подбирая с мостовой саквояж.
- Сдаемся полиции, - отвечаю. - Мы вроде как жертвы налёта. В случае чего – уйдем в ««Неандерталь»». Хотя не хотелось бы, в отеле мичман с егерем нас ждут. И товар нужный мы ещё не забрали.
– Ох-х-х-х! Европа всегда была небезопасным местом, - посетовал Мертваго при приближении полицейского патруля и предупредил меня. – Стоим, не дёргаемся. Если у них порядки французские, то стрелять они будут без предупреждения.
- Я думал, что только в Америке так, - удивился я.
- Везде так, кроме России и Германии, - усмехнулся статский советник. – Только там сначала предупреждают, стреляют потом, при сопротивлении.
- Что это? - Переспросил меня переводчик, когда комиссар полиции помацал пальцем резиновую пулю в патроне и задал свой вопрос.
Перед ними на столе лежал разобранный на части ««кольт»» и разряженный магазин. В рядок стояли пять патронов. Шестой комиссар вертел в руках.
Нас в кабинет четверо. Комиссар полиции Льежа, офицер-переводчик, вполне сносно говорящий по-русски, но страшно грассируя. И сержант, который вел протокол, прикинувшись в углу ветошью. Мертваго допрашивали отдельно от меня в другом кабинете.
Мысленно перекрестившись что залетели мы в 1912 год и автоматический ««Кольт»» правительственной модели уже год как появился на рынке. Хоть с этим не палимся.
Отвечаю, как на духу.
- Резина. Вид гуттаперчи.
- Зачем?
- Нелетальное оружие, - отвечаю и тут же поясняю. - Чтобы не убивать.
- Для чего?
- Для самообороны. Для полицейского задержания важного преступника живьём. Это экспериментальная модель. Наша российская полиция этим изобретением не заинтересовалась.
- А кто изобрел?
- Какой-то американец. Я не помню его фамилии. Ещё у него были большие такие гуттаперчевые пули – показываю пальцами какие, - для помпового дробовика. Как рассказывали для разгона демонстрантов без жертв. Бьет очень больно, но не убивает. И не надо вступать в саму драку, как с дубинками.
- Да уж… - протянул комиссар. – Гастон Утиный нос до сих пор в сознание прийти не может после такой пульки. Шишка на лбу с кулак, к допросу не пригоден, но живой.
- Вот именно. Живой, - поддакнул я. – И готовый предстать перед судом за разбой в отличие от своих подельников.
- Зачем вы в нашем городе, мсье Ковальский?
- Я купил у мсье Демулена партию охотничьих ружей. И уже заплатил за них.
- Что вы собирались делать с этим оружием?
- Увезти в Россию.
- Вы торговец оружием?
- Скорее организатор промысловой охоты, - отвечаю гордо. И ведь ни словом не соврал. Хоть на полиграфе проверяй.
- Так зачем вам не убивать? Вашему спутнику ничего не помешало уложить троих наповал. И пули у него были самые настоящие, как и ««парабеллум»». Только вот калибр странный. Армейский. На гражданском рынке такие пистолеты только под пулю 7,65 миллиметра продают.
- Считайте, что таковы мои личные религиозные взгляды, - ответил я на это, пропустив мимо ушей сентенцию при армейский калибр ««парабеллума»» Мертваго.
- И для этого вы носите в трости шпагу? – ухмыляются.
- Шпага тоже может нанести только ранение человеку вооруженному ножом и заставить отказаться от злого намерения и отступить.
- Однако вы сразу стали стрелять.
- Они обещали нас зарезать. А я этого не люблю. Я купец, а мне предложили невыгодную сделку. Пришлось защищаться.
- Но ваш спутник не столь щепетилен был к человеческий жизни.
- Он дворянин древнего рода, - отвечаю. – Для него честь важнее меркантильных соображений.
- Ладно, подумайте пока в камере. Может ещё чего вспомните. Нельзя просто так убивать людей на улицах Льежа.
- Бандиты - не люди, - выдал я убеждённо.
- Даже бандиты подданные нашего короля. Плохие подданные, но уж какие есть. И смертную казнь в нашем государстве может утвердить только король. Впрочем, может и помиловать.
И комиссар довольно пригладил свои пышные усы.
- Я не успел купить папирос, - пожаловался я.
- Дадите денег дежурному сержанту и вам принесут. – Разрешил комиссар.
Когда в камеру привели Мертваго, тот только спросил меня:
- Не били?
- Нет, - отвечаю. – Вполне даже вежливо разговаривали.
- Ну да, мы же чистая публика, - покивал он в ответ.
Тут мне принесли фирменный полуфунтовый кисет сигаретного голландского табака ««Самсон»», пачку уже нарезанной папиросной бумаги, спички и – что поразило меня до печёнок – всю сдачу с золотой монеты до сантима.
Но сержант остался стоять у раскрытой двери и пристально смотрел на меня. Молча.
- Да…
