в вещах копался, — кивнул мне северянин.
— Дяденька, отпустите меня, я просто свою вещь потерял, думал что он случайно себе положил, — заголосил мальчишка, на что Ротод просто встряхнул его.
— Знакомы? — пробасил северянин.
— Он живёт в том же бараке где и я. Точнее где я раньше жил.
— У тебя есть что-то ценное, ради чего можно рискнуть залезть к нам? — неожиданно спросил фехтовальщик.
Я с сомнением посмотрел на своих соседей. Они конечно парни вроде как неплохие, но мало того что средневековые, так еще и иностранцы, а культурный код он такой.
— Ясно, можешь не говорить. Ротод, это вор.
Северянин молча кивнул и потащил на улицу заголосившего мальчишку.
— Куда он его? — не понял я.
— Наказывать.
— Как наказывать, а стража?
— Он глава рода, по меркам центральных земель это барон или граф, а значит имеет права разбираться с такими преступниками по своему усмотрению.
— И что он будет делать?
— Если не зарубит, то руку отрубит, — зевнул Огль укладываясь спать.
Мне потребовалось секунд десять чтобы осознатьсказанное. Я крнечно слышал протелесные наказания, и даже несколько раз был невольным свидетелем публичной порки Но рубить ребёнка или руку, судя по звукам, на заднем дворе едальни? Нет, это абсурд какой-то! Я сорвался с места еще не доконца осознавая что делаю. Благо вопли мальчишки разбудили управляющего, и тот на минуту смог задержать северянина. Догнал я их у колоды, на которой почти каждый день рубили головы курам. Мальчишка уже не вопил, а скорее скулил, смирясь со своей участью, и выпрашивая прощения скорее по инерции.
— Ротод стой!
Здоровяк медленно посмотрел на меня, а потом продолжил, судя по всему, поиски топора.
— Не люблю beid, — тихо, но угрожающе произнёс он.
— И что, всех их теперь убивать?
— Зачем убивать? Руку neckahba, чтоб больше nelhets не мог, другим наука.
Меня осенило, и я стал быстро говорить.
— Ничему это других не научит, только больше опасаться станут. Ты вот с детства слышал что магические звери опасны, но пока на первую охоту не сходил, не понял этого. Вот и он, — я ткнул пальцем в замершего мальчишку. Блин, вместе пару месяцев прожили, а я даже имени не помню, — он сейчас поймёт что воровать нельзя, и другим будет объяснять. А руку отруби, и он если не сдохнет, не сможет работать. И что ему тогда делать как не воровать?
Здоровяк с сомнением поглядел на неудачливого воришку.
— Дяденька, у меня отец скорняком был, — состроил просящую рожу мальчишка.
Ротод наверное на минуту задумался, после чего разжал руку. Мальчишка недоверчиво отполз, и не дождавшись никакой реакции кроме тяжелого взгляда, вскочил и побежал в сторону ворот.
— Дяденька, я правда скорняком стану, — донеслось из темноты.
Ротод с удивлением перевёл на меня взгляд.
— Как узнал?
— Не знал. Верил, — ответил я, — Христос велел прощать.
— Это кто?
— Основатель моего ордена, — ответил я. После того случая с благословением еды, я мысленно много «переводил» религию на местные реалии.
— Расскажешь?
Не дожидаясь ответа, бугай отправился ко входу на кухню, а я понял что меня оказывается уже довольно давно колотит. Ну да, стресс. Да и в одних тонких штанах, даже без исподнего, ночью, в конце лета… свежо.
***.
— Как сила удара может меняться от скорости изменения скорости?! — допытывался до меня Огль.
Я тяжело вздохнул. Нет, он конечно парень умный, но с мозгами воспитанными в средневековой парадигме практичности, математика, наука более умозрительная чем любая другая, давалась ему с трудом. А уж опирающаяся на нее физика и того хуже. Ну или учитель из меня был так себе. А учитывая его упертость, чувствовал я себя как безвкусная жвачка. Причем советская. Ну знаете, та, которую, по словам дедушки, неделю жевали всем двором. Вот и меня последние пару атнивок жевали. Утром пока собирался на работу, за завтраком, в пути до работы, во время работы, в дороге обратно, за ужином, после ужина и перед сном. И сумел же как-то меня убедить переселиться к ним. Огль даже начал писать учебник по естественным наукам, и понял что весь свой трактат он будет переписывать. А работал он над ним более семи лет. Местных семь, а моих десять. И вот, всю эту работу он собирается спустить в утиль. А учебник нужен был, чтобы вынести за скобки всё, что не относилось непосредственно к фехтованию. И накопилось там немало. Для этого мира так и вовсе опережающуе на несколько веков знания. По крайней мере, как я помню, общую символику математики более-менее разработали в 16-17 веке, и дорабатывают до сих пор. А я ему тут уже про производную рассказал. В физике без них никуда. Короче, если его учебник разойдется, то наука в некоторых направлениях шагнет на пару веков вперёд.
Обучающий процесс прервало тело Ротода. Он был в таком состоянии что иначе его назвать было сложно. От запаха сивухи у меня чуть глаза не заслезились.
— Retdurb giznafunf, — пробормотал он обведя нас тяжелым взглядом.
Не знаю что он имел ввиду, но Огль молча собрал с пола все наши записи, и достал из своих запасов бутылку вина, а потом налил его в три глинянных стакана.
— Брату его сегодня двадцать пять должно было исполниться, — пояснил он мне, протянув тот, в котором на дне плескалось буквально пара глотков.
Я вспомнил как в этом относятся к числу пять, и понял что повод действительно веский, особенно если учитывать что сам Ротод — последний из клана. Поэтому молча взял стакан.
— Он тогда трёх змей nediensch. Regeirk.
— Достойный поступок, — согласился Огль.
Вот уж кто не испытывал сложности с языком.
— Только вот дочку его это не спасло, — Ротод опрокинул вино в рот, и показал рукой где-то на уровне своего колена — вот такая была. Rewgni, как вечернее солнце. Мать ее при родах померла. Tum в ней силен был, почти как в заморыше.
Я молчал, не зная что сказать, а Огль плеснул в стакан северянину еще вина. В этот вечер он вот такими обрывками рассказал о том, как он остался последним из рода. В чём-то его история была
