— Черная неблагодарность выходит.
— Но позвольте! — перебивает пылкий юноша в очка и с длинными черными волосами, — тогда получается, что Моисей предал фараона? Его воспитали в своей семье, как сына, до сорока лет. Дали наилучшее образование, а он все-равно вернулся к евреям.
— Неудачный пример, как и многое в Ветхом Завете, — морщусь я, — он потом еще и народ своей жены, мадианитян, уничтожил. Она была вроде принцессы. Оставим эти разборы ученым. Но если желаете, представьте, что случилось, если бы этого не было?
— Невозможно. Там Рука Божия! Тогда не было бы исхода и не завоевал бы еврейский народ землю обетованную. Ничего бы не было! Потому и невозможно.
— А другого выхода нет? Без отрыва от фараона? Договорился бы, что возглавит департамент по еврейской линии, уведет их от греха подальше, но сохранит связи и общее руководство от египетских специальных служб.
— Сами сказали, что он за убийство преследовался. Но если посмотреть на масонов, то может, так и случилось?
— Давайте, уважаемые химики, не будем залезать в религиозные дебри. Мысль моя понятна?
— Понятна, — раздался гомон.
— Думаете, Никифору большая приятность карать человека, которого он лично отбирал и проверял. Да, Никифор Федорович? — повысил я голос.
— Уж хорошего мало, — глаза начальника всей службы безопасности по Питеру блеснули.
— Вот-вот. Это как детище свое погубить. Но если детище променяло семью на деньги, причем, не от нужды, а от паскудности натуры, то туда ему и дорога.
— А если пригрозят так, что не отвертеться? — спросил еще кто-то.
— Тогда умрите, как герои, как мужчины. И вас запомнят на века, легенды будут рассказывать и гордиться, — с пафосом выдал я.
Потом, наедине с Никифором мы долго обсуждали, что делать с новоприбывшими.
— Не в обиду сказано, но, Андрей Георгиевич, так и получается, что они как-то сами по себе. На кого они работают? На Веретенникова? На вас? Для них это красивая детская игра. Опоры нет.
— Ты прав. Что предлагаешь?
— Сами судите. В Суличе правят ваши родственники, которых вы по первой на болоте приютили, род Медвежий. В Вищуге их часть, что род Волчий да Лисий. К северу и востоку староверы, к югу казаки. Все они ваши, но и сами по себе тоже. Дали вы силу подниматься их родам и фамилиям. А где ваша?
— В смысле, моя? А вот они все, что под мое знамя явились, когда Егор бунтовал, и есть мои.
— Ан нет. Зарайская только Алена. Наследников пока нет. Так и рода нет. Дело прекрасное вы задумали. Я потому и с вами. Предан, как пес, что мне это прямо в душу, в нутро легло. Но себя забывать нельзя.
— Ты хочешь, чтоб у меня свой род был?
— А что бы и нет? Чем больше народу, тем нужнее дележ. Чтоб как посуда в лавке, каждый на своей полочке стоит. Они и сами уж так делятся. Один вы неприкаянный.
— И кого прикажешь в мой род определить, если наследников нет?
— Самых ближних и тех, кто по душе. Они и так уже с вами, только обозвать надо правильно. Чтоб опора и понимание были.
— Вот ты и будешь первый, — засмеялся я, — мысли умные говоришь. И вот что я тебе скажу.
Договорить мне не дали. Очень настойчиво в дверь постучали, и в открытую щелку пролезла голова приказчика со сбитым на бок картузом:
— Простите, Ваше Сиятельство, дело срочное, — он тяжело дышал в паузах между словами, — там такое происходит! На пристани африканцы высадились, в барабаны бьют, танцуют, в воздух стреляют, вас требуют. Полиция оцепила все, сейчас за вами прибегут. Да я быстрее. Экипаж ждет.
— Ну что, Никифор, — ухмыльнулся я, — поедем. Познакомлю с одним их моих родственников.
Глава 7
Возле пришвартованного транспорта столпотворение. Под звуки тамтама, на жаре, в накидке из пумы поверх черного казакина отплясывал незнакомый негр. При почти неподвижной голове ноги выдавали бешеный темп.
Я иду впереди своей свиты. Полицейские чины отдали честь. Их пинки и тычки расчистили коридор для меня. Толпа колыхнулась. Мальчишки на столбах забора свистят и визжат от восторга. Как по мановению руки пляска остановилась. Засверкали белые зубы. Закивали папахи из альпаков. Сбоку выдвинулся Федя. Оказалось, он сидел ближе к борту на особом кресле черного дерева. Несмотря на жару поверх белой черкески наброшена шуба серого с дымчатыми переливами меха, в котором я признал андскую лисицу. Весь в золотых цепях, с массивным крестом, два изогнутых кинжала и два пистолета за поясом. На ногах казаки из черного каймана с серебряными шпорами и какими-то цепочками. Зрелище фееричное.
— Здравствуй, брат! — прогудел он с африканским акцентом и развел руки.
— Федор! Как я тебя долго ждал, — дал я себя сгрести в охапку.
Троекратно облобызались.
— А теперь, — шепчу я с улыбкой, — грузим всю твою банду в экипажи и едем на базу.
— Конечно, — не убирая восторг, отвечает он.
Но вместо ожидаемого Федя вышел на середину и громко что-то объявил на своем языке. И тут вся чернокожая братия выстроилась ко мне в очередь. Ближайший бухнулся на колени.
— Что это? — Скосился я на Федора и спросил уголком рта.
— Надо всех благословить. Они несколько лет ждали, когда легендарный воин, беседующий с духами и богами, коснется их. И Алена, провидица и хранительница, пусть не обойдет вниманием.
Началось. Я возлагал руки на курчавые головы, мне целовали сапог, вставали и кланялись, отходя к жене. Любимая проявила больше фантазии. Она проводила обеими руками по щекам, наклоняла голову и целовала в лоб. Сразу после благословения очередной казак препровождался моими бойцами с улыбками и объятиями на погрузку.
Веретенников молодец. Ушлые приказчики уже подогнали с десяток экипажей и еще несколько встали позади. Портовое начальство с облегчением смотрело, как чиновники очень шустро записывали в журналы прибывших. Полицейские чины переминались рядом, пока я не обратил взор на них. «Да, всех ко мне. О других квартирах сообщим особо, как подыщем».
Весь день ушел на размещение, согласования. Под вечер задали пир. Жарили на углях мясо и овощи. Гости не знают устали. Пляски до утра, барабаны, песни. Я тихонько оставил их под присмотром Игната и сбежал к Алене.
На следующий день начали обсуждение дел. Я предлагал для начала показать Северную Столицу, но Федя пожелал сначала поговорить.
— Мне очень важно знать положение дел прямо сейчас. Прошу, мне так спокойно будет, — наклонился он ко мне.
— Да что ты такое накосячил?
— Ничего особого.
— Рассказывай.
После нашего отплытия Федя стал сколачивать «войско». Серебром с ним наши компаньоны делились, но не всегда. И не всем. То, что было, хватило на утверждение себя, на содержание единомышленников. Потом война с Бразилией. Они выступили отдельной сотней. Половину потеряли. Самого его ранили. Лечился. Народ стал разбегаться. Сына отдали на воспитание в католический монастырь. Верные люди присматривают за ним.
— Я совсем ничего не привез, — сказал Федя и вдруг заплакал.
Мне так стало жалко большого гиганта, который запутался в этой кутерьме, что я обхватил его голову и прижал к себе.
— Ну, не привез и ладно. Хорошо, что сам приехал. Дело тебе найдется. Погостишь, осмотришься.
— Да, ты настоящий брат, — хлюпнул он, — мне так стыдно. Я столько наобещал, ты мне поверил, а получилось вон как.
— Но с тобой приехали люди?
— Это лучшие из лучших. Еще два раза по столько осталось дома. Не все так плохо. Мы гоним ром, защищаем крестьян от обмана. И имеем два портовых борделя.
— От обмана?
— Ото всех. Но сначала серебра было семь тонн. Уйма. Я так представлял, что привезу его сюда. На войну оружие и одежду пришлось покупать самим, лошадей тоже. Что за казаки без лошадей? Да много еще чего. Но я послужу тебе здесь.
— Обязательно послужишь.
— Теперь хочу спросить, ты знаешь еще затонувшие корабли с золотом?
