следа. Их заменила мрачная сосредоточенность. Оставаться на ночлег рядом с могилами не хотелось и спутники пошли дальше. Шлем взяли с собой. Никита надел его на голову, чтобы руки оставались свободными.
Стрела плавно описала полукруг и с гулким стуком ударила Никиту в голову. Шлем на его голове зазвенел, как пустая кастрюля. Ошеломленный парень откинулся назад и сел на попу скорее от удивления, нежели от испуга. А смуглый, полуголый человек с луком в руках нырнул в траву и исчез, будто ящерица.
«Ложитесь! Падайте в траву!» – шипел быстро сориентировавшийся Эдуард Петрович, распластавшись на земле. Никита сидел в пыли, очумело тряся головой в шлеме и сжимая в руке подобранную стрелу. Катя, открыв рот, поедала глазами мужчину в одной лишь набедренной повязке. Агрессивный незнакомец был в высшей степени экзотичен: смугл, черноволос (маслянисто-черная коса доходила ему почти до талии и била по спине при каждом движении) и рельефно мускулист (хоть сейчас в рекламу мужского белья). Живых индейцев Кате прежде видеть не доводилось. Только когда он, поднявшись, снова заложил стрелу, она опомнилась и повалилась на землю, будто стог сена, увлекая за собой сына.
Стрела вонзилась в землю прямо перед её носом, спровоцировав истошный вопль. Пока Катя, как завороженная, смотрела на покачивающуюся стрелу с оперением из белых птичьих перьев, следующая продырявила увесистый школьный рюкзак Руслана. Девушка ахнула. Стопка учебников и рабочих тетрадей ученика начальной школы стреле оказалась не по зубам. Она с легкостью пробила учебники русского языка и литературы, и даже дневник, но безнадежно застряла в математике.
Это потом, вспоминая, Катя ужасалась, какую отчаянную глупость совершила. А в тот момент её страх внезапно испарился без следа, материнская ярость вспыхнула, как пожарная сигнализация, заглушая своим воем любые проблески разума. С рюкзаком (и торчащей из него стрелой) наперевес, Катя ринулась к обидчику. Только изумление индейца и сохранило девушке жизнь. Да еще то, что он никак не мог найти в этом мире подходящего для изготовления нормального лука и стрел дерева.
Катя добежала до аборигена, размахнулась рюкзаком, намереваясь ударить в живот, но индеец ловко, как кошка, отскочил. Вблизи стало понятно, что он совсем ещё молод: смуглое, скуластое лицо, нос с горбинкой, сурово насупленные брови. Катя размахивала рюкзаком и ругалась, не выбирая выражений, юноша только ловко уворачивался и молчал. Но при попытке мужчин подойти поближе, снова наставил на них лук. В конце концов, он его опустил, отступил на несколько шагов назад, повернулся и побежал. Побежал вовсе не от страха, а так, словно ему вдруг стало скучно обстреливать незнакомцев, и он решил заняться чем-то другим. Юноша бежал, будто скаковая лошадь: мерно, спокойно, двигаясь точно и ритмично, словно запрограммированный механизм. Эдуард Петрович готов был поклясться, что, пробежав даже пару километров, он не вспотеет и не собьет дыхание.
«Катя, это он тебя испугался,» – хохотнув, прокомментировал бегство Никита. – «Налетела на него, как фурия. Чуть рюкзаком не пришибла.»
«Идем за ним, быстро,» – скомандовал Эдуард Петрович.
«Вы шутите? За ним? Да он нас пристрелит,» – опешил Никита, у него все ещё гудело в голове.
«Все может быть. Но там, куда он бежит, наверняка есть другие люди. И если повезет, то не первобытные дикари со стрелами. Надо рискнуть. А шлем надень, полезная штука оказалась,» – вскинув на плечо злополучный рюкзак, уже на бегу посоветовал Эдуард. Остальные устремились за ним.
«А если дикари?» – задал риторический вопрос Руслан. Ответа не последовало.
Чтобы не упустить резвого индейца нужно было обладать выносливостью верблюда и скоростью лошади. Для современного городского человека категории немыслимые. Первым выдохся Эдуард Петрович.
«Все, не могу больше. Черт!» – согнулся пополам он. Вся компания тут же остановилась, дружно пытаясь отдышаться.
Как ни странно, абориген остановился тоже. Он не хватался за лук, не суетился, с совершенно невозмутимым лицом, замерев, как каменное изваяние просто стоял и ждал. Чего, спрашивается? Но стоило путешественникам снова направиться в его сторону, как он тоже начал двигаться.
«Что за кошки-мышки? Не нравится мне это,» – размышлял Эдуард. Но, даже чувствуя подвох, все же послушно шел туда, куда его вели.
Из-за абсолютно плоского, как блюдо для торта, рельефа, озеро они увидели, лишь оказавшись совсем рядом.
«О Господи,» – выдохнули путники разом. Оно было совсем небольшим, размером с футбольное поле, окаймленным черной, траурной каёмкой грязи, и абсолютно безмятежным, будто покрытым коркой льда. Вода казалась розовато-серой из-за отражающихся в ней облаков. По озеру плыли гроздья золотисто-желтых шаров размером с футбольный мяч, присобранных на макушках на манер тугих мешков с новогодними подарками. А на другой стороне зеленели деревья, курился чахлый дымок, высилась палатка и суетились люди, занятые своими делами. И неизвестно чему путешественники были рады больше: людям или воде.
«Эй, на том берегу, мы здесь!» – бросившись к воде, Катя, Никита и Руслан, отчаянно замахали руками и немедля увязли в грязи по колено.
«Стойте,» – бросился за ними Эдуард, но было уже поздно. Постоянно подпитываясь водой из озера, черная грязь по берегам не превращалась в камень, а пребывала в состоянии вечной ловушки: липкая, вязкая, засасывающая. Потерявшие бдительность путешественники влетели в неё на полном ходу, в азарте успев добежать почти до воды. Так, что Эдуард Петрович и добраться до них не мог, не угодив в клейкую жижу. Теперь они представляли собой идеальную мишень для индейца, который, невозмутимо стоя поодаль, уже доставал стрелу. У Эдуарда Петровича холодок пробежал по спине. Так вот куда дикарь настойчиво и неутомимо их вел. Знал, что они вляпаются по самые уши. А они шли, как послушные овцы на бойню.
«Руслан, лови,» – бросил он ничего не понимающему мальчику его школьный рюкзак. – «Закройся им и голову прикрой.» Больше Эдуард ничего для них сделать не мог. Поколебавшись несколько смертельно опасных мгновений, он развернулся и побежал от индейца прочь. Навстречу ему, обегая озеро, неслась красивая женщина лет тридцати с развевающимися длинными черными волосами. А следом за ней ковылял заросший старик и, грозно потрясая половником, кричал, срывая голос: «Парамошка, чертяка ты краснорожий! Ты что удумал? Вот я тебе задам.» После секундного колебания коварный индеец опустил лук, гневно выкрикнул что-то на своем гортанном языке и, не торопясь, с достоинством удалился.
Женщина бегала туда-сюда по кромке грязи, плакала, смеялась и, оживленно жестикулируя, не переставала говорить. Даже не вслушиваясь в певучий язык, уже только по одной экспрессивной манере говорить с бурей эмоций в каждой фразе, в ней безошибочно можно было узнать итальянку. Не в силах
