Я закрыл дверь, произнес:
— Просто Евгений, можно Женя.
— Х…хорошо…
Я подал Вике халат, показал, как завязывать его. Мы опять соприкоснулись руками и это уже не было неловко. Потом завязывали косынку, я дал девушки свои запасные очки и перчатки.
— А зачем очки?
В кругленьких стеклышках Талль выглядела, как учительница старших классов. Только вся в белом.
— Ты же знаешь,что многие болезни вызывают бактерии?
Дождался кивка.
— Ну так вот. Они иногда могут проникать через кожные покровы. А через роговицу глаза — очень часто. Так что для врача главное не заразиться самому и не заразить пациента. Так что если у тебя появился кашель, насморк — оставайся дома. Договорились?
— Договорились — девушка тяжело вздохнула. — Работа выходит опасная?
— Да, могут быть неприятные истории. Но и деньги хорошие. Буду платить тебе по пятнадцать рублей в неделю.
Сумма похоже, порадовала Викторию. Видать, у Таллей, действительно, все не очень с финансами после смерти профессора.
Я показал Вике, как на спиртовке кипятить инструменты, что где разложено в медицинском шкафу — кстати, наполнять его содержимым тоже поручил девушке. Из местной аптеки. Кроме того, повесил учет всего и всея в журналах, ведение карт.
Такой вот курс молодого бойца. А что поделаешь? Ну и мне облегчение. Не полюбил писанину, тем более этим стальным пером с присыпками и промокашками.
После того как Кузьма вымыл полы, получил полрубля и отбыл домой, я открыл прием. И надо сказать народу накопилось уже выше крыши. Даже на улице в очереди стояли.
Первый же пациент — и сразу ужас-ужас. Женщина, судя по дорогому платью с вышившкой бисером, из высшего класса, и…с маской на лице.
— Как вас зовут и на что жалуетесь? — спросил я, после того, как Вика передала мне карту. 26 лет, Антонина Григорьевна Бестужева, дворянка, вдова.
— Я бы хотела… наедине рассказать свою историю.
Голос у женщины оказался глубоким, прямо контральто оперной певицы.
— Здесь нет посторонних. Виктория Августовна моя помощница, без нее я как без рук.
Я поймал благодарный взгляд девушки.
Бестужева сняла маску. Вика ахнула, я сдержался. И не такое видел. Нос будто скомкали и затолкали внутрь, ноздри и кончик носа практически отсутствовали. Верхнее веко на правом глазу почти не поднималось, левый глаз ушел внутрь орбиты, и казался заметно меньше. Сифилитичка.
Глаза женщины наполнились слезами, она достала платок.
— Я уже была почти везде. Лечилась в Европе ртутной мазью, ваннами со свинцовыми парами. Все без толку. Только еще больше здоровье подорвала. Волосы лезут, посмотрите…
Женщина взяла себя за волосы и… сняла парик. Под ним был короткий ежик с проплешинами.
Я строго посмотрел на Викторию. В глазах у нее стояли слезы, но она держалась.
— Пожалуйте за ширму — я должен вас осмотреть.
— Я помогу, — Талль пошла с пациенткой, помочь ей расстегнуть корсет.
— Спасибо… Я сама не могу даже расстегнуть пуговицы…
— Чашку тоже? — спросил я.
— С трудом…
Хорошо, когда что-то помнишь. Сенситивная атаксия уже у дамы. Спинной мозг поражен, ловить тут, мягко говоря, нечего. Если с разрушениями в области лицевого черепа что-то можно придумать, то спинную сухотку только наблюдать можно. Ей даже витамины не назначишь, нет их еще в аптечной сети.
Никакой сыпи на теле у женщины не было. Рубцы, довольно старые — да. Этого добра хватало. Вот тут-то и пригодились перчатки для осмотра. Не голыми руками же трогать женщину. Да, на стадии третичного сифилиса заразиться не так легко, как в дебюте заболевания, но как-то испытывать судьбу не хочется. Антибиотиков мне никто не продаст.
— Как оригинально! — отметила мои достижения Бестужева. — Халат, перчатки, специальные очки. Они же с простыми стеклами?
Пациентка раскраснелась, тараторила не переставая. Стесняется. А она ведь молодая! Лет двадцать с небольшим. Растяжек на животе нет — похоже даже не рожала.
— Что же… одевайтесь. Картина ясная.
Ни хрена она мне была не ясной. Пока пациентка одевалась, а бледная Талль опять ей помогала, я листал справочник. Боже, какая же здесь ерунда написана. Сифилис лучше всего лечится антибиотиками. А спинная сухотка с прогрессирующим параличом — только землей. Слой метра два, насыпанный поверх гроба, излечит все болезни.
— Вас мне посоветовали знакомые, — Бестужева выглянула из-за ширмы, на ней уже была и маска, скрывающая зияющий провал на обезображенном лице. — Сказали, что в Москве появился чудо-доктор.
— Так уж и чудо, — вздохнул я. — Смотрите, какая у нас с вами ситуация.
— Как необычно вы выражаетесь…
Я чертыхнулся про себя.
— Вылечить болезнь при нынешнем уровне развития врачебного дела, увы, нельзя. Но можно облегчить. Во-первых, никакой ртути, свинца и прочего добра. Он них вреда намного больше, чем пользы. Во-вторых, провал в носу можно попробовать заделать.
Бестужева прижала руку ко рту. Из-за ширмы теперь выглянула растерянная Виктория.
— Работает это так. На руке делает надрез, приподнимается кожа. Ее один конец приживляется к вашей ране, второй остается на руке. Операция сложная тем, что легко занести заразу и получить заражение. Кроме того, примерно неделю придется удерживать руку возле… хм… носа. Ее конечно, привязывают, но любое неловкое движение…
— Я готова!
Мне даже не дали договорить.
— Любые деньги, ради Бога помогите! Я отставлена от света, все салоны для меня закрыты, последний раз была на балу два года назад!
Мощно так жизнь женщину потрепала…
— Не так быстро. Операция не очень известна и распространена, надо подготовиться. Мне нужно связаться с коллегами, все обсудить. Оставьте Виктории Августовне свой адрес — дам знать, как узнаю.
— Очень надеюсь, доктор!
* * *
— А я даже представить себе не могла, что такие операции делают, — сказала Вика.
— Давно, с начала девятнадцатого века.
— Как же быстро развивается медицина — вздохнула девушка — А я все, что знаю, так это как вылечить ожог от крапивы. Как будто родилась в семье сапожника.
— И как же? — удивился я. Про лечение крапивных ожогов я ничего не слышал.
— Срываешь одуванчик, раскрываешь его ножку пополам и смазываешь место, где болит, — Вика засмеялась звонко и беззаботно.
— Как просто! И помогает?
— Даже не сомневайся.
Вот мы и перешли окончательно на твердое «ты». Увы, это было единственное белое пятно на фоне той чернухи, что пошла дальше. Синеющий ребенок лет десяти («а бог знает скоко ему») с застрявшей в горле костью, и буквально через пять минут — избитая женщина. На нее я еле взглянул, осматривать подробнее не было времени. Пора было заниматься мальчишкой, который уже и не дышал толком. По привычке сунув щеку между зубами, чтобы ненароком не укусил, я залез пинцетом в горло, с третьей попытки подхватил кость. Сломал. Пришлось вытаскивать по кускам.
— Как же твой прием, что ты мне демонстрировал? — шепнула мне на ухо Вика.
— Это работает, только если застрявшая пища ничем не цепляется в трахее, — я наконец вытащил осколки кости, перевел дух. Ребенок начал розоветь, а потом и плакать.
С женщиной вышло все хуже. Пока я возился с парнем, Вика с помощью одной из сопровождающих за ширмой раздели пострадавшую до пояса. Да уж, досталось бедолаге. На лице живого места нет, всё опухло, в крови. Что там и где, разбираться потом буду. Потому что одышка у нее была выше пятидесяти, наверное. Только чуть слышно хрипит «не могу дышать», и всё. А пульс и вовсе еле нащупывался, тоненькой ниточкой бьется с предельной скоростью. Кровит где-то внутри? Да не где-то, а вот — на правом боку прямо яма. Два? Или три ребра? Хреново дело. Сунулся со стетоскопом — справа уже и не слышно ничего. Уровень жидкости… есть такое. Гемопневмоторакс. Мои поздравления, Евгений Александрович, вы только что выиграли приз.
Рядом причитали родственники обоих полов, которые только что отбили ее у мужа-ревнивца. Работать не дают…
