— Узнать, — тихо прошептала она.
— Узнать что?
Тати не ответила. Лишь виновато отвела взгляд и поджала губы, будто опасаясь, что после ее слов я могу разозлиться. Тогда, уже примерно догадываясь, я спросил:
— Что случилось после того, как ты ушла?
Ребенок кивнул, а я замолчал и снова выпрямился. Мне хотелось выполнить ее желание хотя бы потому, что больше никто не мог помочь ей в этой сложной ситуации. Но многое вызывало у меня опасения.
«Плохая затея, — хмурясь, размышлял я. — Если жители заболели, тогда мы тоже можем подхватить какую-то заразу. Кроме того, меня пугает то, что там могут быть помощники Ракха. Обычно, где зараженные, там и он. Знает ли вождь уже про это место?»
Внезапно руки девочки опустились прямо на мое лицо. Пальцами ухватившись за мои брови, Тати начала оттягивать их в разные стороны, будто пытаясь заставить меня перестать хмуриться. Плотно прижимаясь к моей голове грудью, она посмотрела мне в глаза и виновато спросила:
— Не хочешь?
Я внимательно смотрел на нее. С одной стороны, она явно боялась моей реакции. Опасалась, что я могу оставить ее здесь или, что еще хуже, поднять на нее руку. Я замечал, как она шугалась от меня, когда мне приходилось хотя бы немного поднимать руку. Видел, как она замирала, когда я говорил чуть громче обычного. Но при этом ее наивный интерес ко всему новому подталкивал ее говорить со мной, трогать меня и изучать меня точно также, как изучал ее я.
— Мы можем посмотреть на деревню, — отвечал я, — но только издалека. Ты знаешь места, откуда ее будет хорошо видно? Например, с вершины гор или…
Тати быстро указала рукой влево. Она сделала это без задней мысли, будто уже знала, куда нужно было идти, чтобы остаться на безопасном расстоянии и все же узнать все случившееся. Казалось, все это время она сама раздумывала над этим.
Я кивнул и улыбнулся.
— Тогда пойдем туда.
Когда я развернулся, Тати вновь схватилась за мои волосы и выпрямилась, но уже как-то более оживленно и радостно. Теперь по ее действиям мне даже удавалось различить в каком она была настроении — радовалась ли она, грустила ли. Сейчас она определенно испытывала волнение, и от того ее хвост постоянно покачивался на моей спине из стороны в сторону. Это было даже щекотно.
Идти до нужной деревни долго не пришлось. Примерно через пятнадцать минут мы дошли до вершины холма, с которого открывался хороший вид на нечто подобное котловану. Углубление в земле было настолько резким, что от этого вокруг деревеньки будто бы были возведены стены. Спуски вниз виднелись с нескольких сторон деревни — это были выбитые в каменной породе лестницы, которые, если честно, доверия не внушали.
Но тем, что больше всего привлекло мое внимание, стал не котлован и спуск в него. А то, как выглядела сейчас деревня. Все строения в ней были сожжены дотла. Я даже не сразу понял, что это была деревня — черная масса издалека казалась настолько неприглядной, что различить в ней остатки прошлого поселения было почти невозможно. Я даже не мог сказать, лежали ли подо всеми этими завалами человеческие тела. Все было черным, пугающим. В воздухе витал запах гари.
— Тати… — тихо прошептал я, только сейчас осознавая, какого было ребенку видеть это.
В этот момент я ожидал чего угодно. Горьких слез, криков, странных вопросов. Но вместо всего этого я услышал лишь разочарованные слова:
— Вот как… Идти некуда.
Тати положила голову на мою макушку и крепко схватилась за меня руками. Она замолчала, и я, прислушиваясь к ней, все пытался расслышать всхлипы, но их так и не было. Обдумывая в эти напряженные секунды ее слова, я с удивлением для себя пришел к выводу, что ее не волновало выжил ли кто-то из деревни. Ее волновало то, куда она могла вернуться.
Внезапно вновь прозвучал ее твердый голос:
— Поставь меня.
— Что?
— Поставь меня.
Я недоверчиво нахмурился, но все же решил выполнить просьбу. Подхватив ее за талию, я поднял ее у себя над головой и осторожно опустил на землю. Тати повернулась ко мне лицом, и в этот миг я еще больше убедился в том, что ее нисколько не пугал вид выжженной дотла деревни.
Еще более удивительным стало для меня то, что она, посмотрев в мои глаза, сразу опустилась на сырую землю и уверенно села на колени. Снова посмотрев на меня, с невозмутимым видом она заявила:
— Можешь идти.
Я стоял, словно вкопанный, совершенно не понимая хода ее мыслей. Снова осмотревшись, я лишь убедился в том, что рядом никого не было. Если бы я ушел и оставил ее здесь, в одиночку она бы точно умерла.
— Почему? — непонимающе спрашивал я.
— У тебя есть дела. Иди.
— Ты хочешь остаться здесь?
Тати потупилась. Опустив взгляд и поджав губы, с легкой неуверенностью она покачала головой. Значит, оставаться она все-таки не хотела.
Тяжело вздохнув, я сел на корточки перед ней. Она явно боялась чего-то, но чего именно я все не понимал. Возможно, ее пугала вся ситуация, и она точно также, как я, не понимала, что ей стоило делать дальше. Но эти мысли вообще не должны были волновать ребенка. Обычно дети просто полагались на взрослых, которые были рядом. Так и должно было быть, но она вела себя иначе. Было ли это следствием того, что у нее не было родителей и в своей деревне она жила как беспризорница?
— Тогда я не понимаю, — я старался говорить так спокойно, как только можно было. — Что случилось?
Тати подняла на меня взгляд. Она все еще плотно сжимала губы, от чего ее щеки раздувались в два раза сильнее. В ее глазах я видел четкую решимость остаться здесь. Она будто даже объяснять ничего не хотела, но моя напористость вынуждала ее.
— Нет причины помогать мне. Мы не семья.
Я недовольно нахмурился.
«Тяжело разговаривать с ребенком, у которого прошлое бродяжки. Неужели она всю дорогу думала только о том, когда ей нужно будет разделиться со мной? И в деревню она пошла не потому, что переживает за кого-то, а потому, что хотела узнать есть ли место, в которое она может вернуться?»
Время шло, и ситуацию уже нужно было как-то решать. Пока я думал, в голове невольно всплыли слова Макси о том, что жители этого мира — всего лишь персонажи, и намного проще просто смириться с этим, чем бороться за каждую живую душу. Проще — да, это так. Но как можно было просто закрыть глаза на то, что рядом с тобой находился кто-то настолько искренний и беззащитный? Как можно было в такой ситуации относиться к ребенку — как к очередному бездушному персонажу?
Усмехнувшись собственным мыслям, я поднял руку и резко положил ее на голову Тати. Малышка вздрогнула, а я, намеренно потрепав волосы на ее голове, твердо сказал:
— Нет уж. Я взрослый. Решил, что хочу помочь тебе, значит, помогу тебе. И причина мне для этого не нужна.
Тати посмотрела на меня с удивлением. Быстро подхватив ее на руки, я встал, развернулся и пошел в обратном направлении. Времени было у нас все меньше, так что теперь определенно стоило идти быстро.
— Здесь ты одна не выживешь. Значит, пойдешь со мной.
Тати продолжала следить за мной с недоверчивым прищуром. Она ничего не говорила, но руками все сильнее цеплялась за мою одежду, будто опасаясь, что я в любой момент мог передумать и бросить ее на землю.
* * *
Очередное неприятное зрелище не заставило ждать. Прямо по пути к месту встречи мы столкнулись с еще одной выжженной дотла деревней. На этот раз деревня находилась уже не в котловане, а прямо на уровне глаз, но картина была практически идентичной. Тот же запах гари, та же чернота кругом и ни одного намека на живые души.
Вид очередного уничтоженного поселения вызывал уже меньше волнения и ужаса, но все еще казался до боли неприятным и пугающим.
«Если бы не это, возможно, я бы даже забыл, что это апокалипсис».
