в ответ ему грубый хамский рык:
— Меня не интересует этот неудачник. Выживет — уволю, сдохнет — туда ему и дорога. Скажи лучше, что с машиной.
— Повреждение серьезные, но ремонт возможен.
— Тогда что ты тут стоишь? Начинайте немедленно! К утру мобиль должен быть готов к следующему старту.
— Но кто сядет за руль? Ведь Стриженов был лучшим…
— Он был идиотом, тряпкой и бездарем! На завтрашнюю гонку я заявил Клейста. И не приведи всевышний, если у мобиля будет хоть одна поломка. Вы все до одного отправитесь следом за этим болваном. Давай, шевелись!
— Слушаюсь, господин директор.
Меня подхватили под мышки, куда-то потащили, потом уложили на твердое и сырое, а я не мог ни пошевелиться, ни даже издать хоть какой-нибудь звук. Тени перед глазами исчезли, остались только линии, раскалывающие небо на части. Где-то рядом раздалось негромкое фырчание. Звук был явно механический, но я никак не мог понять, что это. Явно не знакомое тарахтение бензинового или дизельного мотора. И не жужжание электромобиля. Я даже не знал с чем его можно сравнить. Послышались невнятные голоса, заскрежетало железо. Фырчание сперва усилилось, потом начало удаляться и, наконец, стихло вдалеке.
Мало-помалу шум в голове уменьшился, и я попытался приподняться. Напрасно. От этого незначительного усилия меня снова замутило, в глазах потемнело, и я беспомощно откинулся на… на то, на чем лежал. И, кажется, потерял сознание.
Очнулся я от все того же фырчания. Немного иного тембра, но очень похожего на слышанное ранее. Надо мной появилось лицо. Фантасмагоричное, растресканное, больше похожее на персонажа из фильма ужасов. Но оно уже не было туманной тенью, хотя все еще пыталось немного двоиться.
— Как ты себя чувствуешь? — спросило лицо. — Здорово же тебя приложило, даже очки умудрился разгрохать. Теперь их только в мастерскую нести, а там за ремонт денег возьмут ой-ой-ой сколько.
В голове закрутились мысли: «Очки? Зачем мне очки? Никогда очков не носил и в ближайшие лет тридцать не собираюсь». А голос продолжал:
— Правда, теперь они тебе долго не пригодятся. Маннер давно грозился тебя выгнать, а нынче Люсьена сказала, что он все-таки отдал распоряжение. Так что как отлежишься, приходи в контору за расчетом. На завтрашнюю гонку заявлен Клейст. Он, конечно, водит мобиль не так лихо, как ты, но и аварий у него не бывает.
Мысли все не унимались: «Клейст? Кто такой Клейст? А кто такой Маннер? А Люсьена?»
— Ты сколько уже здесь лежишь? Хоть бы гогглы[2] снял.
«Гогглы? Что это такое?»
Между мной и треснувшей мордой неизвестного лица появилась рука. Большая, с толстыми пальцами и тоже треснутая. На секунду она закрыла всю картинку, что-то поползло по лицу вверх, и рука исчезла. Исчезли и коверкавшие небо трещины. Лицо надо мной тоже стало вполне нормальным, я даже смог его рассмотреть. Лицо как лицо. Симпатичное, улыбчивое, с задорными карими глазами и рассыпанными вокруг них веснушками. Лицо принадлежало молодому парню, годов двадцати пяти на вид. Парень был одет в рыжую кожаную куртку и кепку из такой же рыжей кожи. Из-под кепки выбивались пряди рыжих волос.
— Ты встать сможешь? Попробуй. Лежание на сыром гравии не слишком полезно для здоровья.
Парень протянул мне руку в толстой кожаной перчатке с широченным раструбом, начинающимся от запястья и доходящим едва ли не до локтя. Я сделал над собой усилие и протянул навстречу свою руку. В точно такой же перчатке. В тот момент сил удивляться у меня просто не было. Я лишь отметил этот факт и, схватившись за протянутую мне руку, попытался подняться на ноги. Против ожидания, мне это удалось. Правда, я шатался, словно пьяный, несмотря на то, что мой доброжелатель предупредительно поддерживал меня под локоть.
— Пойдем, я отвезу тебя домой.
Домой — это было хорошо, это было кстати. И я, влекомый парнем, сделал несколько шагов своими заплетающимися ногами по направлению к тому самому фырчанию.
Пожалуй, я переоценил свои возможности. Едва я шагнул, как голова вновь закружилась, да так, что мне пришлось изо всех сил вцепиться в первую попавшуюся опору, чтобы не упасть. Разумеется, опорой стало плечо этого, рыжего. Через некоторое время бешеное вращение Мира вокруг меня несколько замедлилось, потом приостановилось и я с помощью все того же парня в перчатках сперва поднялся на высокую подножку, тянущуюся вдоль всего борта неизвестного фырчащего агрегата, а потом раза так с третьего одну за другой перекинул ноги через плавный вырез, заменяющий дверь, и буквально упал на неожиданно мягкий и удобный диван. Парень же быстро обежал свой экипаж и проворно уселся за руль. Он произвел какие-то непонятные манипуляции с неизвестными рычагами и рукоятками, где-то сзади зафырчало сильней, и мы поехали.
Чертова таратайка! О чем я только думал, залезая в нее! Я знаю: ни о чем. В моем тогдашнем состоянии у меня не было сил думать вообще. Действовать и то получалось с большим трудом. Но поездка на трясущемся и подпрыгивающем драндулете по булыжной мостовой здоровья не прибавила совершенно. Мне не было дела ни до пейзажей, ни до лихо крутящего руль парня, ни до собственно той колымаги, на которой меня везли. Единственное, что меня занимало — удержаться в повозке, бодро скачущей по дороге, и при этом не вытравить содержимое желудка в салон.
К счастью, путь был не слишком долгим. Парень, верно оценив мое состояние, чуть ли не на себе выволок меня из своего транспортного средства и подвел к дверям довольно большого дома. Дом был явно не мой, но сил протестовать у меня сейчас не было совершенно. Их, этих сил, хватало лишь на то, чтобы удерживать себя в вертикальном положении, цепляясь за чугунные кованые перила крыльца. Мой спутник постучал специальным молоточком, висевшим на шарнире над вделанной в дверь латунной пластиной.
Ждать пришлось довольно долго, и стучать пришлось еще дважды. Я лишь с огромным трудом держался на ногах, тщетно силясь унять головокружение. Наконец, внутри послышалось какое-то движение, лязгнул засов, отворилась дверь и на пороге появилась монументальная дама, на вид, примерно, лет сорока. Одета она была как на картинке в учебнике истории: длинное темно-коричневое платье до пола с абсолютно глухим воротом до самого подбородка. Темный цвет платья подчеркивал крахмальную белизну кружев, узкой полоской окаймляющих манжеты и такую же белоснежность стойки воротника. Из-под головного убора, отчаянно напоминавшего парадный детский чепчик, только побольше и с оборками, виднелись седоватые вьющиеся волосы. Не было украшений ни в ушах, ни на шее, лишь вдовье кольцо на безымянном пальце левой руки.
При
