Вышибив «РАК» ударом берца, Зенков всадил громиле коленом в вислое брюхо, и добавил «калашом» по испитой харе. Хоть и без приклада, но заехал хорошо — разбитые губы мародера брызнули красным. Удержавшись на ногах, громила взревел, и бросился вон, готовясь сшибить «Квадрата», маячившего за дверью. Сержант вежливо отшагнул — и дезертир бешеным носорогом вылетел на галерею…
На мгновенье Жеке показалось, что громила проломит бетонный парапет, но нет, тот выдержал, загудел только. Рев взвился в вой, мелькнули нелепо раскоряченные ножищи в кедах, и громадное тулово полетело вниз под яростные крики толпы.
— Я свой, я свой! — плаксивый крик вернул Зенкова на квадратные метры. — Отпустите!
«Змей» вывел из разгромленной спальни подельника громилы, тощего и несуразного мужичка в длинной ярко-красной куртке.
— Спустите! — взвизгнул подельник, согнутый в три погибели. — Я жалобиться буду!
Жека нехорошо улыбнулся.
— «Квадрат», спусти его!
— Эт-можно, — прогудел сержант.
Ухватив трепыхавшегося мужичка, «Квадрат» поднатужился, да и скинул того с галереи. Жуткий вопль оборвался, едва просверлив воздух. Толпа взревела еще пуще…
— Пошли, — буркнул Зенков.
— Пшепрошичь, пани… — виновато забормотал «Змей».
— Дзекую, дзекую — лопотала хозяйка. Синячище на ее щеке наливался багрецом.
«Пора, пора, — думал Женька, спускаясь по гулкой лестнице. — Выйду в лейтенанты, а потом… Я не я буду, если Машка не станет генеральшей!»
Суббота, 15 сентября. День
Московская область, Щелково-40
Полянку мы нашли идеальную. Ровная, зеленая, она выходила на опушку сосняка, но открывалась не в сторону города — пологий склон, лохматый от травы, скатывался к уютной низинке, поросшей тальником. Стоячей черной дугой ее прочерчивала безымянная речушка, вероятно, приток Клязьмы, а дальше вставали молчаливые ели в дружной компании берез, вздумавших желтеть.
— «Колючка» как раз за ними, — перехватил мой взгляд Киврин, — и КСП… Но нам же не видно?
— Значит, ее нет! — ухмыльнулся я.
— Мужчины-ы! — звонко завился голос Лизаветы. — Костер прогорает!
— Несем! — поспешно откликнулся я.
— Тащим! — закряхтел Володька, кое-как обхватывая целую кипу хвороста.
Похоже, что не мы первые, кто набрел на поляну — давнее кострище уберегало траву, занимая глинистую плешь, заботливо обложенную камнями. Костер лизал пламенными языками котелок, над которым священнодействовали Ядвига с Ромуальдычем. Они опускали в воду разные травы, как ведунья с ведьмаком, обнюхивая каждый листик, и степенно рассуждали о пахучем настое, по сравнению с которым «Чай индийский высшего сорта» — безвкусное пойло.
За мангалом следил Корнеев, то и дело посматривавший на Ядзю, а прочие закуски сочиняли в шесть рук Лиза, Наташа и Рита, обступив плоский, ноздреватый валун, застеленный газетами.
То, что моя девочка, моя красавица — «в положении», замечалось сразу, но живот пока не сильно уродовал стройный стан. Грации что-то живо обсуждали, поглядывая на особей мужеска полу, и хихикая.
«Бублик» пыхтел, охаживая топориком здоровенный сук, а Фейнберг растерянно топтался в сторонке.
Сгрузив дрова и улыбнувшись в ответ на благодарный синий взгляд Ядзи, я громко сказал:
— Герман, давайте расставим шезлонги!
— Давайте! — с готовностью откликнулся Джеральд. — А где…
— А вот! — я деловито потащил из багажника «Волги» легкие складные стульчики из трубчатых рамок, обтянутых брезентом.
— Э-э… — завис ученый. — Шезлонги?
— Миниатюрные! — ухмыльнулся я.
Мы окружили костер походными седалищами, и тут Витя солидно провозгласил:
— Кажись, готово!
— Кажись? — я сурово нахмурил брови. — Проверь, нету ли крови.
— А-а… — непонятливо затянул Корнеев.
— Ножом надрежь, и глянь!
— А-а! Да тут… Ага… Нету. Готово!
— К столу, товарищи! Ромуальдыч!
Вайткус торжественно звякнул стеклопосудой.
— Етта… Кому что?
— Девушкам вино, мне коньяк, — тут я не выдержал, улыбнулся коварно, — а товарищу Бергу — «Столичной»!
Алкоголь расплескался по бумажным стаканчикам, и коллектив поручил мне сказать тост.
— Я поднимаю свой… м-м… бокал вовсе не в честь великого праздника — до моего дня рождения две недели с хвостиком, а до Нового года еще больше… — нездешний «Мартель» качнулся в стакашке. — Я хочу выпить за дружбу! В наш коллектив влился Герман… Откуда он, никто не знает, это тайна… — девчонки хихикнули. — Зато всем нам хорошо известна старая истина — дружбу надо крепить! Желательно — от сорока градусов и выше. Ну, за дружбу!
— Ур-ра-а! — воскликнула Лиза, и стаканчики сошлись с коротким шорохом.
Сделав хороший глоток, я с удовольствием следил, как за стеклами очков мученически ширятся глаза Фейнберга, принявшего вызов russian vodka. Одолел-таки!
— О-о…
Ядзя с Ритой одновременно протянули свои стаканы с морсом.
— Запей, запей!
— О, сэнк ю… — Джеральда передернуло. — У-ух! Крепка, зараза!
Все рассмеялись — и набросились на закуску.
— Вить… — шепнул я, и Корнеев с готовностью пришатнулся. — Ядзя на каком месяце?
Виктор заалел, как галстук на шее юной пионерки.
— На четвертом… — вытолкнул он, рдея.
Я укоризненно покачал головой.
— Соблазнил бедную девушку, и радуется…
— Да она сама! — громким шепотом ответил Корнеев. — Еще тогда… Прямо в больнице… Я и сам не понял, как вышло…
— Ладно, ладно… Знаем мы вас, ловеласов! Ядзя!
— А? — встрепенулась Корнеева.
Ядвига напомнила мне Инну, только не утонченную горожаночку, а в образе здоровой барышни-крестьянки, вскормленной парным молочком, да медом с пасеки, да свежайшей кабанятиной.
— Витя тебе, конечно, не напомнил о должке… — проговорил я в обличительном тоне.
— О каком? — распахнулись голубые озерки.
— Что значит — каком? — нарочито строго нахмурился я. — А кто мне компенсирует неявку на свадьбу в количестве двух поцелуев?
— Чего-чего? — завозилась Рита, посматривая на Ядвигу, что закатилась переливчатым смехом.
Мне было понятно, что веду себя несолидно, но на что только не пойдешь, лишь бы сплотить коллектив.
— Ну, я же не был у них на свадьбе, — терпеливо растолковал я.
— Ну? — Ритины бровки начали сходиться.
— Ну, и вот. Не был… Невесту не целовал… Выходит, она мне должна три поцелуя!
— Ставки растут! — гулко захохотал Ромуальдыч.
— Верну! — пылко воскликнула Ядзя, и приложила пятерню к груди. — Клянусь! Все четыре!
— Ну, тогда выпьем…
— За любовь!
Вторая порция коньяка уняла нервный натяг, словно колки струн скрутились — и струны ослабли.
— Хорошо тут у вас, — пьяно улыбнулся Фейнберг. — Хорошо и… и всё!
— У нас, Герман, у нас!
— Да, да! — усердно закивал Джеральд. — Генерал Иванофф обещать, что скоро очень я увидал… увижу свою жену. Ее вывезли в Мексику, оттуда на Карибы… Самолетом в Касабланку… Сейчас она в Италии…
— О, совсем рядом! — подхватил я, отставая от «новенького», и тут же пристал к Володьке, спросил его громким шепотом: — Ты предложение делал уже?
— К-какое? — промямлил Киврин, хотя и он, и Наташа зарумянились одновременно.
— Руки и сердца!
— Н-нет еще… — забарахтался холостяк, пугаясь наплыва чувств. — Просто… понимаешь…
— Това-арищ Киврин! — мое начальственное сопение вышло в меру свирепым. А то я не знаю, что Володька второй месяц таскает с собой колечко с камушком! — А ну, перед лицом своих товарищей!
И наш робкий аналитик медленно встал. Деревянной походкой зомби обошел костер… Суетливо порылся в карманах, бросил на меня панический взгляд… Нет, нашел! Маленькую коробочку, обтянутую синим бархатом…
— Наташ… Наташенька… — зазвучало в полной тишине, только костер потрескивал. — Выйдешь… за меня?
Тихое «да…» слетело с девичьих губ, как опадающий листок. Закружилось с клубившимся дымком, поднялось выше елей и унеслось к небесам, туда, где заключаются браки.
