И на этом мы расстались, а я ещё успел забежать в сороковую больницу. Памятуя о предупреждениях Зиночки, я надел куртку с большим капюшоном, набросил этот капюшон на голову, а ещё зашел совсем не со стороны приемного покоя, а с черного хода — знал я этот метод проникновения еще со времен моей первой жизни. Обычно-то там закрыто бывало, но два раза в день через него носили нужные в работе вещи.
Добрался до третьего этажа, в палату не полез, а попросил одного паренька в больничном халате (умный мальчик, сидел и читал книжку про электромагнитные поля) позвать маму сюда.
— А сам-то чего не пройдешь к ней? — спросил он.
— С соседками поругался, — придумал я на ходу гладкую версию, — неохота опять с ними общаться.
— Тогда это будет стоить денег, — ответил умный мальчик.
Я вытащил из кармана полтинник и сунул ему, а он через пару минут привел мать.
— Ты что-то сам на себя не похож, — сказала она, когда я отбросил капюшон с головы. — Хорошо, что ты в палату не полез — там только про тебя и разговоров было в последнее время.
— Я в курсе, — успокоил я её, — тут вот какая тема — завтра-послезавтра меня наверно в Москву пошлют. На сколько, не знаю, может и надолго.
— Поезжай, сынок, — погладила она меня по голове, — надо, значит надо. А меня послезавтра выписывают, и я сразу в санаторий… физрук обещал проводить.
— Вот и славно, — обрадовался я, — я, когда вернусь из столицы, обязательно тебя навещу. Да, как дела-то, что-то болит?
— Всё хорошо, сынок, — успокоила она меня, — уже почти ничего.
— Голова не болит?
— Она у меня с детских лет болит периодически, — поведала она, — так что к этому я уже привыкла.
— А живот?
— Вот живот почти что прошёл. Никакого сравнения с тем, что было до больницы.
— А суставы?
— Побаливают, — с удивлением воззрилась она на меня, — это возрастное, не лечится.
— Когда вернешься из своего санатория, попробую что-то сделать, — пообещал я ей.
И я вернулся все через тот же черный ход в свою пустую квартиру и загрустил. Надо же, с удивлением заметило мое второе я, Нины всего день нет, а ты уже по ней соскучился. Да вот, отвечал я, прикинь — так тоже бывает.
— Давай лучше вот о чем поговорим, — предложило это второе я, — об Алевтине и её болезни.
— Давай, — нехотя согласился я.
— Ты что, на голубом глазу поверил, что опухоли могут разговаривать?
— Нет, конечно, — вздохнул я, — это был плод моего буйного воображения.
— И что дальше делать собираешься? Новое тело для нее искать? Ведь это же бред сивой кобылы… причем сивой кобылы, накурившейся хорошего такого плана прямиком из Чуйской долины.
— Нет, конечно, — отвечал я, — никакого тела я искать не собираюсь, у меня другой вариант в запасе имеется.
— Расскажешь? — с надеждой спросило оно.
— Ну слушай, раз интересно…
И я вкратце поведал сам себе, что я собрался сделать послезавтра… и не надо на меня смотреть такими злыми глазами, это не шиза… пока не шизофрения во всяком случае, а просто обкатка планов работ в режиме жесткой конфронтации с оппонентом.
А утром, когда я сидел в своей обжитой экранной комнате и доводил до ума второй экземпляр Тетрис-пада, дверь вдруг резко распахнулась, и на пороге нарисовались два незнакомых товарища в сопровождении завлаба.
— А вот он сам и есть, — показал на меня пальцем Бессмертнов, — Петр Петрович Балашов, — а потом он добавил мне, — это Антон Палыч и Лев Николаич из Москвы — пообщайтесь тут немного.
Я встал по стойке смирно и выразил горячее желание общаться с заезжими москвичами. Один из них был вылитый Вячеслав Михалыч Молотов, с квадратной физиономией, лысиной в полголовы и даже с очень похожими очками-пенсне. А второй совсем ничем не примечателен оказался, кроме, разве что пронзительного взгляда, от которого хотелось поежиться — ладно, будешь условным Лаврентий-Палычем Берия, хоть ты и без пенсне.
— А что это вы тут делаете, Петр Петрович (можно просто Петя, сразу отозвался я, для Петровича я годами не вышел)? — спросил Молотов
— А, — махнул я рукой, — добиваю одну приспособу для завтрашнего эксперимента, не обращайте внимания.
— Что за эксперимент? — немедленно поинтересовался Берия.
— Ну взаимодействие СВЧ-излучения с плазмой в разрезе флуктуаций амплитуд и фаз электромагнитных волн по трассам радиосигнала, — выдал я предельно заумную фразу, которую и сам с трудом понимал — услышал как-то в разговоре двух бункерных обитателей.
— Да? — тоже затруднился с пониманием сути Берия, — ладно, тогда перейдем к делу. Откуда мы, тебе, наверно, пояснять не надо…
— Нет, не надо, — согласился я, — из 4-го управления вы оба, как я догадываюсь.
— Правильно, — ответил Молотов, — я там заведую отделением лечебно-профилактической помощи, а он мой первый заместитель.
— Большие люди, — заметил я.
— Да, немаленькие, — согласился Молотов, — короче так, Петя… Петрович — мы тебя забираем в свое ведомство. Сегодня ты еще раз обследуешься в заведении Горлумда, а завтра с утра выезжаем в столицу.
— А можно завтра хотя бы в обед выехать? — попросил я.
— А что такое? — поинтересовался Берия.
— Дело одно незавершенное, есть — пояснил я. — Послезавтра с утра надо бы завершить.
— Связано с этими твоими способностями? — спросил Молотов.
— Немного, — скромно ответил я.
— Расскажи подробно, если дело серьёзное, тогда может и задержим отъезд.
Я вздохнул и вывалил им все подробности, касающиеся Алевтины и её супруга. Включая разговор с опухолью. Молотов похлопал глазами, переглянулся с Берией и ответил.
— Нам даже самим интересно стало — можно, мы поприсутствуем завтра на этом твоем сеансе?
— Без вопросов, — улыбнулся я, — проведем что-то вроде консилиума… если Бессмертновы, конечно, против не будут.
— Их мы на себя берём, там вопросов, я думаю, не возникнет, — уверенно ответил Берия, и я сразу понял, что да, никаких вопросов к этому гражданину с нехорошим взглядом возникнуть не может в принципе.
— Насчет твоей матери мы полностью в курсе — в больницу больше не ходи, её прямо оттуда в санаторий отвезут.
— Физрука тоже захватите, — вырвалось у меня.
— Какого физрука? — не понял Берия.
— Из ее школы товарищ — у них там романтические отношения намечаются, так что не разбивайте сердца гражданам.
— Хм… — озадачился Берия, — ну если романтические, тогда ладно — фамилию физрука напиши, — и он протянул мне блокнот.
— А сейчас добивай эту свою приспособу, — предложил мне Молотов, — кстати, и её, и радиотелефон можешь с собой взять — покажешь заодно нужным людям.
— А откуда вы про радиотелефон-то узнали? — ошеломили меня его слова.
— От верблюда, — спокойно ответил он, — а после обеда добро пожаловать к Горлумду, он там ждёт тебя — не дождется.
— Да, — спохватился я, — а что я там в вашем 4-м управлении делать-то буду?
— А вот угадай с двух раз, — ухмыльнулся Молотов, после чего они дружно покинули территорию моей подведомственной экранки.
Блин же компот, подумал я им вслед — этак все мои долгоиграющие проекты подвиснут, и доморощенная писишка, и компьютерный клуб, и прочие игрушки… ну да ладно — все, что ни делается в этом мире, оно к лучшему… Но не вовремя проснувшееся второе я ехидно заметило, что есть и альтернативный вариант этой народной поговорки — все, что ни делается, к худшему. А я загнал этого паршивца в дальний угол подсознания и продолжил ожесточенную пайку и наладку второго Тетрис-бука…
А незадолго до обеда у меня еще была небольшая беседа с товарищем Бессмертновым, где он поведал, что командировка в Москву уже выписана, а подъемные средства ждут меня в бухгалтерии.
— А Семен Наумыч в курсе? — спросил на всякий случай я.
— Нету больше Наумыча, забудь, — зло бросил он в ответ.
— В каком смысле нету? — озадачился я, — помер что ли?
— Ну не до такой уж степени, — ответил Бессмертнов, — просто уволили его в 24 часа. Вместе с Оленькой, она за ним хвостом ушла.
