– И чем дело кончилось?
– Вечером у следака в папке были следующие документы – заявление гражданина Сапожникова, что его били и душили, мой допрос, что я честный воин и ни в чем не виноват, протокол очной ставки, где каждый остался при своем, протокол проверки показаний на месте, где заявитель под видеокамеру не смог показать место, где его пытали. Есть еще справка от судмедэксперта, что при освидетельствовании заявителя следов травм, характерных для указанных им обстоятельств, не обнаружено. Прикинь, он даже головой об кирпич не сподобился удариться, чтобы хоть какой-нибудь синяк был. Ну и как вишенка на торте, заявление от ветерана-фронтовика, что следователь, по-моему, творит полнейшее беззаконие, и вообще, он явно тайный троцкист.
– Это-то откуда взялось?
– Дима, понимаешь, большую часть явок мы писали в нашем с Сапогом тайном месте, а часть написали у сторожа в автошколе. Я просто знал, что Сапог гнилой, ну и решил подстраховаться. А деду что? Он видел, как мы с гражданином Сапожниковым ночью пришли, бумагами обложились, головка к головке, как братаны, мирно бумажки писали. А сколько было бумаг и сколько времени мы у него сидели – дедушке все равно, он на часы не смотрел. Ну вот. А потом, когда мы всей толпой на «проводке» к нему зашли, я и начал деду ныть, что меня посадить хотят за правду и хорошую работу. Ну а дед – кремень, фронтовик, ему, кроме своей сторожки, терять особо нечего, он и восстал. На следователя наорал и реально заявление в дело накатал, а потом, как я понял, в местный Совет ветеранов зашел, и они какой-то запрос в прокуратуру накатали. Я потом к дедушке вечером зашел, бутылку ему занес и пряников. Чаю попили, он мне рассказал, что в сорок седьмом году, когда они с лучшим другом домой после армии возвращались, его друга, что четыре года с ним одной шинелью укрывался и из одного котелка перловку ел, на вокзале в Омске урки зарезали. В спину финку сунули и вещмешок забрали, думали там трофеев полно. Ну, с тех пор он всякое зэчье люто ненавидит. Так что, если что, можешь в сторожку в гости заходить. Деда Николай Петрович зовут.
– Вот, на чем я остановился? А, на деле. При осмотре места происшествия место это самое установить не удалось. Правда, эксперта следователь заставил изъять засранный мешок, который Сапог между гаражей нашел. Ну, там реально мешок весь в засохшем говне. Следователь написал отдельное поручение, чтобы наши эксперты среди следов какашек нашли потожировые выделения, мои или Сапога. О, надо еще потребовать проведение следственного эксперимента, чтобы Сапог показал, как ему на голову этот мешок натягивали.
– Ну, ты жестокий. А это точно не тот мешок?
– Дима, ЭТОТ мешок я в руки не брал, а если ты хочешь знать еще подробности, то…
– Да, да, я помню. Если ты мне их расскажешь, ты должен будешь меня убить… Дело-то прекратили?
– Нет, конечно! Его минимум два месяца будут расследовать, потом попробуют прекратить по какому-нибудь стремному основанию.
– В смысле стремному?
– Ну, по «не реабилитирующему основанию». Тьфу, еле выговорил. Не за отсутствие состава или события преступления, а что-то типа амнистии, примирения сторон, взятия меня на поруки трудовым коллективом.
– Разница есть? Главное же, что уголовное дело прекратят?
– Дима, первые два случая означают, что тебя оклеветали или дело завели без оснований, и ты ни в чем ни виноват. А остальные варианты означают, что ты виноват, но типа ты свою вину признал, и тебя простили. И эта запись напротив моей фамилии в информационном центре МВД до скончания веков останется. А на фига мне такой компромат? И вообще, если у тебя возникнет подобная ситуация, ты, прежде чем что-то подписывать, найди своего старого друга Пашу Громова, чтобы он тебе посоветовал что-то дельное. А то обманут не задорого, улыбаясь и рассказывая, что тебе искренне и по-дружески помочь хотят. Мне вчера следователь Кожин так улыбался, так со мной дружить хотел, а сам все старался всякое дерьмо в протокол написать, типа, что я раскаиваюсь.
– Слушай, мне кажется…
– Мля, Дима, ты просто поверь мне и все! Я не хочу тебе ничего доказывать. Без обид, но если хочешь поспорить, для начала хотя бы Уголовно-процессуальный кодекс, в части прекращение уголовного дела, прочитай. А сейчас дискутировать я с тобой не буду, ибо ты совсем не в теме.
– Да я не обижаюсь, просто такая мутотень это право. И что ты будешь дальше делать?
– Обжаловать, писать во все инстанции. Мне такое пятно в биографии не нужно.
– Не, мне кажется, что ты уже перебарщиваешь! Ну прекратят дело и бог с ним, главное, что на зону не поедешь. (Дима не знал, и надеюсь, что не узнает, что вовремя медведевского перекрашивания милиции в полицию, чтобы не платить деньги сокращаемым, всех серых братьев прогнали по всевозможным учетам, после чего поперли из органов всех, кто двадцать лет назад был осужден за мелкое хищение, хулиганство или когда-то попался пьяным за рулем. Хоть это было абсолютно незаконно, но Министерство финансов требовало сокращения расходов.)
– Самое главное, Дима, мне не понятно, почему сразу уголовное дело возбудили при отсутствии доказательств, а не оставили материалами проверки. Могли бы десять дней меня мурыжить. Неужели кто-то посчитал, что я в чем-то признаюсь? Ладно, все равно ни до чего не додумаюсь. Куда пойдем?
– Слушай, Паша, меня Ленка просила пораньше зайти, она что-то приготовила, давай я сейчас пойду на ужин, а через полтора часа где-нибудь здесь встретимся. Мне куда подойти?
– Ты только там, у Ленки, за полтора часа не объешься. Давай к арке на Диктатуры подходи, я через полтора часа там ждать тебя буду.
– Здравия желаю, милиционер роты ППС Дорожного района, рядовой милиции Громов. Куда вы направляетесь, товарищ? – я представился и отдал честь.
Мужчина на вид лет сорока пяти, в хорошо сидящем сером костюме с голубым галстуком и светлой рубашке в тон, чуть покачиваясь, смотрел на меня с доброжелательным любопытством.
– Я домой иду, товарищ милиционер, на работе немножко устал, вот сейчас к семье иду.
– Где вы живете?
– Вон мой дом, улица Убитого чекиста, дом шестнадцать.
– Вас проводить?
– Не стоит беспокоиться. Я сам прекрасно дойду. – Мужчина сделал пару шагов, его повело в сторону, но к нашему счастью, на траектории падения его встретил тополь, и они замерли в неустойчивом равновесии, тесно прижавшись друг другу.
– Ой, что-то мне нехорошо…
– Вас как зовут?
– Борис Александрович.
– Борис Александрович, давайте я вас провожу домой. Либо есть второй вариант – я вызываю машину вытрезвителя, и они забирают вас с собой, потому что, вижу, самостоятельно домой вы не дойдете.
– Нет, пожалуйста, не надо вытрезвитель. Если хотите, пойдемте вместе!
Я подхватил Бориса под локоток и поволок к дому шестнадцать, кирпичному семиэтажному домику улучшенной планировки, верхние этажи которого возвышались над старыми «сталинками». Преисполнившись ко мне самыми лучшими чувствами, Борис Александрович решил помочь мне с выбором жизненного пути:
– Вот ты знаешь, кем я работаю?
– Ну откуда мне знать, Борис Александрович? Я же у вас документы не проверял.
– О, а я, брат, работаю в главном управлении Госбанка, и не абы кем, а главным ревизором, а ты вот пьяных на улице подбираешь! Это разве работа?
– Борис Александрович, вам сколько лет?
– Сорок восемь.
– Выглядите вы хорошо, я думал, что сорок три. Я не пьяных подбираю, а провожаю домой поддатых главных ревизоров Госбанка.
Борис Александрович сделал серьезное лицо:
– Во, главных ревизоров!
– Через двадцать пять лет, Борис Александрович, когда я достигну вашего возраста, я не планирую подбирать пьяных на улице, я займусь чем-нибудь более интересным.
– Молодец!
– Вот у вас интересная работа?
Банкир задумался:
– Ты знаешь, для меня интересная. Вот сейчас мы готовим материал по растрате. Работница кассиром работает в магазине «Ученик». Знаешь, наверное? Он там, на углу находится. Молодая деваха, после института, а такую глупость делает. У меня, среди прочих, под началом двадцать человек кассиров, они выручку, которую привозят инкассаторы из торговых точек, пересчитывают, снова упаковывают и под своей подписью сдают в хранилище. Ну параллельно ветхие деньги из оборота выводят, на уничтожение готовят… О чем это я? А, вспомнил! Денег много, вручную такие суммы пересчитывать тяжело, работа сложная и ответственная, легко ошибиться. И вот пошли жалобы, что в пачках из хранилища, которые поступают на предприятия, одной-двух купюр не хватает. Выяснили, что кассир один и тот же, перепроверили ее работу. Оказалось, что она халатно пересчитывает деньги, сошлось – не сошлось, ставит, что в упаковке сто штук банкнот и расписывается. Когда мы ее вызвали, она плакала, обещала, что больше так не будет, но мы, естественно, расстались. В таком месте держать нельзя ненадежного работника. Потом стали проверять, откуда неполные пачки поступают, выявили пачку из «Ученика», с недостачей пятирублевой купюры. Теперь надо еще два раза при понятых это зафиксировать, и можно будет материал в ОБХСС отправлять для возбуждения уголовного дела. Ну как, интересная работа?
