Чувство отвращения к судилищу, в котором мне пришлось принять участие, никак не хотело проходить. Я понимал, что во Франции, как и в других странах, рассматриваются сотни таких дел, а для судей и палачей это обычное дело. В следующую минуту мне в голову пришла одна мысль: — Мастер, а в суде есть люди, которые защищают обвиненных?
— Есть. Адвокаты. Вот только эти крючкотворы стоят очень дорого, поэтому про них так говорят: если у тебя есть деньги, значит, есть шанс уйти от петли. К чему этот вопрос?
— Просто интересно. Тогда расскажи, а как вообще судят у вас людей?
Я уже догадывался, что Пьер Монтре был, по нынешним временам, довольно образованным человеком. Его интересовало многое, и он пытался найти ответы на вопросы там, где люди даже не пытались искать, очевидно сказывалась исследовательская жилка ученого. Он много чего не понимал или ошибочно верил неправильным выводам ученых прошлых веков, но в судебных делах хорошо разбирался, поневоле сказывался большой практический и теоретический опыт. Исходя из его короткого, но предельно четкого объяснения, стало понятно, что средневековому суду нет дела до расследования преступления: он все решает исключительно на основании тех доказательств, которые представляют ему стороны, а также согласно формам судопроизводства, установленными со времен римского права. В средние века в уголовном процессе клятва двух свидетелей влекла за собой окончательное осуждение обвиняемого, как если бы его застали на месте ограбления или над трупом жертвы, как в случае с Маргаритой Шаро, а длительное и формальное судопроизводство применялось лишь к сомнительным случаям, когда ответчик полностью отрицает проступок, в котором его обвиняют, но прямых свидетелей нет. Именно поэтому для средневекового судьи — большой соблазн довести преступника до признания кратчайшим путем, через пытки, которые считались одним из официальных путей для получения истины.
— Пусть так, но если она ведьма, то почему ее не судит церковный суд?
— В свое время папа специальной буллой приравнял еретиков к грабителям и разбойникам, то есть официально разрешил подвергать их пыткам в светских судах. То же касается и ведьм.
— Тогда почему не было церковника на допросе? — не отставал я от него.
— Зачем он нужен? Дело ведь простое. Писец потом сделает копию с допроса, и бумагу отнесут в церковный суд. Я смотрю, ты переживаешь за эту женщину, парень. Дам тебе совет: не слушай ни оправданий, ни обвинений. Не береди душу, просто выполняй свою работу.
Мне оставалось в ответ только кивнуть, соглашаясь. Страдания людей, растянутые на часы, их истошные крики, неоправданная жестокость пыток — все это стало для меня серьезным испытанием. Совет, что мне дал палач, был правильный. В моей прежней жизни, так говорили учителя и кураторы: пропускай все сквозь себя, со временем привыкнешь.
"Конечно, работа. Конечно. Ничего личного, это просто работа, так будут говорить в будущем. Да и временная она. Отработаю как-нибудь, — успокаивал я сам себя, вот только по ночам меня мучили кошмары, заставляя вскакивать, в холодном поту, несколько раз за ночь.
ГЛАВА 5
Мне очень не нравилось, что приходилось делать, к тому же полностью отключить эмоции не удавалось, когда рядом с тобой дико орет истязуемый человек, но в эти моменты я старался себя чем-то отвлечь. Менял факелы, таскал воду, поддерживал огонь или чистил инструмент. По окончанию рабочего дня, вместе с Монтре, шел домой. Как и предсказал палач, Королевская ярмарка завалила нас работой сверх головы: грабители, воры, убийцы, аферисты. Мы разбирали по пять, а то и по шесть дел в день, иногда задерживаясь допоздна. В отличие от меня Пьер Монтре был доволен свалившейся на нас работой, так как мы получали, помимо стандартной оплаты, еще премию за трудоемкую и сверхурочную работу. В обычные дни наша работа заканчивалась с первым ударом колокола к вечерней молитве. Приятным исключением для меня стало воскресение, когда с самого утра мы пошли на воскресную мессу. В эту церковь ходили еще родители Монтре, поэтому ритуал посещения был отработан десятками лет. Когда мы пришли, народ потоком вливался в распахнутые двери церкви, при этом люди старательно отводили глаза, делая вид, что нас не существует. Дождавшись, пока церковь заполнится людьми и только потом мы вошли. Из сумрака церкви на меня пахнуло прохладой и сладковатым запахом ладана. Я посмотрел на толпу прихожан, на стоящего на кафедре священника, потом перевел взгляд на стоящего у двери Монтре с каменным лицом и только сейчас понял, каково человеку в его положении — быть изгоем всю свою жизнь.
"Был бы он тупым приложением к топору и дыбе, все было просто, а для такого человека подобное положение унизительно. Да и церковь хороша. Монтре утверждал, что папа официальным указом дал отпущение всех грехов французским палачам, связанных с их деятельностью, и в тоже время отделяет их от других людей, заставляя стоять их у двери, словно те прокаженные. Вот как это понять?"
Вопрос отпал сам собой, потому что в мой памяти сама по себе всплыла католическая молитва "Angelus Domini", только стоило ее начать читать священнику. Больше никаких чудес со мной за время мессы не случилось, поэтому уже к середине проповеди я откровенно заскучал. Выйдя из церкви, мы с Жаном пошли в таверну и купили еды, а затем сели за стол в доме палача. Еще где-то через час к Пьеру пришла Амелия и, судя по всему, не просто поболтать, так как мы с Жаном получив по несколько монет, были выставлены из дома. Моя одежда к этому времени была приведена в порядок, почищена и зашита, к тому же мастер подарил мне свой старый пояс с кошельком, так что я теперь имел относительно приличный вид. Жан сделал попытку соблазнить меня таверной, где есть дешевое вино и податливые девки, но я даже говорить ничего не стал, только махнул рукой. Парень, который относился ко мне с определенной долей страха и уважения, не обиделся, а просто развернулся и зашагал по улице.
Моя воскресная программа состояла из трех пунктов. Во-первых, я собирался сходить в городскую баню или купальню, во-вторых, навестить брадобрея, а в-третьих, посмотреть на себя в зеркало, чтобы понять, как я выгляжу, и только потом уже прогуляться по праздничному городу.
Улицы были переполнены гуляющим народом. Толпы горожан, празднично одетые, растекаясь по улицам, шли в таверны или собирались на рыночных площадях, где шли представления артистов, жонглеров и музыкантов, специально приехавших на Королевскую ярмарку. Вокруг меня были яркие костюмы и улыбающиеся лица, били барабаны и звонко пели трубы, временами заглушая радостные крики и веселый смех людей, вот только слиться с всеобщим весельем у меня никак не получалось. Я до сих пор оставался чужаком в этом времени.
Немного поплутав по улочкам, я все же вышел к общественной купальне. Заплатив за вход, разделся и вошел в, насквозь пронизанное сыростью, полутемное помещение. Слово "общественная", мне стало понятно, стоило мне увидеть здесь моющихся мужчин и женщин. Меня порадовало, что народу в этот час было немного, так как мое мужское естество при виде женской наготы непроизвольно встопорщилось, поэтому пришлось прикрываться и ретироваться в темный угол. Постаравшись отрешиться от подобных мыслей, я сел на деревянную лавку, как можно дальше от людей, затем быстро помылся, и переодевшись в чистое белье, ушел. Цирюльню нашел рядом с баней. Меня там тщательно выбрили, подстригли волосы до воротника, после чего средневековый парикмахер предложил мне отремонтировать зубы, если есть в этом нужда. Я вытаращил на него глаза.
— Чего смотришь? Не веришь? Да я замажу гипсом дыры у тебя в зубах намного лучше, чем эти тупоголовые лекари с их патентами!
— Не надо, — отказался я, затем рассчитался и вышел из цирюльни.
Город шумел, кричал, вопил на разные голоса. Будь это обычное воскресенье, то лавки были бы закрыты, но так как шла вторая неделя Королевской ярмарки и улицы были переполнены съехавшимися в Тур иноземными негоциантами и гостями, многие городские купцы и лоточники старались не упустить ни малейшей выгоды, торгуя в воскресенье. Этим я и решил воспользоваться, отправившись на улицу ювелиров, где находились лавки золотых и серебряных дел мастеров. Мне было уже известно от Пьера, что зеркала в это время представляли слишком большую ценность и стоили настолько дорого, что их могли себе позволить только герцоги и короли, зато по совету мастера я мог полюбоваться на себя в лавке, где выставлены отполированные серебряные подносы.
