Идя по улицам, слушая смех, музыку, веселые крики, несущиеся со всех сторон, принюхиваясь к вкусным запахам, доносившимся из дверей таверн, я постепенно начал понимать, чем живет средневековый человек. В этом была немалая заслуга Пьера, который мне, как малому ребенку, объяснял нюансы и особенности своего времени, при этом дав краткое описание мира, в который меня закинуло. Вот только причин для радости от этих знаний было мало, так как везде шли непрерывные войны, перемалывая границы государств. Сейчас Европа представляла собой мир, в котором границы и отношения между вассалами, сюзеренами и союзниками, менялись чуть ли не ежедневно, где клятвы в вечной и нерушимой верности ничего не стоили, где наливали яд в бокалы и нанимали убийц, чтобы захватить власть или получить наследство. Здесь, в Европе, где прославляли рыцарскую честь и воспевали любовь к прекрасной даме, эти же рыцари грабили, насиловали и убивали, а женщины, которым полагалось быть слабыми и хрупкими, не меньше мужчин жаждали власти и богатства, меняли любовников, как перчатки, подсылали убийц и устраивали мятежи.
Углубившись в свои мысли, я не заметил, как свернул с указанного пути и забрел в квартал мясников, где сразу сразу понял, что здесь приходится тщательно смотреть под ноги, ибо улицы, где стояли лавки, полны неприятных сюрпризов. Переступая ручейки высохшей на солнце крови, с роями кружащихся над нею мух и обходя собак, дерущихся из-за требухи, я старательно обходил лавки торговцев птицей, так как привязанные снаружи куры и утки били крыльями, а гуси, вдобавок, больно щипались.
Развернувшись, снова двинулся к центру города. Рядом со мной по улицам шли мужчины и женщины, ярко и празднично одетые, купцы в нарядных одеждах, расшитых золотыми и серебряными узорами, священники и монахи в черных или коричневых рясах. Среди них, рассекая толпу, сновали туда-сюда лоточники с самым разнообразным товаром, так как согласно городским законам им нельзя было торговать на одном месте. Они продавали рыбу, курицу, сырое и соленое мясо, чеснок, мед, яйца и пирожки с фруктами, рубленой ветчиной, курицей или угрем.
Вывернув из-за угла очередного дома, я оказался на площади, полной праздничного народа. На противоположной стороне вознесся в небо кафедральный собор города, посвященный святому Гатьену, а недалеко от меня находилось, украшенное статуями, здание мэрии. На его верху, по самому центру крыши, стояла ажурная колокольня, а ниже располагались большие круглые часы с одной стрелкой и римскими цифрами на циферблате. Если внешний вид кафедрального собора меня не сильно вдохновил, показавшись мне каким-то недостроенным, то здание, где заседал городской совет, наоборот понравилось своей своеобразной архитектурой. Недалеко от ратуши находилось городское место казни преступников — мощный деревянный помост со здоровенной плахой. Рядом с ним стояла вкопанная в землю, в виде буквы "п", виселица на четыре лица, а по другую сторону от эшафота, чуть подальше, стояли два позорных столба, сейчас пустовавшие. О месте публичных казней мне рассказывал Пьер, поэтому я только обошел вокруг места моей будущей работы, которая не вызвала у меня совсем ничего, кроме чувства брезгливости. Рядом с эшафотом прогуливался стражник с дубинкой в руке, на лице которого была написана скука. Подойдя к нему, я попросил его только указать нужное мне направление к лавкам ювелиров, но страж порядка так обрадовался возможностью поговорить, что в течение целых десяти минут грузил меня подробностями маршрута. Впрочем, его подсказки оказались нелишними, так как уже на подходе я стал ориентироваться на крики-вопли зазывал о волшебном блеске серебряных тарелок и небывалой красоты бокалах, достойных стоять на столе у самого короля. Публика в подобных местах была соответствующая, солидная и богатая, так как выставленный здесь товар можно было купить только при наличии тугого кошелька, но и тут не обходилось без воров и жуликов, причем все они были ряженые, так как в обносках их бы сюда не пустили. На меня, кстати, подмастерья, стоявшие за прилавками, как и зазывалы, смотрели подозрительно-презрительно, не торопясь предлагать свою продукцию. Меня подобное отношение абсолютно не трогало, так как я уже понял, что в этом времени именно одежда человека стала знаком принадлежности к тому или иному сословию. Материал и цвета костюма также играли немаловажную роль, говоря о достатке и социальном статусе этого человека. Крестьянам разрешалось носить одежду только темную — серого, черного, коричневого цветов, либо не окрашенную вовсе, а цветные заплаты, которые они нашивали, были, похоже, своеобразной формой протеста. Кроме этих признаков, символом принадлежности к дворянству являлся кинжал на поясе, так как горожанам запрещалось что-либо из оружия носить на улице, кроме простого ножа.
Идя между лавок, я стал высматривать выставленное на прилавке "зеркало". Несмотря на слова женщин, которые считали меня симпатягой и красавчиком, мне, наконец, хотелось понять, что я из себя представляю. Стоило мне, наконец, увидеть поднос, стоящий в окружении другой посуды, как сразу направился к цели, вот только не успел я сделать и пары шагов, как меня опередила симпатичная молодая девушка, которая, как нарочно, остановилась перед ним, чтобы полюбоваться своим отражением. Правда, спустя минуту стало понятно, что она остановилась не просто так, тут же рядом с ней вырос молодой парень, по виду подмастерье, который с ней заговорил. Судя по неожиданно нахмурившемуся лицу девицы было видно, что они знакомы, причем разговор ее совсем не радует. Так как подойти к импровизированному зеркалу у меня не было возможности, я начал глазами искать похожую лавку, но тут вдруг разразился скандал.
— Ах, ты мерзкая шлюха! — громко воскликнул парень, причем было нетрудно понять по злому личику девушки, что его слова стали своеобразной реакцией на ее ответ.
— Может я и шлюха, а ты мерзкая образина, у которого член меньше моего мизинца!
Причем это было только началом, так как бойкая, как на язык, так и на жесты, девица, разойдясь, стала громко высмеивать мужские достоинства парня. Проходившим мимо гулякам стоило только услышать подробности из сексуальной жизни молодого человека, причем высказанные со знанием дела, и понять, что тут намечается скандал, как они стали останавливаться, постепенно собираясь в толпу. Пока шли препирательства между молодыми людьми, начавший собираться народ стал ехидно ухмыляться, бросая сначала взгляды на красное и злое лицо подмастерья, потом на его модный гульфик, а когда один из гуляк, явно в подпитие, оттопырив мизинец, воздел его к верху и показал толпе, среди прохожих раздался громкий смех. Парень пытался ей достойно отвечать, но бойкая на язык девица, закончив с его мужским достоинством, описала, причем настолько ярко и сочно, какой он трус, подлец и негодяй, что толпа уже не смеялась, а откровенно ржала над ним. Поняв, что словесную битву он проиграл начисто, подмастерье замахнулся рукой на девушку, вот только у этой шустрой особы оказался свой план. Причем неожиданный, как для парня, так и для меня. Отбежав, она спряталась за мою спину. Толпа замерла. Красный и потный парень растеряно смотрел на меня, не зная, что делать, как из-за моей спины снова раздался громкий голос наглой особы: — Луи — бобовый стручок!
Собравшаяся толпа снова заржала, тем самым подстрекнув парня к действию и тот, окончательно потеряв голову, кинулся на меня. Поднырнув под его широкий и неуклюжий замах, я нанес ему удар в солнечное сплетение, после чего парень сложился вдвое. Люди замерли в ожидании продолжения драки, вот только я не оправдал их ожиданий, а вместо этого, обойдя скорчившегося на земле парня, подошел к лавке, где, к удивлению толпы, стал рассматривать свое отражение в отполированном серебряном подносе. Из толпы сразу раздались негодующие крики, требующие продолжения, но мне было не до них, так как я, сейчас внимательно рассматривая свою физиономию. Внешность у меня оказалась, как у классического красавца. Волосы густые, кожа чистая, приятные черты лица.
