Осмотрев свой участок работы, убеждаюсь в том, что идея попросту забросать его ветками, пожалуй, в данном случае, является наилучшей. Ладно, обхожу воронку и раздвигаю кусты. Нет, эти кустики не подойдут — слишком низкие и редкие. Я их до ночи таскать буду. А вот чуть-чуть подальше есть подходящие, вот их и проверим. Спрыгиваю в ямки и карабкаюсь вверх по откосу. Ухватившись за корень, поднимаю голову вверх…
… И утыкаюсь глазами прямо в винтовочный ствол.
Русской винтовки.
Смотрящей мне точно между глаз…
Судя по характерному набалдашнику пламегасителя — СВТ. Тот ещё подарочек, между нами говоря.
Приплыли…
Сейчас он выстрелит. А я даже сделать ничего не могу. Топор — заткнут сзади за ремень. Достать попросту не успею. Да и толку-то с него? С топором против винтовки? М-м-да… не вариант.
А что, в данном случае, вариант?
Спрыгнуть вниз? Ага, на полметра всего. И сильно это мне поможет? Сомневаюсь…
Но проходят секунды — выстрела нет.
Полминуты прошло — тоже.
Чего он ждет?
Осторожно сдвигаюсь вбок — стрелок не реагирует. Спит он, что ли? Или внезапно окривел? Да мне-то это как раз и несущественно. Главное — ствол на меня больше не смотрит.
Быстро взбираюсь по откосу и, выхватив топор из-за пояса, осторожно отвожу рукою ветки.
Этот стрелок выбрал неплохую позицию. Чуть в стороне от основного поля боя, сверху. Отсюда он мог видеть практически всю линию окопов. Всех — наступающих и оборонявшихся. Русский мог отсюда вести огонь, как в тире.
Он и стрелял — земля вокруг позиции была усыпана гильзами.
Судя по наличию оптического прицела на винтовке — делал он это очень хорошо.
И обгрызенные пулями ветки кустов свидетельствовали о том, что незамеченным снайпер не остался. По нему, надо полагать — тоже стреляли, много и ожесточенно. И в итоге — попали. Было бы странным, если бы он сумел уйти отсюда живым. Это при таком-то огне?
А ведь это — первый убитый русский солдат, которого я вижу. Во всяком случае, после потери памяти — точно.
И — неплохой солдат, судя по всему.
Что ж, храбрость надо уважать, пусть и со стороны противника. Он честно пал на поле боя и заслужил, чтобы его похоронили, как солдата. Полагаю, что ефрейтор со мною согласится, в конце концов, есть же общепринятые правила ведения войны?
Но надо хотя бы забрать его документы — надо же знать, чье имя написать на могильном кресте?
Переворачиваю тело — оно совсем легкое. Лица почти не разобрать — пуля попала стрелку прямо в переносицу, изуродовав его до неузнаваемости.
Расстегиваю шинель и, присев на корточки, обшариваю карманы гимнастерки. Какие-то письма — это в сторону. Завернутая в тряпочку медаль — «За отвагу». Хм, так я и по-русски, оказывается, читать могу? Интересно… Ага, вот и документ, кажется, у русских это называется комсомольский билет? Ещё какие-то бумажки, это после…
Присаживаюсь на поваленное дерево и открываю комсомольский билет.
Так, «Всесоюзный Коммунистический…» — пропускаем, это мне неинтересно.
Ага, вот и имя хозяина.
Красовский.
Максим Андреевич.
Не веря своим глазам, ещё и ещё раз вчитываюсь в эти строки.
Нет, зрение меня не обманывает.
Красовский Максим Андреевич — мой прадед…
За много лет до (или после?) описываемых событий.
— Смотри, Максим — протягивает мне старый фотоальбом отец. — Вот тут собрана почти вся история нашей семьи. Ну, разумеется, та, которую удалось собрать. И фотографии есть — те, которые уцелели.
Листаю старые, непривычно толстые страницы. Под фигурными полосками бумаги укреплены пожелтевшие фотографии. Лица людей мелькают передо мной. Это все, кто тут изображён, мои родственники? Точнее, уже предки.
— И сколько же тут всех собрали, пап?
— Двадцать три человека. О некоторых просто ничего неизвестно, слишком много времени прошло. Да и время это было… всякое, в общем. Вот, например, твой прапрадед — Андрей Красовский. Так он вообще — был полковым священником. От него только одно фото и осталось, больше просто не существует. Да и то, нашли его уже в наше время — в Интернете натолкнулись на статью о военных священниках, там его фото и отыскалось.
— Он воевал?
— Да. В русско-японскую и в первую мировую. Даже ордена имел.
— А разве они воюют? Ведь попам в руки оружие брать нельзя!
— По-всякому воевать можно, Максим. Мы просто многого не знаем о тех временах. Но за выслугу лет священникам наград не полагалось. Да ещё и военных орденов!
— Многие из нас воевали?
— Почти все. Даже и женщины. Одна из твоих прабабушек — так вообще всю войну прошла! Связисткой была. И оба прадеда — один из них капитаном войну закончил, артиллерист.
— А второй?
Отец переворачивает несколько страниц. Передо мною фото — молодой парень в красноармейской форме. На груди какие-то значки и даже медаль.
— Вот он. Максим Андреевич Красовский — тебя в его честь назвали, Максимом.
— Только одно фото? А почему он рядовой? Второй прадед — вон, до капитана дослужился! Он что, где-нибудь в тылу служил?
Отец почесывает подбородок.
— Видишь ли, Максим… Про него вообще мало что известно. Они с твоей прабабкой только успели пожениться, как его в армию призвали — война началась. Воевал он хорошо, видишь, даже в 1941 его медалью наградили, а тогда с этим туго было… Стрелок был хороший — ну, это у нас почти семейная черта, сам знаешь. А потом… Под Ленинградом это случилось. Отрезали его часть, и после этого — всё. Никаких сообщений о нём больше не поступало. Официально — он пропал без вести. Не он один, таких тысячи были…
— И когда же это всё произошло?
— Летом 1942 года, где-то на Волховском фронте.
Я потом не раз вспоминал эту фотографию. Бывая в этих местах, подсознательно представлял себе, как (ну, совершенно случайно!) раздвигаю руками куст, а там — пирамидка! С пятиконечной поблекшей звездой. И единственное имя на ней — рядовой Максим Андреевич Красовский…
Но нет никакой пирамидки. И могилы моего прадеда тоже нет. Его так никто и не похоронил тогда — оставили лежать под разлапистой елью. И никто — ни всевозможные красные следопыты, ни поисковики — никто так и не забрел на этот холмик и не ткнул в землю щупом.
Кстати!
Наклоняюсь над телом и, после недолгих поисков, нахожу черный цилиндрик. Несколько движений — и он распадается на две половинки. В моих руках небольшой листок бумаги — на нем то же самое имя. И адрес… мой адрес. Здесь я живу! Жил? Или буду?
На земле сидел человек.
В серой немецкой шинели и немецких же сапогах. Оружия у него не было, только под рукою сиротливо поблескивал брошенный топор. Шли минуты — он не двигался. Выглянувшее на мгновение солнце пощекотало его своим лучиком — человек так и не поднял головы.
«Кто я?
Максим Викторович Красовский.
Или Макс Красовски?
Я русский!
Немец?
Солдат вермахта?
Нет!
А почему на мне их форма?
Я — реконструктор! Мы отыгрываем бой!
А откуда передо мною мертвое тело? И документы, которые я держу в руках — документы моего пропавшего прадеда? И тело передо мною — это он сам?
Голоса вдали! По-немецки говорят, между прочим…
И эти воронки вдали. Перепаханные танками окопы…»
Поднимаю с земли СВТ. Она уже заржавела, рыжие разводы тронули металл ствола и ствольной коробки. Но затвор открывается. На землю падает патрон.
Обычный патрон 7,62х54 — сколько я таких держал в руках!
Но этот — вполне себе боевой! Реконструкция с боевым оружием?
Осматриваю винтовку — нормальное боевое оружие. Её только почистить, убрать ржавчину и можно воевать.
Только нечем воевать, в магазине всего два патрона, да третий лежит на земле. И в карманах у убитого я больше ничего не нахожу.
А, кстати! С кем воевать-то? Что тут вообще происходит, и чьи это голоса слышны из-за кустов?
Люди в немецкой военной форме! И как ни странно, я даже знаю, как их зовут. Вон тот, долговязый, это Гельмут Франк, сидящего на телеге автоматчика зовут Аксель Фридрих Мюртц. Он ефрейтор и сейчас командует нами всеми.
Всеми — это кем?
Первое отделение второго взвода пятой роты второго батальона 405 гренадерского полка 121 дивизии вермахта.
И я числюсь в составе этого отделения.
В качестве кого?
Старший стрелок Макс Красовски.
Дожил!
Дореконструировался!
Что, сейчас нарубишь веток, закидаешь ими перепаханные снарядными разрывами окопы и пойдешь, вместе со всеми? В расположение своего (уже своего!) взвода? Будешь пить с ними кофе, жрать картошку и зубоскалить?
А назавтра?
На фронт?
Стрелять по своим? Ты хороший стрелок, Макс…
Но ведь и эти, ходящие внизу люди, тоже свои.
Очкастому Хорсту Фишману я помогал в работе, Франку показывал как удобнее держать оружие и целиться…
