Грохочет пулемет Рогова, поливая пулями покинутые нами окопы.
А оттуда уже бежит Крапивин. Как-то боком, он уже без трофея, тащит свой пулемет.
— Огонь! Патронов не жалеть — с собою не унесём!
Ребята стараются изо всех сил, слышу хлопки их винтовок.
Ага!
«Максим» затараторил!
Это наши!
Прикрывают нас!
Ну, теперь-то заживём, мы уже не одни!
— Крапивин! Слава! Давай…
И вылетевшая откуда-то из окутанных пылью немецких окопов, строчка трассирующих пуль перечеркивает его пополам…
Вечером того же дня.
Штаб батальона.
— Ты, пей, сержант! — пододвигает мне кружку капитан Нечаев. — Сам знаешь, чай не пьёшь — откуда сила?
— Чай попил — совсем ослаб!
— То-то! — поднимает палец вверх комбат. — Знаешь ведь, чего ж не пьёшь?
— Устал я…
— Понимаю… Звонили из штадива, вас уже там ждут. Лейтенант Никонов так все в своем донесении порасписал — закачаешься! Прямо тебе — прорыв Первой Конной! Молодцы вы! А бойца твоего мы похороним, не сомневайся, всё честь по чести, как положено, сделаем! За сведения о танках — отдельное спасибо! Уже от меня! На, держи! — и Нечаев протягивает мне сверток.
Разворачиваю.
Темно-коричневая кобура, матово-темный металл ствола…
— Парабеллум немецкий! Смотри, какой ствол длинный! Как у маузера, почти! Подарок — носи!
— Так…
— Не тушуйся! Комполка правильный мужик, отметим в приказе, все правильно проведём! Комар носа не подточит!
— Спасибо, товарищ капитан! — встаю и убираю подарок в вещмешок. — Пора уже нам…
— Кто ж спорит-то? Но шарик круглый — свидимся! — и он протягивает мне руку.
Хрипит на столике радиостанция, и неожиданно ясный голос заполняет комнату.
— От советского Информбюро! — голос Левитана слышен совершенно отчетливо, словно он вещает из соседнего помещения.
ВЕЧЕРНЕЕ СООБЩЕНИЕ
«В течение 13 октября на фронтах никаких изменений не произошло.
***
В районе Сталинграда наши войска вернули оставленные накануне позиции в одном из кварталов города. Ha других участках происходила артиллерийская и миномётная перестрелка. Огнём нашей артиллерии уничтожено 3 немецких танка, 3 артиллерийские и 16 миномётных батарей противника, разрушено 10 ДЗОТ'ов и истреблено до роты немецкой пехоты.
***
Северо-западнее Сталинграда наши войска продолжали оборонять прежние рубежи и на отдельных участках вели разведку. Гвардейцы Н-ской части атаковали передний край обороны противника, несколько потеснили немцев и уничтожили противотанковое орудие, 16 пулемётов, миномётную батарею и 8 автомашин с военным грузом. Группа разведчиков во главе с заместителем командира роты по политической части тов. Куликом обнаружила на одной высоте хорошо замаскированные ДЗОТ'ы противника. Двое смельчаков незаметно пробрались к одному из ДЗОТ'ов и забросали его гранатами. Находившиеся там румыны в панике стали выбегать из укреплений. Наши разведчики открыли огонь и истребили 20 вражеских солдат…»
Уже отзвучала сводка, и наша маленькая колонна топает в тыл.
А в моей голове все ещё гудят эхом слова: «В течение 13 октября на фронтах никаких изменений не произошло…»
Ничего не произошло?
Наш отчаянный бой, полубезумный прорыв — это ничего? Подорванные на минах танки — их, что — не было вовсе?
Убитый немецкий ротный, и перепаханные артогнем позиции его роты — это тоже ничего особенного собой не представляет?
По-видимому, с точки зрения командования, это именно так и есть…
И что?
Медали не досталось очередной — мировая трагедия? От горя помрем, жалуясь на вселенскую несправедливость?
И что теперь делать такому несчастному?
Опустить руки и понуро плыть по течению?
Вот уж хрен!
Не дождетесь!
Кто?
Да все вы!
Все, кто хочет видеть мою страну лежащей в развалинах, мечтает увидеть её стоящей на коленях — да хрен вам всем! Не вы первые — не вы и последние… кого тут в гроб кладут.
Маленький отряд уходил всё дальше. Темнело, и первые звезды уже зажглись в небе, словно рисуя сказочный тоннель, по которому неторопливо шагали уставшие бойцы. Их путь ещё не окончен…
«В течение 13 октября на фронтах никаких изменений не произошло…»
К О Н Е Ц
