Мадам Толкунова подпалила конфорку и поставила на плиту чайник. На кухне было гораздо светлее, чем в коридоре, а чертов пеньюар не перестал быть прозрачным.
— Как же я понимаю того висельника! — всё с той же невнятной хрипотой проворчал я, с величайшим трудом отводя глаза в сторону.
— Что? — переспросила Зина, — Я не расслышала!
— Вы что-то хотели мне сказать, Зинаида Михайловна? Мне дежурный передал, что вы о чем-то вспомнили.
Задавать вопросы женщине, глядя при этом на закипающий чайник, это тоже надо уметь. Н-да…
Глава 12
Минут десять я не вмешивался в сопливые переживания супруги будущего каторжанина Валеры. То, что моей квалификации хватит на то, чтобы упаковать двух мерзавцев в исправительно-трудовые учреждения, я не сомневался. Сейчас я лениво размышлял о целесообразности привлечения за «хулиганку» самих баб. И дело было не в моей врожденной ментовской кровожадности. И даже не в желании сделать задел на текущие сутки в виде впрок раскрытой «палки». Я совершенно добросовестно полагал, что надо наказать двух шалав, которые потешались, глядя, как их мужья измываются над ни в чем неповинным терпилой. Посадить их, понятное дело, никто не посадит. А вот висящий над их головами дамоклов меч в виде условной судимости или отсрочки, будет очень даже кстати. С таким «тормозом» они неизбежно поубавят гордыню и станут на порядок скромнее. Судя по поведению двух товарок, они управляются не совестью, а в лучшем случае, страхом. Стало быть, ярмо и гремушки условного срока и есть их удел на ближайшие год-два. Глядишь, и станут вполне себе приличными домохозяйками.
— Помоги, а? — донеслось сбоку, прервав мои мысли, касательно купирования женского хамства у двух отдельно взятых быдло-самок.
— Чем же я, милая, могу тебе помочь? — сделав над собой усилие, вернулся я в художественную самодеятельность, — Я же не суд и даже не прокурор Октябрьского района!
— Помоги мне этого суку Горшенина на нары усадить! — понизив голос, жарко зашептала немилосердная Лариса, — С хера ли мой Валерка один за него отдуваться будет⁈ Он этого долбанного Трякина всего-то раза два и стукнул. А кассеты из машины Валера забрал, потому что Славка ему велел! Ты помоги, пожалуйста, а я отработаю! Я девушка ласковая! — гражданка Соснина ткнула пальцем в разложенное в углу кабинета кресло.
Такого поворота от и без того непредсказуемой следственно-дежурной судьбы я никак не предвидел. Совсем недавно удержавшись от соблазна и мужественно не оскоромившись жутко притягательной Зинаидой, чтобы употребить сейчас Ларису⁈ Это было бы верхом неуважения к себе. Даже, если забыть, что мздоимство мне принципиально чуждо.
Однако и отталкивать Соснину покамест было никак нельзя. Не отыграла она еще своей партии в моём оперативно-психологическом этюде. Мне с ней еще предстоит тесное сотрудничество. И насколько оно будет конструктивным, зависит от наших с ней доверительных отношений. Отношений, почти интимных. В оперативном смысле этого слова.
— Ты не думай, я на всех подряд не вешаюсь! — занервничала от взятой мною паузы самоотверженная жертвенница, — Я своему мужу еще ни с кем не изменяла!
Неизменная супруга непримиримого врага мордовских песен напряженно смотрела мне в лицо. Безусловно, ожидая от меня реакции. Реакции, единственно верной и потому однозначно положительной. Поскольку предложено мне было настолько много, что отказаться было бы никак нельзя, смертельно не оскорбив тем самым мадам Соснину.
Ну, то есть, теоретически отвергнуть предложенное было можно, но тогда вся моя оперативно-следственная комбинация полетит коту под хвост.
— Эх, Лариса! — собравши ум в кучу, начал я свой очередной футбол на минном поле, — Кабы неделю назад ты мне такое предложила! — сделал я грустные глаза.
— А чего такого у тебя за неделю случилось? — глаза верной жены мелкого грабителя обрели почти нормальную размерность, — Глазную болезнь подхватил, что ли? — скабрезно ухмыльнулась она.
— Хуже! — небрежно отмахнулся я от обидного подозрения в наличии в милицейском организме острой гонореи. — Женился я в прошлые выходные, Лариса!
— Ну и что? — еще больше распахнула зрительные органы искусительница, затеявшая месть, — Не бойся, она не узнает!
— Э, нет! — помотал я головой, — Я ведь на цыганке женился! Мне её бабка сказала, что, если изменю её внучке, то свисток у меня на третий день отсохнет! Безвозвратно! Не имею права я так рисковать, Лариса! Но твоё самоотверженное предложение исключительно ценю и потому готов тебе помочь бескорыстно! Двигайся к столу, бери авторучку.
— Что писать? — усевшись удобнее, подняла на меня глаза луноликая мстительница.
— А пиши, что сама нужным посчитаешь! — не стал я загонять в нравственные рамки декабристку майского разлива. — Всё, что мне только что рассказала, то и пиши! Чаю хочешь?
— Хочу! — не поднимая головы от бумаги, произнесла верная жена, — На чьё имя писать?
— Пиши на майора Данилина Алексея Константиновича!
Разрешил я Ларе, не к ночи вспомнив своего начальника и уже почти сразу поняв, что погорячился. Но слово не воробей.
Надругательство над бумагой длилось минут двадцать. Еще минуты две я потратил на чтение ларискиного пасквиля. Из изложенного ею выходило, что во всем, понятное дело, виноват Горшенин. И потерпевшего Трякина бил только он, и гоп-стоп тоже он исполнил. Если верить тексту, то Валера Соснин просидел на заднем сиденье от начала и до конца белым пушистым зайчиком.
— Бери печенье! — подвинул я тарелку с зуевскими запасами ближе к Сосниной, насыпающей сахар в свой стакан. — Ниже потом допишешь, что Людмила Горшенина, в машине потерпевшего, а потом и, выйдя из неё, длительное время выражалась грубой нецензурной бранью. Что на замечания граждан она не реагировала, вела себя нагло и вызывающе. Поняла?
— Угу! — хрумкая лидиным печеньем, кивнула мужнина заступница. — Оно примерно так всё и было. Замечаний только никто ей не делал
— Тут ты ошибаешься, Трякин делал! — поправил я Ларису, — И жители дома делали. Того, что через дорогу, напротив парка. Завтра участковый обойдет два-три подъезда и будь уверена, с полдесятка жильцов дадут правильные показания. Дрозда вы им сегодня дали! А окна почти у всех открыты, погода сейчас к тому располагает.
В дверь без стука ввалился Стас Гриненко. Теперь можно было отпускать сержанта в дежурку исполнять свои прямые обязанности помощника оперативного дежурного по РОВД.
— Домой меня отпустишь? — не обращая внимания на опера, задала вопрос Соснина.
— Отпущу! — не стал я без нужды трепать нервы раскаявшейся хулиганке, — Сейчас допрошу тебя, потом две очные ставки проведём и сразу отпущу! — пообещал я Ларисе. — Ты ведь сама просила Горшенина покрепче присадить⁈
— Просила! — не переча мне, ответила законная мужняя жена, вступившая на тропу войны. И тяжко вздохнула.
Барышня явно уже тяготилась своим пребыванием в узилище и было очевидно, что ей очень хочется домой. Мне тоже хотелось домой. А еще хотелось лечь на мягкую постель и уснуть. Однако впереди была дежурная ночь и много-много процессуальной писанины. И это еще в самом лучшем случае. К упомянутому неудобству запросто могли добавиться нескончаемые вызовы и покатушки по адресам до самого утра.
Отправив с сержантом Горшенина в камеру, я истребовал к себе его супругу Люську. Которая сходу внесла оживление в процесс предварительного следствия. Сначала не поверив, но затем доподлинно убедившись в том, что её подруга взялась закапывать ейного мужика, Людмила категорически расстроилась. И стала доходчиво объяснять Сосниной Ларисе, какая она есть мразь и паскуда. Прибегая преимущественно к нецензурным оборотам речи.
Тут следует отметить, что подруги стоили друг друга. Это было заметно по тому, что оперировали они примерно одинаковой лексикой. Дождавшись, когда градус их общения достигнет апогея, я счел, что обе барышни созрели для устранения противоречий, имевших место в их показаниях. И начал очную ставку между ними.
