и отдельной. Только на столе лежали пряники, половина буханки хлеба, кусок порезанной тонкими ломтиками колбасы и стояли две бутылки лимонада, точнее, одна из них была уже из-под оного. Я же чистил ствол своего револьвера, который тоже был «найден на теле», точнее — в набедренной кобуре и возвращён вместе с прочим имуществом под роспись в журнале о том, что я получил «пакет с личными вещами» и, отдельно, что «пломба Е. И. В. К. Ж. за нумером Мог-31–216» в момент передачи не была повреждена. В кошельке шуршали и звенели оставшиеся тридцать два рубля восемнадцать копеек, во внутреннем кармане лежали три макра, в руках был верный револьвер — и я подумал, что новая жизнь начинается не самым худшим образом. Можно жить. И не просто можно — а нужно!
Утром вечерний заряд оптимизма был изрядно растрачен, но окончательно не утерян.
Сначала санитары, пришедшие с уборкой, разбудили в шесть утра. Да, дома я вставал и раньше, но здесь и сейчас не было никаких сил и желания шевелиться.
Затем меня обругали за то, что я хранил продукты в палате — оказывается, их надо было отнести в специальную буфетную и поместить в защищённый от вредителей шкаф, подписав, чьё это. Откуда бы ещё знать про такие порядки, если до этого в больнице никогда не лежал? Дежурный врач, убедившись, что за ознакомление с правилами внутреннего распорядка я не расписывался, и вообще только вчера очнулся, слегка снизил напор, но пообещал напоследок:
— Если придут тараканы — ловить будете лично! Всех до единого!
Потом меня опять обругали — за найденный под подушкой револьвер. Ну, как «найденный»? Выпавший на ногу очередному санитару, который пришёл постель перестилать. Оказывается — тоже не положено. Надо сдать в сейф в приёмном отделении и потом получить при выписке. Кстати, оказалось, что санитары здесь — из числа нестроевых, то есть лиц, поступивших на службу в армию, но негодных по здоровью к службе в боевых подразделениях или те, кому какие-либо принципы или обеты запрещают брать в руки оружие. Одному из таких, кстати, револьвером по ноге и досталось. Я уж было ждал повторения истории в Бобруйском зверинце и прикидывал, что вряд ли убегу, но он оказался вполне вменяемым (за исключением заскока насчёт оружия) человеком, и рассказал мне довольно много по принятым в госпитале обычаям. В конце даже угостил его пряниками (из второго, не найденного утром пакета).
Так что пришедшего утром с обходом палатного врача я встретил вопросом о том, где можно ознакомиться с теми самыми Правилами и куда сдать оружие. Он удивился, но объяснил. А после нескольких манипуляций, сопровождаемых вопросами вида: «А так болит? А так? А если я сделаю вот так?» распорядился снять фиксатор с ключицы, но запретил давать на неё сильные нагрузки ещё две недели.
После тихого часа пришли жандармы со словами, что у них всё готово для проверки наличия у меня родовой способности. В другой ситуации саму идею проведения такой проверки можно было бы счесть грубым оскорблением и поводом для дуэли, но сейчас она была процессуально обоснована — вот какие выражения выучил! Ну, и моё согласие было получено.
В комнате, куда мы все зашли, стояли на пронумерованных от руки листах пищей бумаги четыре стакана с жидкостью разной степени белёсости. Кроме жандармов были ещё знакомый писарь и двое, представленные мне как понятые. Мурлыкин успокоил меня, что они уже под клятвой, требующей не раскрывать детали того, что увидят и услышат сегодня в этой комнате.
После проведения ритуальных действий с внесением в протокол данных о том, кто, когда и зачем собрались, мне предложили подойти к образцам и по очереди дать описание содержимого стаканов.
— Первый стакан — самогонка. Обыкновенная сельская самогонка, не худший вариант, древесного спирта немного, в условно-безопасных пределах. В том смысле, что вряд ли кто-то выпьет столько чтобы за раз отравиться или зрение потерять. Но часто такое пить — так себе затея. Сивуха, а также синильная кислота и её соли, присутствуют в заметном количестве, головы отсекли рановато, а хвосты — наоборот. Но, опять же, выпить столько, чтобы это стало основной причиной отравления вряд ли удастся.
Я мог бы рассказать и подробнее, указав содержание в граммах, но решил лишнего не показывать.
— Ах, да, винного спирта здесь… В пересчёте на «градусы»… где-то тридцать шесть — тридцать восемь. Как для сельской местности — так даже и неплохо, не худший вариант. Но в семейной корчме такое продавать бы не стал.
— Стакан номер два. — Я чуть было не отбросил в сторону, как когда-то. Себя и стакан в руках удержал, но Василий Васильевич заметил, как меня передёрнуло.
— Что-то случилось, Юрий Викентьевич?
— Отрава. Тут, в стакане — самый настоящий яд, от насекомых. Он такими белёсыми кристаллами, вонючими, продаётся для фермеров. Хлорофос называется. Его сюда кто-то добавил. Не слишком много, но стакана хватит, чтобы голова закружилась и нарушилась координация. В остальном — как первый стакан, только разбавленный где-то до тридцати градусов.
Пока я говорил, среди жандармов наметилось оживление. Результат их явно заинтересовал по каким-то их соображениям. Я подождал минут пять, пока шебуршание не закончилось, но поутихло. За это время успел прополоскать рот от фантомного привкуса принесённой с собой минеральной водой местного, кстати, разлива.
— Я могу продолжать?
— Да, конечно, простите великодушно. Просто благодаря вам в парочке дел появились новые варианты.
— Третий стакан. Хм. Это что, шутка какая-то, или подменили образец⁈
— Что именно вы имеете в виду?
— Тут вообще не спиртной напиток. Это похоже… Да нет, не похоже, это и есть молоко, сильно разведённое водой!
— Да, всё правильно. Это небольшая контрольная… В общем, тестовая проба. Продолжайте, пожалуйста.
Странные люди. Кого и на что они этим проверяют⁈
— Четвёртый стакан. Фууу, гадость! Эта дрянь даже хуже той, что с хлорофосом! Похоже на то, что какой-то жадный дурак собрал то, что нормальные люди выливают, то есть головы (иначе говорят «первач») и хвосты и смешал их вместе. Количество сивухи такое, что можно клопов морить, а древесного спирта… Со стакана, если повезёт — не ослепнешь, с бутылки гарантированно умрёшь. Жуть и кошмар, короче говоря. Но и винного спирта немало, где-то градусов сорок пять крепость этой отравы.
Снова оживление и шушуканье. Минут через десять меня позвали подписать протокол, а потом, когда все, кроме двух следователей, вышли из комнаты вместе с образцами, младший вдруг сказал:
— Господин Рысюхин, у нас есть в отношении вас некое подозрение и связанное с ним взаимовыгодное предложение.
— Вы в чём-то меня обвиняете⁈ — я был разом и удивлён, и возмущён, и, что уж тут скрывать — напуган.
— Нет-нет, простите моего младшего коллегу, он не совсем точно выразился. Не столько «подозрение», сколько «предположение». Ни в коем случае не пытаясь нарушить вашу конфедициальность в части родовой способности, тем не менее, мы имеем основание предполагать, что вы получаете от неё намного больше данных, чем сказали нам.
— Да, спасибо, Василий Васильевич, именно это я и имел в виду. Мы опираемся на ваше точное определение крепости напитков, и не только. Нет-нет, ничего не говорите, не надо. У нас есть просьба: можете ли вы сделать более детальный анализ образцов, который будет оформлен отдельным протоколом? Это поможет нам в расследовании одного дела, где уже насчитывается более двух десятков тяжело пострадавших.
— И благодаря вашему анализу мы уже получили несколько новых мыслей, но, чтобы оформить эти шаги процессуально — нужен документ. Если хотите — сделаем анализ анонимным, точнее, за подписью эксперта-криминалиста, закрыв подробности экспертизы грифом ограничения доступа.
— И как раз с этим связано наше предложение. Мы предлагаем вам поступить на службу в качестве внештатного! — Евгений Миронович поднял вверх указательный палец, подчёркивая данное слово, — внештатного сотрудника экспертно-криминалистического отдела. Нам это даст возможность официально ввести ваши показания в дело, вам — некий статус, выслугу лет, в том числе и по статской службе, а также пусть и небольшое, но жалование. И личную номерную печать эксперта-криминалиста, которой вы сможете заверять данные анализов без раскрытия своей личности.
Мурлыкин подключился, демонстрируя полную открытость:
— Конечно, это наложит на вас некоторые ограничения и может стать источником беспокойства. В частности, вам будет нужно оповещать об отлучке с постоянного места жительства более, чем на сутки — просто чтобы было известно, где вас искать в случае
