В горнице тем временем накрыли стол и даже еду положили едокам в отдельные миски — видимо стараясь всё устроить по-благородному. Командир объекта и его супруга — больше никого здесь не было, постарались принять высокого гостя по-возможности церемонно, хотя разносолов особых тут не наблюдалось — густое варево, в котором и мясо встречалось. Поначалу Гришу еда занимала сильнее, чем желание поговорить, что хозяев не смущало. Потом, когда глоток меду, выпитый за приезд, растёкся по жилочкам, капрал и его супруга слегка посетовали на то, что холода уже не за горами, и лист опадает. А там выяснилась, что недельная выработка этого заводика составляет ровно десять пудов, а больше не выходит, потому что дорога до самой копи ещё не готова и во многих местах мешки с накопанным перетаскивают вручную, или веревками поднимают. А то можно и больше делать, особенно, когда печи просохнут.
Потом Гриша больше не пил, а только подливал хозяину. Крепкого мужика хмель не брал, зато разговор перешел на его старших сыновей, что нынче во флоте, на то, что младший, оставшийся в городе под присмотром замужней уже дочери, подрастает. О том, что служить осталось уже немного, а потом надо будет где-то устраиваться. И конечно, о хлопотах по обустройству в этих местах — ведь к одному из новобранцев девка уже прибыла с которой тот, как с женой живёт. А чуть погодя их тут обязательно прибавится, девок этих, и чем их всех кормить?
* * *
Утром возвращаться обратно не стал. По всему выходило, что до полудня до города им никак не поспеть, а потом навстречу пойдут телеги со строевым брусом, и придётся пережидать. Лучше, раз уж забрался в такую даль, дойти до селитряных копей. Карету оставил на месте — там впереди не повсюду проедешь. Так что двинулся пешком.
Идти по мосту оказалось страшноватенько. Ограждения никакого нет, а высота приличная. Так что держался посередине и старался не озираться. Дальше пути закончились. Здесь землекопы срывали склон. Потом снова мост начался длинный и низкий, на сваях. Дальше пологий подъём наискосок по склону. Ха, помнит он эти места ещё с того раза, как был тут со стрельцами. А что это солдатики копают?
— Здорово, братцы!
— Здравствуй и ты, коли не шутишь, — неохотный ответ, и взгляд злой. Эти не признали в нём Болшую Шишку.
— Вы, должно быть, разведчики, ваше дело план местности снимать. Кто это вас сюда направил?
— Кондратий, царевича любимчик, чтоб ни дна ему ни покрышки. Митяй в этом месте высоту обнизил, когда угол считывал, оттого дорога не проходит, как её на плане начертали. Вот этот злыдень и сказал нам на выбор хоть сваи выдёргивать да перебивать, хоть взять лопаты и привести местность в соответствие с картой, что нарисовали.
— Любимчик говоришь? Пожалуй, — ухмыльнувшись, Гриша отправился дальше. Тут прервавшийся из-за оплошки незадачливых топографов путь шел по насыпи и вынутый наверху грунт сюда и откатывали. А ничего, ещё до обеда добрался до конца, а то ведь тогда, со стрельцами чуть не два дня карабкались да лезли. Вон уже свежие срубы стоят для добытчиков, и мешки под навесом к отправке готовые ждут, когда первые телеги смогут сюда проехать. А пока крепкий парень несет на коромысле сразу пару кулей. Видимо на очистку потащил. Хорошо, что недолго уже до завершения работы.
Начальника строительства — того самого плотницкого артельщика — нашел под мостом. Тут какие-то ответственные укосины прилаживали, и он самолично притёсывал самое главное место. Подождал, пока мужики управились, а потом поздоровался и приступил к расспросам. По всему выходило, что до завершения работ, чтобы телеги можно было катать, оставалась неделя, но потом ещё с месяц требовалось на доделки — ограждения завершить, укрепить склоны. Опять же по выравниванию полотна трудов предстояло немало, но там в основном для землекопов труд. А то в иных местах дорога то вниз ныряет, то наверх карабкается — утомительно это для лошадок.
Еще мысль у Кондратия появилась домики срубить, в которых станут жить работники, следящие за исправностью пути. Как раз в тех пунктах, где раньше посёлки строителей стояли. Там, такое дело, до воды недалеко. А то ведь на самих-то горушках возле пути ключи не бьют.
* * *
Возвращаясь в город в бодро катящейся по брусьям карете, Гриша грустно думал о том, что ведь действительно, мало дорогу построить, её же ещё в порядке содержать необходимо. Тряхнул кошели, что под лавкой стоят. Может быть и хватит их содержимого на какое-то время.
Выехали они с Василием сразу после полуночи и уже незадолго до рассвета настигли вереницу телег, гружёных мешками. Не иначе, зерно повезли. А уж на продажу, или оброк — кто же его знает? Пришлось плестись в хвосте у неторопливых крестьянских кляч и, когда в утренних сумерках вдали стали видны крыши деревушки, Гриша решил заехать ещё и туда. Что-то знакомое ему почудилось.
Свести в этом месте карету с путей было удобно, да и дорога в нужную сторону сразу отыскалась. Даже тройкой ехать получилось. Широко раскатанная тропа, что вела к брусовке и та, по которой отсюда недалеко до теремов, сошлись за околицею. У избы, рядом с которой летом разговаривали с дедом, остановились. Завидев карету с царским гербом на дверце, из дому поспешили хозяева, кланяясь и имея вид заспанный и озадаченный.
Гриша спросил про Волкера-немчина. Сказали, что тот сейчас на заработках, где дорогу строят. Там вполне себе платят, а страда прошла и мужикам всё одно делать особенно нечего. На дежурный вопрос о собранном урожае ответили уклончиво. Мол, даст Господь, до весны протянут. Одним словом, разговор не получился, а в избу гостя не позвали. С тем и уехал.
Больше до самого города ничего примечательного не было.
* * *
Покопавшись в малом кошеле (из тех, что отдал ему старый дворецкий) Гриша сообразил, что это не папенькин загашник. Тут много было монет мелкого достоинства. Нашлись и обрубки серебряных гривен, и пара золотых колец. Не по-царски деньги собраны. Явно это от Никифора Никоновича поддержка. Пересчитал их и записал в книжечку, чтобы не забыть.
Князь Федот заглянул, тоже с кошелём.
— Это Иван Данилович мне оставил. Сказал — если у тебя трудности возникнут, так чтобы… чтобы… вот.
Понятно, что врёт. Но хитро, не так, чтобы попасться по-глупому. Монетки-то тут конечно из царской казны. Одного достоинства и не мелочь. Стало быть, это княжичу был подарок вместе с поместьем. Или в уплату долга перед его родителями? Кто его разберёт? Но принёс Федотка свои деньги, и не малые.
На другой день служка сказал, что старшина купеческий просится. Думал, что жаловаться станет на тяжкие времена, на упадок в торговых делах. Но нет, снова кошель принёс, попросил принять на дела богоугодные, креплению царства способствующие.
От стрельцов трое помаленьку принесли, тоже из тех, кто лавки держал в рядах. Гришка брал, говорил «спасибо», вернуть не обещал, но в книжечку записывал. Откуда эти люди прознали про трудности в финансами — ни один не сознался. Потом уведомили о приходе крестьянина, и вот тут-то царевич и призадумался. Это уж не сбор ли средств народных начался, как иногда отцы святые для постройки храмов пожертвования испрашивают. Нет, не похоже на то. Он ведь никому, кроме старого дворецкого не говорил, а Федот просто в курсе его дел — через него почти все расходы идут.
Пришел, однако, Волкер-немчин. Тот самый, что надоумил мужиков в ближней от царского терема деревне, что к северу, как плодородие в земле сохранить. Усадил его за стол, велел обед подавать, да кликнуть князя Федота и Наталью. Девушка, однако, за стол с мужчинами не села, взялась прислуживать да подливать. Гостю в основном. А царевич с князем его выспрашивали про то, как бы остальных земледельцев обучить таким же приёмам. А то кочуют веси с места на место и лес опять же изводится.
— Знаешь, Гриша, — после шестой чарки Волкер перенял манеру обращения к наместнику, губернатору, царевичу и вообще самой большой шишке на острове ту же самую, что и другие сотрапезники. — Не станут крестьяне перенимать то, что им не нужно. Лучше по старинке станут всё делать, как от отцов повелось. Были б не землепашцы, а солдаты были — тогда бы приказать им, и весь сказ. За мной-то повторять стали, когда я на своей полоске в полтора раза против ихнего собирал, вроде как показать хотели, что и они не хуже моего. А в Царёвке и в Берестове дочери мои мужиков своих поедом съели, пока те согласились позволить им палый лист зимой возить на делянку.
Работа эта не шибко тяжелая, если по снегу да на санях. Ну а потом уже, когда с хорошим урожаем оказались, носы перед соседями задрали и сами поумнели.
— Солдаты, говоришь? А сам бы ты в солдаты пошел, чтобы я тебя капралом сделал. Тогда мог бы распоряжаться и заставлять всё делать по-твоему?
— Солдат на войну посылают, а у меня сыновья ещё не выросли, да и годы мои уже не молодые, не угнаться мне за рекрутами.
