– Зачем еще ломать? – удивился юноша.
– Чтобы потом сложить кости так, как нужно, и они тогда срастутся правильно, – ответил я за костоправов. – Твои ноги плохо зафиксировали на корабле, вот кости и срослись криво.
Старший костолом бросил на меня быстрый внимательный взгляд из-под бровей и выдал комплимент:
– А вы неплохо маракуете в нашем ремесле, ваша милость.
– Не настолько, насколько бы мне сейчас хотелось, – с сожалением ответил я ему. – Давайте на некоторое время оставим этого юношу в покое и устроим консилиум. Прежде чем вам позволить что-либо делать, я бы хотел узнать, что вы действительно собираетесь творить с его костями. И как.
И мы из башни вышли во двор. Я их повел к плотнику показывать операционный стол, который тот ваял по моим эскизам. Ну, как стол… гладко оструганная и ошкуренная двухметровая узкая столешница, поставленная на козлы, по высоте выше обеденного стола немного, чтобы было сподручно действовать человеку стоя, в удобной рабочей позе. Да кованые кольца, вкрученные по сторонам столешницы – фиксировать пациента. Чтоб не сбег… Давно известно, что хорошо зафиксированный пациент в анестезии не нуждается.
Костоправы согласились со мной, что хоть это им и непривычно, но так работать удобнее, чем на койке с балдахином. Разве что попросили сделать козлы на полтора дюйма выше.
– После того, как вылечите Иниго Лопеса, можете забрать этот стол с собой, – разрешил я.
– Благодарствуем, ваша милость, – слегка поклонился старший этой парочки, – это хорошее подспорье в нашем деле.
Потом они мне поведали, что именно они собираются делать с бедным Иниго, а я, не найдя в их методах особых расхождений с моим временем, их просветил по поводу гипсовых повязок после составления костей. И ролью таковых в процессе сращивания костей.
Потом отдали кузнецу заточить их хирургическую пилу, совершенно зловещего вида, больше смахивающую на орудие палача, чем врача. Заодно и долота также отдали в заточку. И пока точили их инструмент, я прочел им краткую лекцию о пользе антисептики с помощью «аква вита». Надеюсь, вняли.
Потом, помолясь, действительно коллективно воздав молитву Богу об укреплении духа и мышц врачующего и о даровании излечения отроку Иниго, поднялись к нему в комнату, где я заставил их тщательно вымыть руки, прежде чем допустил их к пациенту.
Руки они вымыли, но, боюсь, только выполняя причуду барина, который оплачивает их работу.
Потом костоправы надели холщовые фартуки. Они и мне такой же выделили, чтобы одежд не пачкать.
– Так, благородный кабальеро, – старший костоправ бросил быстрый взгляд на стену, на которой висели на гвоздике золотые шпоры, – ты как насчет боли, сдюжишь? Предупреждаю: боль будет сильная. Или тебя оглушить из милосердия?
Костоправ показал Иниго зажатую в кулаке большую деревянную киянку на короткой ручке.
– Выдержу. Ломайте так.
Мне показалось, что вида этой киянки Иниго испугался больше, чем боли в ногах.
– Тогда зажми это зубами.
Второй костоправ протянул юноше вычурно выточенную деревяшку.
– Зачем? – После киянки юноша продолжал опасаться любого подвоха.
– Чтобы язык не прокусить или еще там чего… да и боль так сдерживать легче.
Пока Иниго соображал, ввалился в комнату замковый кузнец, держа в охапку заточенные инструменты. С грохотом он сбросил все на пол около кровати.
– Дал бы тебе крепкий подзатыльник, да руки чистые, орясина. Марш отсюда, bestoloch! – крикнул я на него в сердцах. – Стойте! – Это уже я костоправам крикнул, которые потянулись поднимать инструмент. – У вас руки чистые. А инструмент надо промыть, в том числе и «аква витой». Я лучше сам это сделаю.
Кузнец благоразумно слинял с глаз долой.
Тут два плотника внесли в комнату козлы и столешницы, оглядываясь, куда бы все это бросить и на всякий случай быстрее смыться с глаз молодого хозяина, чтобы он свои страдания не спроецировал на них и не мстил потом.
Пришлось вмешиваться, тормозить слуг и показывать, куда что ставить и как собирать.
Уф… Вроде всё.
Иниго только ошалело вращал глазами от этих приготовлений.
– Хочешь своими ногами ходить? – спросил я его.
– Да, сир, – ответил юноша с готовностью.
– Тогда жди и терпи. Как настоящий кабальеро.
Операционный стол поставили под окном и застелили чистой простыней. По моему приказу принесли еще пару шандалов со свечами, потому как света из окошка было недостаточно. Все эти действия были вполне благосклонно приняты костоправами.
Потом мы переложили Иниго на это сооружение. Дольше всего пришлось убеждать отважного эскудеро дать нам привязать его руки к столу. Иниго клялся и божился, что ничем нам не помешает и ни разу не дернется. Пришлось ему втолковывать, что это может случиться непроизвольно и если он хочет ходить, то пусть подчиняется.
– И еще выпей это, – поднес я к его рту склянку с настойкой опия.
– А это еще зачем? – подозрительно принюхался к незнакомой жидкости юноша.
– Чтобы спать и не чувствовать боли, – постарался я улыбнуться по-доброму.
– Сир, я все выдержу сам, – твердо ответил юноша и недоверчиво отвернулся от пузырька.
– Сам так сам. В конце концов, это твоя боль. – Я закрыл склянку пробкой.
И еще раз проверив, насколько надежно зафиксировали пациента, сказал костоправам:
– Начали.
И ту же поправил их:
– С правой ноги. С ней быстрее и легче.
На самом деле я боялся, что, если начать с левой ноги, с ее жутко торчащей обнаженной костью, Иниго не выдержит болевого шока.
Костоправы, перекрестившись и прочитав молитву святому Пантелеймону, взялись за дезинфицированные мной жуткие средневековые инструменты из простого железа. Как ни крепился Иниго, но, когда ему стали ломать неправильно сросшиеся кости голени, он дико закричал от боли. Хорошо, что мы его привязали, а то бы точно соскочил со стола.
– Сир, продолжайте! – хрипло выкрикнул юноша, выплюнув деревяшку. – Я выдержу, я все выдержу!
По лицу его обильно катились крупные капли пота. Губы скривились от боли. Но в глазах была недетская решимость пройти это испытание воли.
Кто я такой, чтобы мешать такому человеку?
Костоправы, не обращая на нас внимания, делали свое дело, составляя осколки костей юноши так, как это предназначил тем Господь.
Я же намазывал на мокрые бинты гипсовую кашицу.
На правой ноге Иниго был закрытый перелом, но множественный. Втроем мы справились с гипсовой повязкой, которая вышла несколько кривоватой. Местные костоправы видели ее в первый раз, а из меня тот еще травматолог. Просто я таких повязок в свое время богато видел. Да наблюдать пришлось, как на мне ее делают.
Иниго стоически выдержал все издевательства объединенной прошло-будущей медицины над его тушкой: изгрыз стиснутую зубами деревяшку, сопел прерывисто, потел обильно, но больше не кричал и не стонал даже. Хотя пару раз был на грани выпадения из сознания. Воистину: гвозди бы делать из этих людей…
Когда голень Иниго покрылась толстым гипсовым панцирем, свечи в шандалах оплыли. И я объявил перерыв и замену свечей.
Ранбольного напоили и предоставили его сестре накормить болезного бульончиком с ложки.
Сами же вышли во двор: проветриться и выпить сидра.
– Ваша милость, вы на нас не серчайте, но левая нога у юноши останется намного короче правой, – уверенно заявил мне старший костоправ. – Придется часть голени ему выпилить, потому, как на ней уже мозоль есть.
– А вытянуть ее с грузом? – предложил я наглядное для нашего времени решение.
– Вытянем, – пожал плечами баск и посетовал: – Но насколько вытянется – это уже в руках Божьих. Но это я о том говорю, что военной службы больше этому кабальеро не видать. И вам, как его сеньору, это надо знать заранее.
– Пошли, мастера, – ответил я им на это. – Сделаем то, что в наших руках, и только потом будем уповать на Божью волю. Я в вас верю.
У-у-у-у, как глазенки-то у них заблестели… Доброе слово не только кошке приятно, но и профессионала окрыляет.
На этот раз я отмел все возражения Иниго и не дал ему проявить никому не нужный героизм – заставил выпить опия. Все же операция на второй ноге представлялась намного более сложной, чем та, которую уже совершили. Тут не только ломать, но и пилить придется. И мои послезнания в этом, наверное, больше вредны, чем полезны опытным средневековым костоправам.
На луг к назначенному мною же времени я безнадежно опоздал, но хинеты дожидались меня терпеливо. Деньги лишними не бывают.
Только и спросили:
– Сир, как там молодой кабальеро?
– На первый взгляд все прошло удачно, – ответил я им и перекрестился. – Но окончательное его исцеление – в руках Божьих.
Все присутствующие дружно в ответ осенили себя крестным знамением и нестройно пропели «Pater noster» и еще что-то, уже в адрес Богоматери, об исцелении страждущих.
