— Быстрее заходи, дверь закроем, — дёрнула его Света.
— Товарищи, помогите, милиционер ранен! — раздалось одновременно со стороны двора.
Вовка задвинул девушку в подъезд и, надев кастет на пальцы, чуть согнувшись, от дерева к дереву, двинулся на голос. Из-за толстого дерева, что было последним, Вовка выглянул с опаской. Метрах в пяти от него, перед скамейкой лежал на снегу человек в милицейском чёрном тулупе и рядом склонился другой, расстёгивая пуговицы на тулупе лежащего. Больше не раздумывая, Фомин бросился к милиционерам.
— Что тут …
— Фомин? Вовка? Ты что тут делаешь? — к нему повернулся тот, что сидел и расстёгивал полушубок.
Вовка обоих сразу узнал. Это были капитаны из соседней с ним комнаты, те самые, с которыми вскладчину суп варили. Лежал на земле капитан Семён со смешной фамилией Радостин, а склонился над раненым юрист первого класса Иван Третьяков.
— Ранен? — нагнулся над Семёном и Вовка, стал помогать расстегнуть полушубок.
— Наверное …
Твою ж, налево! Не просто ранен, а очень хреново ранен. Явно в лёгкое. Из чёрного пятна на кителе пузырилась кровь, выталкиваемая наружу. Лёгкое прострелено.
— Иван, бери его за ноги, я под мышки подхвачу, тащим вон в тот подъезд. Нужно милицию и врачей вызвать, — Фомин подхватил раненого и потащил к Светиному подъезду. Ноги неуклюже, не попадая с Вовкой в ногу, тащил Третьяков. Уронил один раз.
— Ну, держи же! — прикрикнул на Ивана Фомин.
Света стояла, открыв дверь подъезда, и узкая полоска света указывала направление. Затащили и уложили на деревянный с облупившейся краской пол на лестничной клетке.
— Свет, вызывай милицию и врачей, — обернулся Вовка к девушке, которая стояла у него за спиной, прикрывая рот варежкой.
— У меня папа милиционер, — пискнула.
— Ну, так зови! Быстрее! — поторопил девушку Фомин.
Света поскальзываясь на мокрых валенках, поскакала на второй этаж и забарабанила там в дверь.
Вдвоём с Третьяковым они расстегнули на капитане и китель, через гимнастёрку продолжала пузыриться кровь.
— Зажми рану пальцем, — гаркнул на побелевшего прокурора Фомин и стал стучаться в ближайшую квартиру.
Тишина. Вовка перешёл к следующей. Там открыли сразу, словно за дверью стояли, женщина в свитере и с шалью на плечах. Даже старушка почти.
— Что случилось? — И пытается на цыпочки встать заглянуть через плечо Вовки в подъезд.
— У вас в доме врачей или медсестёр не живёт?
— Я врач!
— У нас милиционер раненый.
— Ох, ти! Отойдите со света! — старушка отстранила Третьякова и склонилась над раненым, — Нож нужен! Парень, на кухне у меня … А сама.
Бабушка бросила раненого и поспешила к себе в квартиру, вернулась с полотенцем и ножом.
В это время с верхнего этажа послышались грузные шаги, доски деревянных ступеней заскрипели. Спускающий без сомнения был милиционером. Он был в кофте, но при этом в милицейских галифе синих с красным тонким лампасом. Сапог не было, вместо них обрезанные рыжие валенки.
— Что тут происходит. Кто старший? — голос у дядьки был начальственный. Вот тебе и Света, и кто же у нас «папа»?
— А вы кто? — оторвался от раненого на секунду Третьяков, — Вызвали милицию и Скорую.
— Подполковник Россохин. Московский уголовный розыск. Вы кто?
— Юрист первого класса Третьяков Иван Фёдорович — учащийся Высшей Школы Милиции, — вытянулся прокурорский.
— А это? — «папа» подошёл ближе к раненному. Из-за его плеча показалась зарёванная почему-то физиономия Светы.
— Капитан Радостин Семён Петрович. Тоже учащийся Высшей Школы Милиции. У нас был рейд, подошли к подозрительным гражданам недалеко от вашего дома, представились, а они без предупреждения открыли по нам огонь из пистолета. Одна пуля попала в Семёна, с меня шапку пулей сорвало. Шесть человек их было. Два раза один выстрелил, а потом все убежали. Я не погнался, остался с раненым. Тут на счастье Фомин Вовка подошёл. Вот мы вдвоём и перетащили капитана сюда. Скорую вызвали, товарищ подполковник?
— Вызвал. Ты кто? — «Папа» сурово глянул на Вовку. — Что здесь делал?
— Он меня до дому провожал, — раздалось из-за плеча.
— Вот как? Документы! — «папа» ещё посуровел.
Вовка паспорт, как чувствовал, с собой взял. Достал из внутреннего кармана ватника и протянул подполковнику — муровцу.
«Папа» внимательно пролистал серую книжицу и присвистнул.
— Тридцать первого года рождения. Шестнадцать лет. Что в Москве делаешь? Паспорт с Куйбышевской пропиской.
— Играю за московское «Динамо» в канадский хоккей.
— Шестнадцать! — выдохнула испуганно из-за плеча Света.
— Твою ж, через коромысло! — Повернулся муровец к дочери. — Провожал!? — Снова к Вовке оборотился передом. — Не рано тебе, хлопчик, девушек провожать. Света, а ну живо домой. И чтобы я тебя рядом с этим канадцем не видел. А ты парень чего о себе возомнил. Девушке девятнадцать лет. Она в институте на заочном учится. Тоже, чтобы дорогу в её сторону забыл.
Папа набрал в лёгкие воздуха для ещё более грозной отповеди молокососу, но тут в подъезд вломились люди. Много людей, и врачи, и милиционеры. Так что Вовка так и не узнал, что товарищ подполковник сделает с ним, если ещё раз увидит рядом с дочуркой. В общем, сходил за сладким. Их с юристом первого класса Третьяковым только в три часа ночи домой в общагу доставили. Причём на Скорой, нет не побитых до изумления. Просто, машины все на выезде, а «папа», руководивший опросом — допросом, решил сжалиться над ухажёром и попросил дежурившую у отделения, ту самую машину Скорой помощи, отвезти этих «придурков» в общежитие.
Интересная машина. Прямо правительственный лимузин. ЗИС-110А (санитарная модификация знаменитого лимузина ЗИС-110). Эх, себе бы такую. Это не «генеральская «Победа». Вещь.
Засыпая уже, Вовка успел подумать, что хорошо, что «папа» запретил встречаться со Светой. Рано ему со студентками шуры-муры заводить. Урок будет.
Хорошо, что тренировка в два часа. Выспался Вовка от души. Только в половине двенадцатого проснулся. Хорошо будильник не подвёл. Быстро умылся, зубы порошком ароматизированным почистил. Купил за пять рублей в том же коммерческом магазине у Светы, ещё в первое посещение. Натянул пальто и бегом к метро. В прямом смысле бегом. В полпервого отходит автобус с командой по русскому хоккею на фабрику кухню на обед. Талоны вчера Якушин выдал и за два прошлых дня тоже.
— Просрочены? — повертел зелёные бумажки Фомин.
— Ничего, в буфете шоколада возьмёшь.
Успел в последнюю секунду, уже отъезжал мастодонт немецкий. Сидячих мест опять не было. Команда по «русскому» хоккею даже больше на пару человек, чем по «канадскому», плюсом Вовка и примкнувший к ним Яшин. Это Вовка уговорил Якушина поставить Льва Иваныча на довольствие, а то парень на солдатских харчах такой режим тренировок не выдержит. Смешно смотрелось. Немцы они чудные ребята, или карлики все. Вовка со своими метр восемьдесят два и Яшин с метр девяносто три стояли в проходе, чуть согнув ноги в коленях, и всё одно упираясь головой в фанерный потолок. Потом надоело на колдобинах биться и приседать, сели на корточки. Час в такой позе, тоже зарядка.
В буфете четыре шоколадки дали на два талона и шепнули, что могут за половину цены и на деньги поменять. Нет, уж, граждане хорошие. Продукты, они важнее денег в этом пространственно-временном континууме. Суп был даже с небольшим куском мяса на косточке. Кости у всех собрал Якушин, грызть талисману «Динамо» мелкому кобельку Борьке, что жил при стадионе. А гречка пахла прелым. Видно слишком долго держали на складе или попала под дождь осенью. Ничего, в животе не дураки, разберутся. Зато калорий, да даже килокалорий вон сколько, ещё ведь и котлета. И кусочек масла на хлеб. После такого обеда и погонять можно сверстников.
Так и получилось. Якушин ничего слушать не захотел о собственной пятёрке.
— Ты, Фомин, как с другой планеты. Из капиталистической какой-то. Пятёрка своя, амуниция своя. Может, тебе ещё и раздевалку с душем отдельную на стадионе построить. Талоны получаешь — отрабатывай, эти пять дней молодёжку ты тренируешь. Разговор окончен. Кругом, шагом марш.
