— Нет. Зачем?
— Ну, инструкции получить…
— Какие инструкции? Я не сотрудник посольства, какие у посольства могут быть насчет меня инструкции?
— А я звонил. Мне так и сказали: вы в посольстве не работаете, обстановка спокойная, поэтому связывайтесь со своим руководством.
— Ожидаемо.
— А как связаться, если связи нет?
— Посольство вам свою линию не даст, с чего бы. Потому не паникуем, и ждём. Гуляем. Знакомимся с городом. В музей можно сходить, их в Варшаве много. Я вот хочу сходить в музей Ленина, Владимира Ильича. Музею отвели дворец Пшебендовских—Радзивиллов, будет очень любопытно посмотреть, что и как. Вы знаете, Женя, что Ленина в Польше посадили в тюрьму? Не как революционера, а как русского шпиона, между прочим.
— Это почему? — заинтересовался Женя. — Польша же нашей была, российской?
— Польша была поделена между Австрией, Германией и Россией, — поправил я Иванова. — Ленин в четырнадцатом году жил в Галиции, на земле Австро-Венгрии. Началась Первая Мировая, его и арестовали. Письма в Россию пишет во множестве, деньги из России получает, странные типы к нему ходят — чем не шпион? Правда, через неделю разобрались и выпустили, помогли друзья в австрийском парламенте. У вас есть друзья в австрийском парламенте, Женя? Так, на всякий случай?
— Нет у меня друзей в австрийском парламенте, — невесело ответил Женя.
— Не беда. У меня есть. Отличные люди, коммунисты, настоящие ленинцы. Вы ведь коммунист, Женя?
— Конечно!
— Я комсомолец, вы коммунист, и мы до сих пор не посетили музей Ленина! Ай, нехорошо. Но мы, конечно, исправим эту оплошность, извинительную лишь тем, что турнир был важный, турнир был напряженный. Вот сейчас позавтракаем — и в музей! Тут недалеко, пройдём сначала через площадь, потом немного пешком по улице, а там и дворец. Или возьмём такси, и никаких проблем!
— Проблемы есть, — сказал Женя.
— Какие?
— Час назад меня спросила… как там её, дежурная, что ли. Спросила, буду ли я продлевать оплату номера? Если нет, то в полдень нужно освобождать помещение. Выезжать то есть.
— Да, меня тоже спрашивали. Оргкомитет оплачивал только дни турнира. Турнир завершён, оплата прекратилась, участники разъехались, всё логично.
— Мы бы и разъехались, сейчас бы сидели в самолете, ожидая взлёта. Так ведь не можем лететь! Рейсы отменены.
— Ну, завтра полетим. Или послезавтра.
— А до завтра где ночевать? И до послезавтра?
— У вас совсем не осталось денег?
— Не осталось. Я же говорил — купил на все злотые подарки.
— Да, помню. Духи, помаду, бельё.
— Вот денег и не осталось. Там и оставаться-то было нечему.
И в самом деле, деньгами нас снабдили в обрез. Принимающая сторона обеспечивала проживание с питанием, зачем вам деньги? На газеты и сувениры хватит, а большего и не нужно. Скромнее, скромнее следует быть, товарищи!
— Значит, не осталось? И посольство инструкций не даёт? А по вашей линии, Женя?
— По моей?
— Именно, товарищ капитан. Вы ведь капитан, не так ли?
— Откуда… Да, капитан. С февраля, — и он зарделся. В его возрасте капитан — совсем неплохо. Даже хорошо. Я вот в лейтенантах хожу.
— Так что сказал атташе посольства?
— Рассмеялся. Сказал, что мы в Польше заработали столько, что на годы хватит.
— Мы — это кто?
— Вы. И я.
— То есть деньги у вас есть?
— Откуда?
— Но вы же заработали.
— Мы. Мы заработали, — и он с укором посмотрел на меня, как же, мол, я это забыл.
— Вы так считаете?
— Так считает атташе нашего посольства. Вместе работали, вместе и заработали.
— Как его фамилия? Этого атташе? Я попрошу Евгения Михайловича, чтобы он послал этого атташе на курсы повышения квалификации. Куда-нибудь в Череповец. На годик, на два.
— Евгения Михайловича?
— Генерала Тритьякова.
Женя смутился:
— Он не совсем так сказал.
— А как?
— Он сказал… Он сказал, что уж кому-кому, а шахматистам с их доходами на безденежье жаловаться стыдно.
— Разве я жалуюсь?
— Вы нет, но…
— Так, Женя, давайте разберём позицию. Вам полагаются командировочные и какая-то там оплата от Спорткомитета, правильно?
— Ну, да…
— И жалование по другой линии.
Женя промолчал.
— Это ваши деньги. Не наши, а ваши. Вы их зарабатываете своей незаметной, но, вероятно, очень важной для страны службой.
А то, что заработал я — призовые ли, бонусные, и любые другие — это мои деньги. Не наши, а мои. А свои деньги я не намерен отдавать никому, никому, — вспомнил я «Золотую антилопу».
— Но… Но это не по-нашему, не по-советски! — возмутился Женя. — Что же, вы бросите меня?
— Ну зачем бросать? Нет, я вам помогу.
Женя сразу расслабился. А рано.
— Вы, товарищ Женя, петь умеете?
— Петь? Нет, не очень. А что?
— Деньги-то нужны? Нужны. Значит, надо заработать. Пойдём, может, в ресторан устроимся, есть у меня парочка на примете. Будем пропагандировать русскую песенную культуру, — я откашлялся и запел:
— Ямщик, не гони лошадей! Мне некуда больше спешить, мне некого больше любить…
Пел я негромко, но проникновенно, лицо сделал печальное-печальное, всем видом показывая, что да, что спешить мне больше некуда. И не на что. Пенёндзы нужны!
— На ночлег, глядишь, и заработаем, — сказал я, прекратив петь.
— Вы… Вы серьёзно? Нет, шутите… Конечно, шутите!
— Шучу? Какие уж тут шутки, Женя. Но об этом чуть позже. Давайте не терять времени! Вам нужно позавтракать! Ваш завтрак оплачен турнирным комитетом, потому не стесняйтесь, наедайтесь впрок! Позавтракаете, и к одиннадцати приходите, станем думать, как жить.
И Женя убежал. «В мире есть царь, этот царь беспощаден, голод названье ему».
Я тоже пошёл в ресторан. У нас разные рестораны, у Жени обыкновенный, а у меня валютный.
Но объедаться не стал. Вредно мне объедаться. Не ко времени. Два яйца всмятку, тост со сливочным маслом, чашка чая — всё.
Купив в вестибюле «Правду» и «Życie Warszawy», я вернулся в номер.
Обе газеты сегодняшние. Если для «Życie Warszawy» ничего необычного в том нет, то «Правду» ведь как-то доставили сюда. Как? Нашёл на последней странице — отпечатано с матриц в здешней типографии. Значит, авиасообщение сохраняется. Ну, я и не сомневался. Просто пассажирское прекращено. Но, думаю, ненадолго.
О турнире в «Правде» — несколько строчек, зато варшавская газета отдала почти половину полосы. С фотографиями. Блестящий турнир, блестящее выступление советского шахматиста. А польским мастерам ещё учиться и учиться, самокритично признали поляки. Пусть учатся. Взаимообогащение культур как способ движения к победе коммунизма во всём мире!
Опять пришел Женя. Что-то он стал меня раздражать. То ли очень ловко притворяется, то ли на самом деле такой… ни на что не годный. Таскается за мной, как навязанный кузен: дядя с тётей уехали, к примеру, на курорт, а сына подкинули взрослому уже человеку, мол, пусть при тебе побудет. Толку от него чуть, но и вреда тоже никакого.
Толку от него, действительно, чуть. С печалью вспоминаю Антона, Нодирбека, Ефима Петровича. Но — нечего сожалеть о невозвратном.
Моя версия — пристроили его ко мне «по блату». Реальный сын, внук или племянник влиятельного лица. Пусть, мол, съездит, напишет потом обстоятельную записку, как благодаря его руководству гроссмейстер Чижик не давал воли несоветским инстинктам. А советским давал, в результате чего и достигнута победа.
Непотизм, он везде непотизм.
Нет, это не повод для расстройства, отнюдь. Вероятно, Чижика считают человеком надёжным, проверенным, своим. Уж если он из капстран не сбежал, имея миллионы, то уж из Польши и подавно не сбежит. Куда бежать-то, да и зачем? В Советском Союзе у него всё, о чём только можно мечтать: почёт, уважение, правительственные награды, отличная квартира в Москве, отличный дом в Сосновке, семейное положение, как у султана, чего еще нужно? За границу поехать? Да пожалуйста, в Польшу так в Польшу, в Швецию, так в Швецию. Пусть прославляет Родину своими достижениями, нам не жалко. А раз он опытный и надёжный — зачем приставлять к нему зубра? К нему можно и телёнка приставить, пусть пообтешется, присмотрится, понюхает, как оно — в поле.
