Ознакомительная версия.
Гют желание помощника просёк сразу и великодушно разрешил:
– Ну, если тебе не жалко даанса (так он называл яблоко), то предложи в протянутой ладони. Только учитывай, что принятие угощения – это совсем ещё не дружба. Вот когда они тебя утром поднимают в месте твоего обитания или ночлега – вот это уже полноценные единицы твоего нимба. А у тебя ведь ещё даже своего угла нет.
Арис не стал напоминать опекуну, что у него, кроме пончо да галош, вообще ничего нет. А вот свою ручную птичку иметь всё равно хотелось. Надеяться только на лояльность разных вдовушек было бы слишком глупо и наивно.
Вот парень и поделил оставшийся огрызок на четыре кусочка, и протянул первый из них в правой руке. С минуту ничего не происходило, а потом на большой палец уселся птиц формой с натурального снегиря, но весом под килограмм и в высоту сантиметров двадцати. Грудь у него вместо красного оперения горела ярко-жёлтым цветом. А всё равно переводной словарь в дальнейшем классифицировал пернатого как «снегирь».
Сразу хватать угощение он не стал. Каждым глазом внимательно осмотрел человека, ущипнул клювом указательный палец и подождал, как мужчина на это среагирует. Только затем чинно ухватил клювом подношение и улетел в сплетение крон.
Тут же послышалось удивлённое хмыканье охотника на улиток:
– Ты смотри! Снегирь-то (конечно, он называл птицу другим, более сложным словом) позарился на яблочко. Обычно таких задавак чем получше привлечь нельзя…
Вторым подачку взял массивный (опять под килограмм) зяблик голубовато-розовой раскраски. Третьим – красный дрозд, весом с полкилограмма. И четвёртой прилетела вёрткая птичка, очень похожая на трясогузку. Только раза в три.
Из более мелких пичужек, коих вокруг тоже хватало, никто на угощение не позарился. Ну и опекун выглядел озадаченным:
– Чего это они так оголодали? – почесал он затылок. Потом дёрнул плечами, словно разминая их. – Ведь никак они к тебе привязаться и присмотреться не могли успеть, ты всего второй день в лесу… А может, у тебя запах другой? – Вопрос прозвучал скорее риторически. Потому что дальше последовало распоряжение: – Работаем! И если хотим… – последовало совсем непонятное предложение из нескольких слов, – то работаем изо всех сил!
Гют вприпрыжку побежал к каналу с улитками.
За ним помчался и Арис, уже не обращая никакого внимания на очередной летающий остров, который навис над лесом, и не присматриваясь к удивительно немногословным птицам, которые десятками и сотнями мелькали вокруг, да так и носился, пока на лес не опустились вечерние сумерки. С сумерками и птицы исчезли, явно отправившись спать. Рабочий день закончился.
Завершив работу и что-то поспрашивав у главного распорядителя на поляне, Гют примчался за стоящим в стороне Шенгаутом и поволок его на другой край поляны. Там, среди густого кустарника и почти непроходимого подлеска стояли несколько странные деревья с утолщёнными бочкообразными стволами. Судя по всему, Гют и радовался какой-то предстоящей награде за трудовой подвиг, и сразу извинялся за вчерашнее:
– Следовало тебя провести в душ нашей семьи для омовения. А я забыл… А сейчас… вот… мойся. И это… вон там – свежее пончо для тебя и галоши…
Семейная душевая крайне невыгодно отличалась от душевой вдовы Дамиллы. Здесь было тесно, грязно, темно, и мыло – только хозяйственное. Да и вода отдавала каким-то растительным, не совсем приятным запахом. Но уж лучше так помыться и переодеться в чистое, чем грязному идти на ужин. Тем более что ужин явно ожидался не простой, возможно, что и праздничный. Горело больше костров, и на них стояло и парило вдвое большее количество котлов и жаровен.
Что ещё очень хотелось, так это вновь попасть в гости к Дамилле. Но ведь она не звала. И к себе утром не приглашала. Да и Гют ещё никаких разъяснений не давал: что делать дальше и что предстоит сегодняшним вечером. А начинать общение с кем-то другим Шенгауту казалось глупым и неуместным.
Зато терпение вознаградилось сторицей, когда напарники уселись в сторонке и юный стахановец начал последовательно объяснять:
– Мы с тобой сегодня сделали пять норм. Это даёт нам определённое право на завтра выбирать для себя дело, которое нам нравится. Любое!
Говорил он это с таким восторгом, что поскучневший Арис сразу опечалился:
«Кажется, такого понятия, как выходные, тут не существует вообще. А хитрые старейшины и тут измыслили, как угнетать рабочий класс, выдумав известный в моём мире лозунг социализма: «Лучший отдых – это смена рода деятельности!» Надоело копать картошку? Иди, ворочай камни! И это надоело? Возвращайся к картошке! Единственная разница, что здесь стахановцу дают особые привилегии: лично выбрать фронт работы для себя на завтра. Ушлые-старушлые… Но что он там талдычит про это самое завтра?..»
Сложно было понять, потому что звучала масса новых слов и обрисовывалась куча новых понятий. Но юный лицедей, которого смело можно было запускать парламентёром в новые миры, и тут справился. После его объяснений стало понятно: ожидается война!
Локальная, примерно на полдня, но, тем не менее, кровавая и смертоубийственная война. И не стоило ходить к гадалке, чтобы получить ответ: с кем? С островитянами, конечно же! По плану, по распорядку, как повелось испокон веков и как было записано в календарях здешних старейшин.
Оказалось, что все острова по небу летают по строгому расписанию, которое не нарушается от сотворения мира. И делятся все они без исключения на дружественные, особо дружественные, важные для торговли, опасные, враждебные, крайне враждебные, нейтральные, неизведанные, ценные, заброшенные, вымершие и прочее, прочее… Причём характеристика порой могла быть несколькими словами, как то: «нейтральный, но ценный уникальными сбросами». Или: «вымерший, но смертельно опасный свалившимися обломками».
При этом каждый остров или триг – как его чаще называли в обиходной речи местные – имел имя собственное и некий порядковый номер. Завтрашнее зло обозначалось в календаре как «Карцалла 20-У». И слава за ним закрепилась самая печальная. Появлялся он над лесом пять раз в году и доставлял лесовикам чуть ли не самые крупные неприятности в их жизни.
Конечно, были некие периоды затишья, когда карцальские разбойники годами с неба не появлялись или появлялись ничтожно малым числом. Но такие периоды легко просчитывались на пальцах одной руки. В каждом случае и во все времена лесовики готовились к этому дню, как к самому ответственному сражению в своей жизни.
До ужина новичок успел получить представление, что возможно завтра в повестке дня: ограбления, убийства, поджоги, разрушения построек на поляне и рядом с ней, похищение женщин и девушек, кои попадутся в руки. Обитатели «Карцаллы 20-У» не гнушались отбирать у безутешных матерей даже детей. Всё ценное, что находилось, тоже забиралось грабителями: меха, мёд, ткани, окорока, металл, оружие с доспехами, ценные шкуры…
«Вот теперь и понятно, зачем здесь столько воинов и почему все ходят с оружием, – размышлял Арис, уже присоединяясь к общему семейному ужину своего опекуна. – И кормят сегодня двойной порцией и лучшей пищей, что вполне очевидно. Завтра все должны быть в наивысшей боевой готовности. Только вот непонятно, как разбойники окажутся непосредственно в посёлке? Не думаю, что на вертолётах… Да и на канатах вниз не спуститься. Неужели умеют летать сами? Или используют надуваемых бачьянов? Что-то такое Гют упоминал… Надо будет выяснить… Кстати, про разрушение домов на деревьях упоминания не было. Почему?.. Ну и пятикратная норма как раз в тему, тут малец правильно поступил, молодец. Всё-таки право самому выбрать завтра нужное место в строю дорого стоит. Жаль только, что из меня воин – никакой…»
Финал ужина ознаменовался продолжительной речью самого старого деда, присутствующего на застолье. Частностей Арис не понял, но общие тенденции уловил:
– Всё, как всегда. Места для всех определены заранее. Что делать, знают все. Разве что… Гют у нас завоевал право выбрать для себя место в бою. И хоть он слишком молод… но пусть выбирает… – Охотник на улиток что-то сказал. Дед скривился, как и большинство старших, досадливо цокнул языком, но всё-таки кивнул: – Да будет так, это твоё право!
Он уже собрался уходить, но малолетка не забыл о своём напарнике:
– Арис Шенгаут тоже заработал право побывать в бою!
На что старик только плечами пожал:
– Пусть выбирает! Время у него есть – до завтрака.
На том распределение от лица старейшин и закончилось. Тогда как их младшие родственники только приступили к бурным обсуждениям завтрашнего дня. А скромно сидящий в сторонке Шенгаут пытался задавить свои мысли, полные досады и сожаления:
Ознакомительная версия.
