Не тратя время на дальнейшее непродуктивное общение, я вышел из дежурки и, начиная борьбу с сытой сонливостью, поплёлся по длинному коридору к лестнице. Честная и приветливая Зинаида не пожалела для меня не только оперативной информации, но и котлет, а так же дефицитного сыра под вторую чашку чая.
Безремённого и бесшнурочного моторостроителя мне доставили, когда я разложил на столе небогатое его приданое. Всего несколько бумажек. Из которых я имел твёрдое намерение сшить ему реальный срок лишения свободы. Так, как искренне полагал, что просто так, исходя из скудоумия и спеси, бить неповинных людей непозволительно никому. Даже пролетариям-моторостроителям.
— Уже больше трёх часов нас в камере держите! — едва переступив порог, начал возмущаться юрист-заочник, — Не имеете права!
Серое прыщавое лицо люмпена побагровело в праведном гневе. Он абсолютно искренне негодовал. А отливающие лиловым цветом засколупины на его наглой харе, еще совсем недавно серовато-бледные, подтверждали высшую степень его раздраженности.
— Завтра же к прокурору на личный приём пойду! — кипятился слесарь, — Больше трёх часов не имеешь права держать! Или возбуждай дело, или отпускай!
Кивнув сержанту, я выдвинул из стола второй ящик, где хранились бланки и достал постановление о возбуждении уголовного дела. Положив его перед собой, начал заполнять «установил-постановил».
— Присаживайся! — указал я гонителю мордовского этноса на стул рядом с торцом своего стола. — Что ж, как скажешь! Уговорил ты меня, буду на тебя дело возбуждать! Тем более, что гражданин, которого вы избили, заявление на тебя написал. И к прокурору, как и ты, завтра собрался. Точно с такими же требованиями. Он, до кровавого поноса хочет, чтобы я на тебя дело возбудил.
Задержанный Горшенин слегка охолонул и настороженно глядя в мою сторону, уселся на предложенный стул.
— Только на меня? — хмуро спросил он, с живым интересом рассматривая заполняемый мною бланк.
— Ага! Ко всем остальным у него почему-то претензий нет, — подтвердил я недоумение подозреваемого, — Видно, сумел ты, гражданин Горшенин, затронуть его ранимую душу. Через его широкое лицо. Обижается он, что слишком уж больно ты ему по обличию съездил своей рабочей мозолистой рукой! И, как я уже отметил, непрерывно грозится завтра к прокурору пойти. Чтобы ни при каких обстоятельствах не уклонился ты от уголовной ответственности за совершенное зверство.
Слесарь-юрист, выгнув шею, читал выходящий из-под моего пера текст, а я ему не препятствовал. Багрянец, разрумянивший его ущербный лик, начал потихоньку сходить на нет. Прочитав главное, он поднял на меня глаза и скривился в ухмылке.
— Да пусть он хоть что в своём заявлении пишет! Он один, а нас четверо! — наполняясь уверенностью от произносимых слов, хулиганистый гегемон опять воспрял духом, — А других свидетелей там не было! Хрен вы до суда эту шнягу доведёте! Нам в универе уголовное право бывший прокурор читает! И, как вас, ментов, прокурорские работники за нарушения дрючат, он тоже постоянно рассказывает! Жалобу на тебя завтра отнесу прокурору! Он тебе холку намылит, а ты передо мной еще извиняться будешь!
Вячеслав Савельевич поймал волну и опять смотрел на меня с непревзойдённым нахальством. Ровно таким, чтобы я окончательно созрел для решения не пропустить его выше третьего курса юрфака. И вложить в его пролетарские руки пилу «Дружба» или кайло.
— Ладно, гражданин Горшенин, как юрист ты должен понимать, что в твоём случае, обстоятельства, характеризующие личность, имеют определяющее значение! — начал я туманить мозг моторостроителя, — Или ты еще этого не проходил? Понимаешь, о чем я?
— Я всё понимаю! — солидно сказал, как отрезал гражданин Горшенин, — Характеристика, что ли нужна? Будет тебе характеристика!
— Характеристика обязательно нужна! — согласно кивнул я, — Но чуть позже. А сейчас ты пока изложи собственноручно версию данного происшествия. Вот тебе бумага, ручка и, давай-ка, опиши всё подробно. Может, и впрямь потерпевший сам вас спровоцировал.
Довольно ухмыльнувшись, скандальный мастеровой придвинул к себе листок и взялся за авторучку. А я встал из-за стола, с хрустом потянулся и пошел к двери. Надо было вовремя и правильно встретить сержанта с приконвоированной им хабалкой Сосниной.
Долго ждать не пришлось. Помдеж, воодушевлённый обещанным упоминанием его имени в победной реляции, был пунктуален. Как только он и хулиганка появились из-за поворота, я шагнул им на встречу.
— Иди, посторожи свидетеля, пока он свои показания пишет, а мы с гражданкой побеседуем в соседнем кабинете! — приказал я сержанту и дождался, когда он зайдёт в кабинет и притворит за собой дверь.
— Пойдёмте, гражданка Соснина, побеседуем о совершенном вами преступлении! — подтолкнул я уже немного пропахшую камерой барышню к зуевским апартаментам.
— Никаких преступлений мы не совершали! — неуверенно забубнила протрезвевшая матершинница. — Он сам ругался и к нам драться лез! А потом убежал!
— Вот и хорошо! — похвалил я Соснину, — Всё правильно! И на суде говори тоже самое! Слово в слово!
— На каком еще суде? — удивлённо нахохлилась до появления второго подбородка любительница нецензурных оборотов речи, — Нас же четверо, а он один! Кому веры больше⁈ Он же один! — удивлённая до крайности наглая баба смотрела на меня, пытаясь понять непонятное.
— Нет, Лариса Павловна, считалка здесь совсем другая! — печально вздохнув, опроверг я расчеты Сосниной, — Это час назад так было. А теперь всё изменилось. Теперь гражданин Горшенин Вячеслав Савельевич сидит в соседнем кабинете и подробные показания даёт. Как ваш супруг гражданину Трякину телесные повреждения наносил и, как принадлежащее ему имущество открыто похитил! Совершив тем самым грабёж личного имущества! Пять лет, Лариса Павловна, вашему мужу придётся дома поотсутствовать! Зато потом вернётся честным человеком! Искупит вину и вернётся. Теперь их всех вместе с потерпевшим трое, а вас с твоим супружником двое! Если ты не поняла, то я про Горшенииных и Трякина.
Упитанное лицо гражданки Сосниной перекосилось и стало еще шире.
— Врёте вы всё, товарищ милиционер! — выдохнула она с агрессивным отчаяньем в голосе, — Славка предупреждал, что вы крутить-вертеть будете, чтобы с толку нас сбить! Ничего у вас не выйдет! Он, этот Трякин, один, а нас четверо! Так-то!
— Так –то так, да не так, гражданка Соснина! — без торжества покачал я головой,. — Он, ваш знакомец Горшенин, сволочь, конечно же! Но сволочь, надо признать, юридически подкованная! И как только понял, что придётся отвечать, сразу решил из обвиняемых в свидетели податься. Теперь вон сидит и показания на твоего мужа строчит! Пошли, сама убедишься!
Взяв под локоток матершинницу Ларису, я потянул её в коридор. Начисто утратившая апломб хабалка послушно засеменила за мной.
Подведя её к своему кабинету, я приоткрыл на два пальца дверь и указал Сосниной на слесаря Горшенина, который увлечено изливался понапраслиной на потерпевшего Трякина. Морда злодея светилась радостью. Скучающий сержант сидел на моём месте.
Дабы растерянная, но набухающая возмущением Лариса не смазала постановку, я торопливо оттеснил её обратно в зуевский кабинет. Соснина, пораженная коварным предательством лучшего мужниного друга, шмыгала носом и тихо обкладывала последнего по матушке. Вызывая невольное уважение её богатым запасом специфических слов.
Теперь, её округлое и даже из-за молодости лет миловидное лицо, привлекательным не выглядело. Передо мной была рассопливившаяся, но очень злобная и свиноподобная фурия. Готовая ради праведной мести пуститься во все тяжкие. И ни минуты не дожидаясь, когда эта месть охладится, чтобы стать тем самым блюдом.
— Он же, пидор рябой, сам велел всем нам стоять на своём! И ни в коем случае, вам, ментам, не поддаваться! Как же так, товарищ следователь? — напрочь потерявшая ориентацию во взаимоотношениях с МВД, искала у меня сочувствия Лара.
