Может и хорошо, что я отказался от безумного предприятия. Самая подробная карта всё же не способна дать ощущение пространства. Только одолев часть намеченного пути, я осознал подлинные масштабы Великого Фронтира.
К счастью пускаться в одиночный поход не пришлось. Возле безымянного причала в верховьях Лены я повстречал купеческий поезд из дюжины возов, гружённых кулями с мукой и зерном знаменитых Илимских пашен. Хозяева груза, братья Полосухины, как раз подряжали лодейных на сплав до Якутска.
Братья отлично дополняли друг друга. Семён был года на три старше Ивана, но выглядел лет на десять моложе. Здоровенный мужик, живое воплощение сибирского человека, каким его изображают в романах и кинофильмах. Он говорил редко, но всегда по делу. От его свирепого взгляда сразу пропадало желание торговаться или упорствовать в споре. И о чём–то просить не хотелось тоже. Правда Семён не умел и слукавить. Его прямота могла навредить бизнесу. Тут–то и находилось применение младшему братцу. Обликом Иван походил на пронырливого дедка: щуплая слегка сутулая фигура, рыхлое лицо, неухоженная борода. Он мог заморочить голову любому конкуренту или покупателю. Он любил поболтать, вступал в разговор с каждым встречным, чем, в конце концов, и помог мне принять единственно верное решение.
– Мы хлеб на Камчатку везём, – сказал Иван. – Хочешь, давай с нами.
Я кивнул. Проще чем автостоп!
Братья не спросили, чего я забыл в эдакой глуши, не потребовали какой–нибудь платы или работы. Здесь принято сбиваться в караваны, а что не принято так это лезть с расспросами к прохожим. Надо будет – расскажет сам.
Вот так я и пристал к купеческому поезду.
***
Тайга неожиданно кончилась, горы расступились, и река выкатила на равнинную плешь. Полосухины, словно ими внезапно овладел приступ агорафобии, немедленно повернули к берегу, выбрав холмик с последним участком сплошного леса.
– Всё, приехали, – улыбнулся Иван, соскакивая с барки и привязывая верёвку к стволу дерева.
– Шутишь? – в том ему ответил я, но не удержался и осмотрел берег внимательно.
Пятна кострищ, аккуратно обложенных камнем, шалаши крепкие и добротные, точно их строили в расчёте на ядерный удар, длинные сооружения из жердей, предназначенные то ли для сушки рыбы, то ли для ремонта сетей. Судя по всему, стоянкой пользовались регулярно, но, при всей скромности сибирских острогов, на город она явно не тянула. Тем более не тянула на Якутск.
– Крепость в тридцати верстах отсюда, – пояснил Иван. – А это Кангаласский Камень. – Он показал на гранитный утёс. – Место можно сказать святое и у якутов, и у тунгусов. Хатысма, тунгусский атаман, давным–давно здесь смерть в бою принял. Вот с тех пор и почитают они камень.
– А мы–то чего здесь остановились? – не понял я.
Ну не мощам же языческим купцы задумали поклониться.
– Опасно в Якутский идти, – пожал плечами младший Полосухин.
– Это в город–то опасно?
Потянуло запашком очередной интриги. А сколько ещё их хранит это время?
– Для купца город порой хуже тайги, – охотно пояснил Иван. – От разбойников или зверя мы с божьей помощью отобьёмся, от немирного какого народца при удаче уйдём, а вот властям дай только коготком уцепиться.
– И чем они могут повредить?
– Много чем. Придумают пошлину какую–нибудь сверх установленной. Или, к примеру, груз отберут в казну.
– Отберут?
– Ну, отобрать, положим, не отберут, но могут, скажем, заставить продать им наш хлеб по казённой цене. Копеек по пятьдесят за пуд предложат, а то и по тридцать. Для нас это всё равно, что отберут. Если привоз в этом году сорвали, то запросто. С верховьев–то из–за мелководья мало кто вышел. А иные городки да острожки, куда казённые поезда добираются редко, только тем и живут. Заловят купца прохожего и обдерут как липку. В Якутском такое, конечно, нечасто случается, однако бережёного бог бережёт.
– Жаль, хотел городок посмотреть.
На самом деле мне требовалось подыскать место для будущих перемещений. Чутьё подсказывало, что в Якутске ещё возникнет надобность. Не добираться же в следующий раз лишних тридцать вёрст.
– А мы сейчас туда и пойдём, но только налегке, на лодочке малой, – сказал Иван. – Видишь, здесь пусто. Ушли якуты. Можно, конечно, подождать, но времени жалко. Они неделями по округе будут бродить, а в Якутском завсегда кто–то из них остаётся.
Русский форпост на Лене выглядел солидно. В центре стояла деревянная крепость, способная устоять против набега диких племён. Кроме того, Якутск окружал мощный острог. Вернее сказать он был некогда мощным. Но видимо опасность серьёзного приступа давно миновала, так как одна из стен у острога отсутствовала. То ли сгорела, то ли сгнила и была разобрана. Издали казалось, будто квашня растущего города высадила преграду и распалась на подступах десятком мелких домиков.
Мы спустились под гору, но к самой крепости не пошли. Здесь прямо на траве возле пасущихся лохматых лошадок сидели, беседуя и куря трубки, якуты. Большинство из них были одеты на русский манер. В таких же кафтанах, в каких ходили купцы или казаки, в похожих шапках и только на ногах красовались торбаса вместо сапог. Впрочем, эту удобную тёплую обувь любили носить и русские, так что отличались якуты только азиатским типом лица, да и то, такие лица часто встречались и у казаков с купцами, не говоря уже про тунгусов.
Старший Полосухин заговорил с туземцами на их наречии. Те возбудились, повскакивали с мест. Трое начали что–то выяснять, быть может, заспорили, а около десятка спешно расселись по лошадкам и умчались в разные стороны.
– Это люди здешних тойонов, – пояснил младший. – Не всех, но нам хватит. Здесь и кангалассы, и батулусы, и мегинцы. Семён подрядил их на дорогу в Охотский. По службе–то государевой они если и получают что за провоз, то гроши. Зря лошадей и себя гробят. А мы платим честно, по сорока копеек за пуд, вот они и забегали.
Когда мы вернулись к камню, там уже собралось несколько семей с табунами. Женщины занялись хозяйством, мальчишки возились с лошадьми, а вожди сидели вокруг костра курили трубки, обменивались шутками и смеялись. Казалось старикам безразлично возьмут ли внаём их лошадей или предпочтут животных соседа.
Когда Семён обратился к вождям, те, сохраняя достоинство, напустили на себя равнодушный вид. Полосухин не стал сбивать цену, пользуясь конкуренцией, но вместе с братом отбирал самых выносливых животных из разных табунов. Это оказалось разумной стратегией. Все семьи остались довольными – по десятку–то лошадей каждая к каравану пристроила – без обиды на клиента или зависти к соседям. Купцы вдобавок получили хороший эскорт, ведь каждый тойон отряжал человека присматривать за своими лошадьми.
– А ты что пешком решил идти? – спросил Иван.
Вопрос застал врасплох. В лошадях я разбирался плохо, в дальневосточных ценах тем более. А предстоящая дорога требовала серьёзного к себе отношения.
С помощью младшего Полосухина я выбрал подходящую лошадку и сговорился с хозяином на трёх с полтиной. Почти столько же стоило бы купить лошадку вовсе. Но зато так – никаких забот по дороге. Кормить, поить и чистить её должен будет по уговору человек тойона. А случись лошадке погибнуть, её тут же заменят свежей.
Я расплатился, и моя монета стала единственной, что зазвенела при сделке. Купцы в качестве платы достали тюки с табаком и чаем, свёртки китайской материи. Братья наверняка назначили за встречный товар двойную против иркутской цену, а значит и лошади обошлись им вдвое дешевле, чем мне.
Якутские подростки погрузили добро на невостребованных животных и отправились по стойбищам, а старики, воины и те, кому предстояло сопровождать караван остались. Зная, что всякая сделка закрепляется у русских хорошей пьянкой, якуты заранее принесли свежего мяса и зелени. Запылали костры, лагерь наполнился запахом печёного мяса. Полосухины достали водку, пригласив к столу и меня, и сплавщиков.
