И тут я, конечно же, вспомнил про Болотова. Вот кто, несомненно, поднимет всё это дело! Написал ему в Богородицк, и вскоре (вскоре — это через месяц, что очень быстро и для расстояний от Петербурга до Тульской губернии, и вообще по меркам этого неторопливого века) Андрей Тимофеевич приехал ко мне.
Признаюсь, я очень рад был его видеть. Есть две категории исполнителей: одни сразу всё обещают, но сделают или нет — фифти/фифти. А есть те, кто не торопится с обещаниями, но если уж сказал, что всё будет выполнено — можно спать спокойно. Болотов был из таких; едва он вошёл в мой кабинет в Зимнем, только взглянул я в его спокойное, уверенное лицо, изрезанное морщинами, выдубленное солнцем и ветром, сразу же понял — переселенцев он наладит только в путь; дай-то бог всякому делу так быть устроенным, как он наладит переселенцев!
— Рассказывайте, Андрей Тимофеевич, как у вас дела с распространением картофеля? А то я ваши доклады получал по прошлый год, а потом всё прервалося!
— Да, вроде, и недурственно, Александр Павлович, дело у нас шло, как я в отчётах своих и указывал. Как вы знаете, Тульское, Калужское и Рязанское наместничества мы вполне успешно освоили, и картофель там ныне вовсю цветет. А как поехали под Москву, тут промашка вышла. Кучер мой, Кузя, оченно хорошо мне с этим делом помогал, только есть в нём порок: любит выпить, и притом весьма несдержан на язык. И что ты будешь делать: три наместничества прошли, всё было замечательно, а вот в московском, только мы появилися, сразу его на съезжую взяли: что, мол, за крамольник тут с Тулы приехал? Пришлося его вытягивать; денег извёл, прямо скажу, немало, да всё бестолку. Решил идти к наместнику Прозоровскому. Александр Александрович, надобно сказать, сразу во всё дело вник и разрешил ко всеобщему удовлетворению, но мне завещал: «Ты, Андрей Тимофеевич, свои эти покатушки брось. Теперь всё санкюлотов ищут, кармальольцев-карбонариев, а вы тут всякия непотребности про государыню баите; гляди, как бы тебе не загреметь, куда Макар телят не гонял». Ну, я и затаился на время.
— Понятно. Кучера-то вызволили?
— Да, всё с ним благополучно!
— А я вас вызвал для нового применения. Я ведь занимаюсь теперь Новороссийским краем; там очень не хватает людей.
Болотов загорелся: новое дело его страшно увлекало. Решили, что он получит три земельных участка — под Ростовом-на-Дону, в Крыму и у Херсона. Предстояло устроить образцовые поместья, при котором будут школы для переселенцев. Нужны большие бараки, где переселенцы какое-то время будут жить; там надо будет учить их применять волов, пахать плугом, делать правильные севообороты; там же будем выделять им новые сельхозорудия. Поскольку все три поместья Андрей Тимофеевич в одиночку вести бы не смог, он пригласил помощника — тоже тульского помещика, вместе с Болотовым увлекавшегося новыми методами хозяйствования.
Дело потребовало расходов, заметно больших, чем просто перевозка людей из пункта «а» в пункт «б»: специально для переселенцев наладили массовое производство плугов, недорогих и удобных для степной местности; здесь же на месте их должны были снабдить и хорошими, продуктивными породами скота.
В те времена русские породы коров не отличались особый молочный продуктивностью. На то было много причин: во-первых, никто до сих пор в России не занимался толком племенным животноводством — все варились в собственном соку, используя традиционные для той или иной губернии породы скота. Во-вторых, русским крестьянам рекордные удои были не сильно-то нужны: от коровы требовалось просто накормить дневным удоем людей в течение одного дня, Товарное молоко по понятным причинам не производилось его же невозможно было хранить; а сливочное масло и сыр в России делать никогда не умели.
Я написал посланнику Воронцову Семёну Романовичу в Лондон, с просьбой сообщить, какие породы коров в ходу сейчас в Англии; такие же запросы направил в Австрию, Данию, Пруссию и Голландию. В результате в Англии было закуплено несколько дюжин бычков пород Герефорд и Хаммли, шетландских овец, из Голландии приехали овцы породы «тексель», происходившие с одноимённого острова, и фризские коровы, из Германии — голштинские коровы; из Испании ожидались мериносы. Часть была направлена в хозяйство Орлова, часть — в ведение Болотова, для выведения подходящих для юга России высокопродуктивных пород
Конечно, в чистом виде дорогостоящих иностранных коров никто бы им не давал; задача состояла в том, чтобы на основе лучших европейских пород вывести наши собственные, высокопродуктивные, и в то же время хорошо подходящие для условий юга России.
Таким образом, Болотов, кстати, вступивший в Петербурге в Вольное экономическое общество, возглавил сеть государственных поместий, где переселенцы какое-то время жили, работали, и одновременно обучались новым для них методам хозяйствования. Лишь отработав 1–2 года в этих поместьях в качестве батраков, крестьяне-переселенцы получали свои наделы и денежную сумму на «обзаведение». Чаще всего вместо денег крестьяне брали инвентарь и скотину, понравившуюся им в «государственном поместье».
Позже таких поместий стало несколько; крупное помещики, главным образом — выходцы из вольного экономического общества, интересовавшиеся сельским хозяйством, заводили себе «экономии» на южных землях и одновременно получали подряд на обучение переселенцев. Одним из них, в частности, стал мой духовник Андрей Афанасьевич Самборский, всегда, ещё в бытность свою в Лондоне увлекавшийся сельским хозяйством.
Была у потёмкинского наследства ещё одна сторона: Светлейший князь располагал собственной сетью осведомителей и шпионов. У него имелись свои люди в Венеции, Баварии, Австрийской империи, Франции, Польше, и даже в Ватикане. Среди этих людей были самые разные личности: разорившееся дворяне, негоцианты, евреи, лица духовного звания, но особенно экзотичными среди них были иезуиты.
Да у меня большой новостью было узнать что в нашей стране в это время действовал Орден иезуитов. Более того, Россия являлась единственным государством, не запретившим их деятельность! как-то так получилось что иезуиты вдруг опротивели решительно всем государством в Европе, даже ультрарелигиозным испанцам. Екатерина разрешила им поселиться в Белоруссии, где было в то время много католиков. Официально иезуиты прекратили деятельность в Европе, а в России занимались в основном элитным образованием, а вот фактически дела обстояли немного иначе: орден сохранял обширные связи в европейских странах, особенно среди своих бывших учеников. Генеральный викарий ордена Гавриил Линкевич вскоре предстал передо мною, и сразу же начал прибедняться.
— Я всего лишь скромный руководитель белорусского приората, но волею судьбы оказался главой остатков нашего ордена, запрещённого римским папой во всех концах света….
— Но у вас же есть контакты остальных иезуитов… ну или бывших иезуитов. Их же не бросили в тюрьмы?
— Нет, большинство живёт обычной жизнью, только не может принимать участие в деятельности ордена.
— Вот мне бы наладить контакты с этими, «живущими обычной жизнью»… Ведь в вашей сфере «бывших» не бывает, так ведь?
Линкевич закатил глаза, показывая, что я попал в самую точку.
— Мне нравится ваш девиз. «Цель оправдывает средства»… Он вполне отвечает моему умонастроению. Думаю, мы сработаемся, господин Линкевич… если, конечно, вы хотите ещё оставаться в России!
Линкевич хотел остаться. Мы сработались.
Вскоре мне начала поступать информация по этой линии, и одной из наиболее интересных фамилий здесь оказался юный граф Строганов, проживавший за границей…
Глава 11*
Таково было наследие, оставленное мне Потёмкиным. Кроме него, большой объём работы достался мне и от Воронцова. Александр Романович после смерти Потёмкина рассчитывал многое взять свои руки, но обманулся в своих ожиданиях, столкнувшись с новым фаворитом, ещё менее удобным, чем Потёмкин. Воронцов стал всё более отходить от дел, передавая руководство промышленностью и торговлей другим людям. Так, он два раза подряд взял себе два годовых отпуска; видя такое охлаждение к службе, императрица и вовсе освободила его от всех обязанностей. Видя это, я решил предложить собственный план разграничения полномочий.
