– Ну, Катюша, с тобой теперь только мужу твоему в стрельбе тягаться. Я такой меткости давно не видал.
Полковник нисколько не льстил дочери. Все её попадания можно было накрыть медным пятаком. Но Катерина была с ним не согласна. Помня, как стреляет её благоверный, девушка стремилась к такому же результату.
– Вот когда все дырки можно будет гривенником накрыть, тогда да, добрая стрельба будет, – проворчала она, забирая у него мишень.
– Это, девонька, надо тыщи патронов сжечь, – понимающе усмехнулся казак, давший ей совет при стрельбе из винтовки. – Так у нас только муж твой стрелять умеет. Казаки пострелять не дураки, но до него любому из нас далече будет.
– Он умеет, и я научусь, – ответила Катерина, упрямо насупившись.
– Ну, дай-то бог, – кивнул казак, пряча усмешку в усы.
– Думаешь, не получится? – тут же взвилась девчонка.
– Отчего ж. Ты только не забывай, девонька, что княже много лет так стрелять учился, а ты тот револьверт едва в руки взяла. Тут терпение надобно, – наставительно пояснил ветеран.
– Катерина, почему ты терпишь такой тон по отношению к себе? – вдруг спросил полковник, перейдя на французский язык.
– А потому, папенька, что эти казаки не просто так тут находятся. Это наша с тобой охрана, и Руслан просил относиться к ним почтительно. Хотя бы из уважения к их возрасту и шрамам, – отозвалась девушка, перейдя на тот же язык. – И если потребуется, они не задумываясь рискнут ради нас своими жизнями.
– С чего ты взяла? – охнул полковник, от удивления снова заговорив по-русски.
– А с того, что они в том Руслану слово дали, – пояснила Катерина, всё так же по-французски.
Не найдя, что ответить, полковник пожал плечами и, прихватив мишени, отправился их вешать. Дождавшись, когда он вернётся обратно, Катерина снова взялась за оружие. Отстреляв все патроны, девушка почувствовала, что устала, и, подхватив винтовку, позвала:
– Папенька, идёмте чай пить. Хватит на сегодня.
– И правда пора, – закивал полковник, с кряхтением потирая натруженные плечи.
– И вы, казаки, на кухню ступайте. Я велю кухарке вам чаю подать и к чаю чего, – повернулась Катерина к охране.
– Благодарствуй, девонька, – коротко поклонились казаки, подхватывая свои винтовки.
Глядя, как ловко и привычно они обращаются с оружием, Павел Лукич только одобрительно хмыкнул, понимая, что подобные бойцы, каждый, стоят десятка его солдат, с которыми он когда-то воевал в одном строю. Вся четвёрка прошла в дом, и Катерина, не позволив Мишке забрать оружие, лично отнесла его в оружейную, собираясь после чая почистить. Павел Лукич, услышав это, одобрительно усмехнулся и, вздохнув, последовал за дочерью. Убрав оружие и отмыв руки от пороховой гари, они встретились в столовой, где слуги уже накрыли стол.
Катерина, быстро проглотив свою чашку чаю, оставила отца наслаждаться напитком и поспешила на кухню, якобы отдать распоряжения для обеда. Сама же, присев рядом с казаками, осторожно спросила:
– А часто такое, как сегодня, бывает?
– По-всякому, девонька, – отхлебнув чаю, буркнул дававший ей советы казак. – Да ты не кручинься. Княже, он просто так рисковать не станет. Он у нас голова. И сам бережётся, и людей своих бережёт. Завсегда повторяет: помереть за родину много ума не надо. А вот врага положить и самому выжить, тут думать уметь потребно. Война, это не кто кого перестреляет, а кто кого передумает. А думать он умеет, уж поверь.
– А это опасно, вот так сразу вдогон пускаться? – не унималась Катерина.
– Это отсюда они гоном пошли, – усмехнулся второй казак. – А как к хутору подойдут, так прежде пластунов отправят, все подходы проверить и врага поискать. Никто дурной силой в хутор ломиться не станет. Да и вправду угомонись, княгинюшка. Не рви себе сердечко. Оно ведь не впервой, чтобы абреки на хутора да станицы налетали. У Шатуна вои опытные, всякого повидали.
– Думаете, обойдётся? – помолчав, прямо спросила девушка.
– Покойна будь, девонька. Княже, он своё дело добре знает. Обойдётся, – решительно кивнули казаки.
* * *
Отряд добрался до разорённого хутора через два часа. Пластуны, быстро обойдя поселение по кругу, убедились, что противник отступил, и бойцы вошли в посёлок. Мрачно глядя на кровавые лужи посреди улицы, Руслан только сжимал зубы, чувствуя, как в груди закипает холодная, бешеная ярость. Обитатели хутора, три семьи, нашлись во дворе самого большого дома. Глядя на зарубленных мужчин, растерзанных, изнасилованных женщин и походя уничтоженных детей, Шатун медленно свирепел.
Казаки, рассредоточившись по дворам, благо их и было-то всего четыре, быстро восстановили картину нападения. Бандиты атаковали ранним утром, едва только начало светать. Пощады не было никому. Приехавший в город за помощью мальчишка остался единственным живым из всех обитателей хутора. Усилием воли взяв себя в руки, Шатун внимательно огляделся, отмечая про себя несоответствия, обычные для такого налёта.
Подошедший к нему хорунжий устало вздохнул и, сняв папаху, глухо проворчал, медленно крестясь:
– Всех порубили. В хатах всё перевёрнуто, но брали, похоже, только самое ценное.
– Что у простого крестьянина ценного-то может быть? – пожал Руслан плечами. – Всех богатств, худоба да монисто у жены.
– Не скажи, княже. Крестьяне народ тороватый. У каждого хоть какая кубышка, а припрятана. Пусть в кубышке той медь одна, а всё одно имеется. На чёрный день отложено. Вот их они и искали.
– Нашли? – безжизненным голосом поинтересовался Шатун, отводя глаза от растерзанных тел молодых женщин.
– Выпытали, – мрачно кивнул казак, играя желваками на скулах. – Матери выдали, когда детишек мытарить взялись. Мужиков-то сразу положили. Сам глянь. Рубили, едва дав на крыльцо выскочить.
– Роман где? – окончательно взяв себя в руки, уточнил Шатун.
– След нашёл. Осматривается.
Их разговор прервал тихий плач ребёнка. Вздрогнув, Шатун завертел головой, пытаясь понять, откуда именно он раздаётся.
– С конюшни, похоже, – подсказал хорунжий, кидаясь в указанную сторону.
Влетев в добротную, крепкую конюшню, они поняли, что не ошиблись. В самом дальнем деннике, в яслях, лежал ребёнок, примерно двух-трёх месяцев от роду. Стоявшая в деннике кобыла, склонившись к младенцу, тихо пофыркивала, словно пыталась успокоить его. Хорунжий, открыв дверцу, осторожно шагнул в денник и, ласково огладив лошадь, аккуратно достал из яслей ребёнка. Вынеся младенца на улицу, казак развернул пелёнки и, качнув головой, растерянно проворчал:
– Девка. Пелёнки обдула, вот и вопит.
– Глянь в доме, может, есть сухие, – растерянно посоветовал Руслан, опасливо рассматривая младенца и косясь на собственные лапы.
Хорунжий быстрым шагом прошёл в ближайший дом и, вернувшись с кучей чистых пелёнок, принялся приводить девочку в порядок. Отбросив мокрые пелёнки в сторону, он ловко обмыл её водой из ведра и, отерев прихваченным рушником, завернул младенца в чистое. Глядя на его ловкие, уверенные движения, Шатун только головой покачал. Ему до такой уверенности в своих действиях было далеко.
Своих детей у него никогда не было, а пеленать младших сестёр ему просто не доверяли. Так что теперь, глядя на уверенные движения казака, Руслан ощутил что-то вроде лёгкого укола зависти. Подобная уверенность достигается только долгой практикой.
– Что с дитём делать станем, княже? – вывел его из задумчивости вопрос хорунжего.
– Надо в город везти, – не раздумывая, ответил Шатун. – Всё одно сюда надо хоть кого-то звать, чтобы за худобой присмотрел. Сам видишь, тут и птица, и коровы, и лошади вон остались. Звери эти только собак побили.
– Они всегда так делают, – мрачно кивнул хорунжий. – Чтобы шума поменьше было. Даже стрелять не стали. Всех белым оружием положили.
Выскользнувший из-за угла дома Роман быстрым шагом подошёл к Руслану и, утирая рукавом пот, обстоятельно доложил:
– Их два десятка было. Все верхами. Три заводных коня. Пришли потемну, а напали с первым светом. Ушли вдоль хребта.
