— Вы, Виктор, извините нас, — вступил в разговор Николай Фомич, — мы не хотели вас обидеть. Просто вы действительно крайне необычный юноша. И это не говоря о ваших способностях. Вы прекрасно поёте и играете на многих инструментах и разговор у вас как у человека с жизненным опытом, а вам на вид лет 19.
— 17,- поправил я Ольгиного отца.
— Что? — переспросила Антонина Владимировна.
— Мне 17 лет, — повторил я и уточнил, — будет в ноябре.
Я уже начинаю привыкать к удивлённым лицам. Вот и Ольгины родители тоже удивились, выгляжу то я старше своих лет. Кстати Насте тоже на вид можно дать 16 лет, а не её сегодняшние 14. Видимо сказывается хорошая генетика.
— А песни, которые вы поёте, они Ваши? — женское любопытство непреодолимо, хотя главный вопрос, который хотела задать, Антонина Владимировна явно приберегла на чуть попозже.
Ничего не отвечая, опять с улыбкой развёл руками и слегка поклонился, чем вызвал очередную порцию удивления у собеседников.
— И на иностранном языке? — спросил Николай Фомич.
— И на испанском тоже. Кстати ещё две песни, которые я исполнял, были изначально написаны на французском. Это "Вечная любовь" и " Если б не было тебя".
— Виктор, вы кроме испанского ещё и французский знаете? — удивлению Антонины Владимировны не было предела, — а насколько хорошо вы знаете французский? — последнее было задано на языке Вольтера, что не удивительно с её гимназическим образованием.
— Владею свободно, — на том же языке ответил я, — а ещё испанским, немецким, английским, итальянским, китайским и японским. И разговорным и письменным.
Всё, добил я жену красного военмора. У неё от удивления дар речи пропал. Пришлось встать и налить ей в стакан из стоящей на столике бутылки минералки. Выпив шипучий напиток она пришла в себя.
— Но откуда?!
— Ну, так скажем, оттуда же, откуда и мои способности. Но об этом говорить не будем. Не самые приятные, так сказать, воспоминания. Надеюсь когда-нибуть я вам об этом расскажу, но не сегодня.
— Скажите, Виктор, — аккуратно вступил в разговор Николай Фомич, — а вот те две песни, что вы пели, которые о любви…
— Да-да, — перебила мужа Антонина Владимировна, — нам обоим показалось, что вы пели их исключительно для Ольги.
Вот и главный вопрос подошёл. Пришлось изобразить смущение и опустив глаза, кивнуть.
— Поймите, Виктор, нам бы очень хотелось, чтобы вы с Ольгой подружились, но не хотелось бы, чтобы это было лишь мимолётным путевым увлечением. Мы с Николаем Фомичём безмерно благодарны Вам за то, что Вы, фактически, спасли нашу дочь и на всю жизнь Ваши должники за это, но… Мы прекрасно видим, насколько вы ей не безразличны, как она буквально расцветает при Вашем появлении и нам очень не хотелось бы, чтобы Вы разбили ей сердце и заставили страдать….
— Антонина Владимировна, — прервал я маму Ольги, — я прекрасно понимаю ваши с Николаем Фомичём опасения, но уверяю вас, что для меня нет никого на свете, дороже двух девушек. Это моя сестра Настя и ваша дочь Ольга. И я никогда не допущу, чтобы им было плохо. Поверьте, Ольга мне тоже далеко не безразлична. И даже более того, — я опустил лицо и чуть слышно произнёс, — я никогда не прощу себе, если потеряю её. И, пожалуйста, не говорите ни о каких долгах. Это не вы мне, а я вам должен. На всю оставшуюся жизнь.
— Ну вот и славно! — громко хлопнул себя по коленке Ольгин отец, — а за это предлагаю выпить коньячку. Виктор, вы как?
— В терапевтических дозах только за, — с энтузиазмом ответил я, — и, пожалуйста, обращайтесь ко мне на ты, а то мне как-то немного не по себе становится.
— Договорились, — засмеялся Николай Фомич, разливая в три рюмки янтарную жидкость, — Ну, за понимание! — поднял он свою, а я откровенно заржал, настолько он был похож на актёра Булдакова в роли генерала.
Родители Ольги с рюмками в руках с недоумением смотрели на меня, чуть ли не истерично ржущего. Пришлось экстренно брать себя в руки и объяснять, что Николай Фомич со своим тостом был точь-в-точь как один мой знакомый, тоже выдающий короткие, но весьма ёмкие тосты.
В общем встреча прошла, как иной раз пишут, в тёплой дружественной обстановке. Заодно обратился к Стрельниковым с просьбой приютить на несколько дней у себя Настю.
— А как же вы, то есть, ты, Виктор? — спросила Антонина Владимировна, — тебе же тоже надо где то жить? И, вообще, оставайтесь у нас. Николай говорит, что квартиру нам выделили большую.
— Да, Виктор, действительно, квартиру мне выделили просторную, так что разместим вас с сестрой без проблем.
— Спасибо, конечно, огромное, — поблагодарил я, — но не хотелось бы вас стеснять. Думаю что смогу снять жильё где-нибуть поблизости к вам.
— Кстати, Виктор, — вспомнил Николай Фомич, — мне говорили в штабе, что наша соседка сдаёт комнату, оставшуюся от сына. Там иногда селятся приехавшие командиры. Правда сдаёт она не всем, но, думаю, мы сможем с ней договориться.
— И правда, Виктор, — поддержала мужа Антонина Владимировна, — это было бы просто замечательно. И в школу можно было бы записаться в одну. А прописать вас мы можем у себя.
Глава 7
Ленинград встретил нас низко висящими свинцовыми тучами, из которых, время от времени, лил мелкий дождь, да Солнце иногда проглядывало в редких разрывах облачности, словно напоминая, живущим внизу, о своём существовании. С попутчиками распрощались очень тепло. Пока ехали, мы дали ещё два концерта и теперь на перроне нам устроили прощальную овацию, вызвав неподдельный интерес у всех встречающих-провожающих. Анна расцеловалась в щёки с Настей (мне же лишь смущённо пожала руку), а её дядя, начальник поезда, долго тряс мою ладонь двумя руками, рассыпаясь в благодарностях и приглашая ехать обратно, если соберёмся, исключительно с их путевой бригадой.
Забросили вещи к Стрельниковым и пошли вдвоём с Николаем Фомичём к их соседке, договариваться о съёме комнаты. Соседкой оказалась строгая статная дама, возрастом чуть старше, так сказать, бальзаковского. Короче лет, так, чуть за 50.
— Добрый день, — начал Ольгин отец, — мы хотели узнать насчёт комнаты.
Дама чуть приподняла бровь и было видно, что собирается сразу с порога отказать.
— Мадам, — вступил в разговор я на французском, спасая положение, — позвольте засвидетельствовать Вам своё почтение, — я прищёлкнул каблуками одновременно с лёгким кивком головой.
— О, в советских школах настолько хорошо начали изучать французский язык? — удивилась соседка, произнеся всё это так же на языке Вольтера. Смотрела она на нас уже с интересом, чего я и добивался.
— Ну что вы, мадам. В той школе, где я учился, нам преподавали лишь немецкий, да и то крайне посредственно. А знание французского языка у меня от родителей.
— И кто же ваши родители, молодой человек?
— Мадам, прошу простить меня за бестактность, я не представился. Князь Головин Виктор Михайлович, к вашим услугам, — я вновь по-гусарски щёлкнул каблуками и кивнул, — родители, к сожалению, умерли.
— Суворова Ирина Павловна, — дама вежливо склонила голову, — бывшая графиня. Примите мои соболезнования по поводу Ваших родителей.
— Благодарю Вас, мадам, — я опять слегка поклонился в знак признательности, — и очень рад знакомству. Но, позвольте у Вас спросить, почему же бывшая? Или вас кто-то лишил титула?
— Увы, юноша, но это жизнь лишила нас многого, — взгруснула графиня, — вы бы тоже не особо распространялись о своём происхождении. В наше время это может быть крайне опасно.
