— Она умерла еще до того, как мы сбежали из деревни.
— Не верю!
Вновь прозвучал скрип железной двери, и при том настолько громкий, будто кто-то намеренно пытался сообщить о своем присутствии. Пока этот человек шел в нашем направлении, мой эмоциональный гость в ужасе смотрел на него и осторожно отступал от темницы.
— Я не помню, — заговорил знакомый голос, чтобы отдавал кому-то команду навещать заключенного.
Когда Ракх остановился напротив моей камеры, я нисколько не удивился. Он все равно должен был когда-то ко мне прийти. Просто время оказалось не самым удачным.
Прямо сейчас интересовал вождя даже не я, а тот самый гость, который так громко и истошно кричал на меня все это время. Лишь на мгновение бросив в мою сторону спокойный взгляд, вождь оценил обстановку и спросил:
— Что здесь происходит?
— Он бросил мою сестру умирать! — юноша указал рукой в мою сторону, будто я действительно был каким-то преступником. Меня же его слова нисколько не задевали.
Плавно развернувшись, я попытался дотянуться рукой до перевернутой на полу тарелки, схватил ее, притянул и положил в нее остаток сухого хлеба. К тому моменту, как я закончил, обе пары глаз серьезно смотрели на меня и явно ждали моего ответа.
Выдохнув, я все также спокойно сказал:
— Вел умерла после того, как деревню оккупировали. Мы не успели сбежать вместе.
Наступила тишина. Уверен, теперь вождь и сам понимал ситуацию. Возможно, поэтому его лицо стало похоже на камень, когда он понял, что чья-то гибель была следствием его собственного приказа.
Прошла одна минута, две. Перепуганный малый, опустив голову, молчал. Я все еще видел, как дрожали его плечи, и как сильно сжимались его кулаки. Он определенно не хотел верить в мои слова.
— Можешь идти, — сказал Ракх, но мальчишка его так и не послушал. Будто даже не услышав этих слов, он продолжил стоять до тех пор, пока вождь не положил свою ладонь ему на плечо. Только в тот момент он и очнулся. Вытянувшись, словно струна, он удивленно посмотрел на вождя, а тот снова повторил:
— Можешь идти.
Юноша ушел, и пока его шаги становились все тише, я спокойно размышлял про себя:
«Тяжело ему. Он работает на того, кто приказал оккупировать деревню, в которой умерла его сестра. Возможно, после этого он даже начнет переосмыслять то, чем занимается сейчас».
Ракх повернулся ко мне лицом и на мгновение замер. Что-то в его взгляде теперь отличалось. Казалось, он смотрел на меня с толикой сочувствия. Выдохнув, вождь тяжело заговорил:
— Я понимаю, почему ты решился на все это. Потеря близкого меняет каждого.
— Не зная вашего прошлого, я не могу быть уверен в том, что вы действительно понимаете это.
Ракх не стал на это отвечать. Вместо этого, серьезно посмотрев мне в глаза, он предупредил:
— Твоя казнь состоится на рассвете.
— Мне уже сказали.
— Есть последние слова?
— Могли бы и повкуснее последний ужин принести. Все-таки убить меня собираетесь.
Вождь невольно бросил взгляд в сторону тарелки, стоявшей рядом. Уж не знаю, был ли он в курсе того, чем кормили заключенных, но от вида сухого погрызенного хлеба его брови сдвинулись.
— Ты говоришь серьезно? — спросил Ракх. — Это единственное, что тебя волнует?
— А тебе что от меня нужно? Хочешь, чтобы я начал на коленях умолять и просить спасти меня? Как это делал тот медведь-предатель?
— Ему хотя бы была важна его жизнь. Ради этого он и сбегал из деревни.
— А я сбегал не для того, чтобы выжить сам, а для того, чтобы дать шанс выжить остальным.
Наступила тишина. Кажется, эти мои слова ошарашили вождя еще сильнее. Посмотрев на меня сначала с сомнением, а затем и с каким-то пугающим пониманием, он опустился на землю и легко сел. Я впервые видел, чтобы подобный человек сидел напротив клетки заключенного в настолько расслабленной позе.
Посмотрев на мое лицо, Ракх заговорил:
— Я знаю, что ты представляешь меня каким-то монстром, которые ни о ком не думает.
— Вообще-то нет. Я даже понимаю тебя.
— Что?
— У меня уже был один такой знакомый, на плечах которого лежали жизни других людей. Он тоже страдал от того, что из-за его решений постоянно приходится кому-то умирать.
Вождь недоверчиво отвернулся и спросил:
— И что случилось с твоим знакомым?
— О, сейчас с ним все нормально. Он охотится за моей головой, поэтому у меня особо не было возможности спросить у него как он, но при нашей прошлой встречи, он выглядел неплохо.
— Так, ты намеренно раздражаешь окружающих.
— Это не я. Окружающие сами раздражаются.
Почему-то этот разговор веселил меня все больше. Пока мы говорили, я невольно сравнивал Ракха и Алгара. К моему удивлению, у них было много общих черт, и это при том, что их создателями были два противоположных по складу ума и характеру человека.
— Ты обвинял меня в гибели вашей деревни, — снова заговорил Ракх.
— И это правда. В нашей деревне не было зараженных тем самым, чего ты так боишься.
— Невозможно определить то самое это или нет.
— А если я скажу, что возможно?
— Еще скажи, что знаешь способ лечения этой болезни.
— А если знаю?
Вождь насторожился. По правде сказать, настоящего способа лечения болезни я не знал. У меня были кое-какие догадки по поводу того, как с этим можно бороться, но это не было той самой волшебной пилюлей, которая смогла бы спасти абсолютно всех.
Недоверчиво нахмурившись, вождь сказал:
— Ты говоришь это только потому, что хочешь, чтобы тебя отпустили.
— Ты все равно меня отпустишь.
— С чего ты это взял?
Я улыбнулся. Точной уверенности в том, что меня отпустят, у меня не было. Но все же кое-какие догадки подталкивали меня к тому, чтобы я действовал смелее. Выпрямившись, я гордо ответил:
— Потому, что я тебе понравился, и ты знаешь, что мои способности можно применить.
К моему удивлению, вождь плавно встал и повернулся ко мне полубоком. Нисколько не меняясь в лице, он холодно проговорил:
— Теперь я не удивлен тому, что твой друг хочет тебя убить.
— Ты уже уходишь?
Ракх спокойно двинулся вперед. Больше даже не удостоив меня взглядом, он ответил:
— Если ты знаешь, как излечить не излечимую болезнь, тогда должен знать и то, как спастись от казни.
— Но это два невзаимосвязанных факта!
Вождь ничего так и не сказал. Вслушиваясь в его постепенно удалявшиеся шаги, я спешно размышлял поступил ли правильно. В теории, у него не было причин столь резко реагировать на меня. Но на практике люди, услышав правду, частенько вели себя как настоящие дураки.
— Язык мой враг мой.
* * *
Ракх не изменил своего решения до самого рассвета. Когда за мной зашли в камеру два охранника, я уже понял, что больше он не собирался меня уговаривать. Возможно, наш разговор был последним шансом склонить его на свою сторону, но, возможно, и нет. По крайней мере, теперь я был намерен сам создать еще одну возможность для дальнейшего сотрудничества.
Мои руки связали веревками за спиной. В то время как один из охранников шел рядом со мной и удерживал меня за плечо, второй шел прямо позади с копьем в руке. Если бы я попытался воспротивиться или выкинуть что-то странное, острие этого копья моментально было бы воткнуто в меня. И тут мне приходилось усиленно размышлять над тем, как в такой ситуации можно было поступить.
«Проще всего воспользоваться каким-то поворотом, — спешно размышлял я, изучая интерьер этой странной крепости. — Когда мы сворачиваем за угол, расстояние между мной и копейщиком немного увеличивается. Я легко мог бы выбить у него оружие, но только в том случае, если бы мои собственные руки не были связаны. Остается только бежать без оглядки».
Впереди показался очередной поворот. Морально уже настроившись на побег, я начал отсчитывать оставшиеся шаги. Упустить нужный момент очень не хотелось. Стоило проколоться всего один раз, и тогда приговор мог быть приведен в исполнение незамедлительно.
