А на берегу стоял храм в честь какого-то Журба. Заброшенный и полуразрушенный, естественно. Скорее всего, этот Журб — местное божество, расцвет культа которого пришелся на времена существования Гинкмарского королевства. Стоит срезать угол и идти прямо туда. Мимо реки не промажем, храм рано или поздно найдем. Между ним и нами гораздо более трех десятков верст, но, кажется, нет никаких труднопреодолимых препятствий. Просто лес…
Я остановился и недовольно засопел, сверля взглядом сплошное зеленое поле. Костомех с Люцифером остановились тоже: один с безразличием, второй — вопросительно глядя на меня. Я прекратил бесполезное созерцание однообразного ландшафта без единого значка на нем, хлебнул вина из фляги и закрыл карту. На самом деле неизвестно, что там, впереди. Может, именно лес. Может, болото. Может, заросшая бурьяном старая гарь, которая ничем не лучше болота в плане проходимости.
— Кажется, раньше ты никогда не боялся сделать что-то неправильно, — сказал Люцифер. — По крайней мере не боялся слишком. Именно поэтому и побеждал, и преодолевал любые трудности. Отчего так засомневался сейчас?
— Оттого, что ошибка в самом начале большого дела — дурная примета, — ответил я. — У нас дурные приметы — суеверия, а у вас они действительно предзнаменования.
— Сегодня мы пойдем по местам, где не раз бывали. Завтра уже будем идти где не бывали, но, строго говоря, по обитаемым землям, в которых еще встречаются контролируемые бандами деревни. И лишь послезавтра попадем в настоящую глушь. Будет время сделать подношения, попросить богов о помощи. Если ничего не добудем, пожертвуем частью припасов. Столкнемся с чем-то слишком опасным и нам непосильным — обойдем это или вернемся назад, проявив осторожность и мудрость, и тем самым превратим дурное предзнаменование в доброе.
— Тогда поворачиваем теперь же. До ночи далеко — успеем сократить расстояние до реки хоть немного.
И мы свернули. Двигались неравномерно: лес есть лес, здесь можно за полдня пройти и двадцать километров, и два. Добыча попадалась — что зверье, что монстры, — и тратить припасы на подношения не пришлось. Пять дней прошло без особых приключений, а на шестой мы уткнулись не в болото и не в гарь, а в каменную пустошь. Огромные валуны местами лежали вплотную друг к другу, местами свободно. Землю меж ними устилали камни поменьше и песок. На ней ничего не росло; лишь кое-где валялись высохшие и выбеленные солнцем коряги. Мы словно попали в пустыню.
— Пройти здесь можно, — заметил Люцифер. — И даже без особого напряжения.
— Конечно, — согласился я. — Собственно, мы тут еще быстрее пойдем. Только далеко ли уйдем? Я не могу представить естественных причин, по которым в природе могла образоваться эта свалка булыжников. Даже в природе Вселенной Дагора. А раз она не образовывалась естественно, значит, появилась неестественно.
«Ваша проницательность улучшена на 0,001 %», — нехотя, словно сквозь зубы, выдавила из себя система. После перехода на средние уровни мне стали доступны не только текстовые уведомления, но и звуковые, и я иногда менял формат для разнообразия. Голос в звуковых пока изменить не мог. Он был один, женский, приятный, но запинающийся, как в говорящих часах, подаренных в детстве отцом, которые при нажатии на кнопку сообщали: «Семь часов… тридцать девять минут». Или: «Одиннадцать часов… ровно!».
Кстати, примерно столько сейчас и было. Часов одиннадцать.
— Знаешь, подруга, — сказал я голосу. — Одна тысячная процента — это нечто такое, что не стоит и упоминания. Но все равно спасибки. За очевидный-то вывод.
— Уведомления о незначительных достижениях начинают приходить тогда, когда система считает нужным тебя приободрить, — сообщил Люцифер.
— Эх, что ж ты не подождал, пока сам догадаюсь? — упрекнул его я. — Лишил меня еще одной тысячной.
Из-под ближайшего валуна выползла змея, окраска и повадки которой кричали о ее ядовитости и агрессивности. Люцифер поднял ногу, за которую гадина попыталась его укусить, и раздавил ей голову копытом. Через минуту из норы у соседнего валуна выскочила еще одна змея — точно ее из тюбика выдавили. Эта оказалась больше первой. Конь прикончил ее другим копытом. Я стал разгребать носком сабатона песок перед собой. Сверху он был сух, внизу влажен.
— Думал, над пустошью дожди не идут, как над лабиринтом духов? — спросил Люц.
— Ага, — ответил я. — Однако вода здесь есть. А растительности все равно нет. И коряги выглядят так, будто росшие тут кусты и деревья тысячи лет назад засохли. А раз растительности нет, то нет и животных, которые ею питаются. Кого в таком случае едят змеи? Ползают охотиться в лес? Но почему тогда и не поселиться в лесу?
Люцифер наклонился и обнюхал обеих убитых змей. Осмотрел их взглядом патологоанатома. Еще раз обнюхал и вынес вердикт:
— Выглядят они как обычные. И пахнут как обычные.
— Но это не гарантия, что они обычные? — уточнил я.
— Конечно. Я не маг. Только маг мог бы сказать точно. И то не всякий.
Впереди послышалось шипение — к нам ползла третья змея. Длиной уже с королевскую кобру. И повела она себя как кобра: вздернула над землей переднюю часть тела и распустила капюшон. Люцу справиться с ней было бы проблематично, и я рубанул ее мечом. Змея поизвивалась обеими половинками и затихла. Сколько я ни пялился на труп, профиля не увидел. Как и в двух предыдущих случаях. Опять неясно, нечисть это или обычное пресмыкающееся. Проделки «говорящих часов»? Прокачивай, мол, проницательность. Тебя ж приободрили…
— Айда вперед, — сказал я коню, складывая змей в котомку. — Все равно ведь не станем обходить сей гадюшник, пока не выясним все относительно его. Вдруг тут сокровища на каждом шагу.
— Сядешь на меня? — спросил Люцифер. — В костомеха?
— Даже не знаю, — нерешительно протянул я.
Вроде преимущества скелета очевидны, однако мне не однажды случалось наблюдать гибель тех, кто чересчур полагался на очевидное. Многих из них как раз я и грохнул, особенно отличившись в этом на Тропе. Оператор в кабине управления неуязвим для одних воздействий и уязвим для других. Против каких-то врагов силен, против каких-то бессилен. Вспомнить хотя бы боевитых пугал из огорода Клары. Или, еще лучше, маленьких крылатых монстров, живших в надвратной башне Арнаура. Окажись я в проездной арке в костомехе, они легко проникли бы внутрь кабины и обглодали меня до мослов. Там не попрыгаешь туда-сюда, не помашешь мечом меж рычагами.
Сам костомех отнюдь не всепобеждающая машина смерти. Мой был перерублен пополам, терял половину ребер, дважды лишался левой ноги.
Сидя в на боевом коне тоже Господом Богом не становишься. Хотя уж Люц-то мой куда как хорош…
— Пешком пойду, — решил я. — А после сориентируемся. Было бы славно сверху осмотреться
