его. И прижаться совсем не к ране. На пояснице уже мои руки дрожали в жажде дотронуться всей ладошкой. Поймала себя на желании сжать эти напряженные ягодицы, так красиво обрисованные спущенными и натянутыми брюками. Провести по бокам вверх, поцеловать…
Пришлось даже головой потрясти для прояснения в бедовой головушке. Откуда такие мысли? Стыдно-то как…
Доделывала перевязку я, наверное, красная как помидор. Хорошо, что он стоял ко мне спиной и не видел моего состояния. Вот бы было ему о чём пошутить потом.
– Всё, можете одеваться. Я приду через три часа, – проговорила я, выскакивая из ванной. Но в спальне, конечно же, взгляд упёрся в кровать. Не то чтобы она была большой или слишком широкой (видела я родительскую), но вышедшая сегодня из-под контроля фантазия нарисовала очень красочные картинки, как Татинкор подходит к ней, раздевается, забирается… причём никаких брюк не было…
Чуть ли не взвыв, я вылетела из комнаты. Бегом пронеслась по коридору, влетела в свою гостиную и прислонилась спиной к двери, будто за мной кто-то гнался.
– Леди, что-то случилось? – вышла ко мне горничная из спальни, чем только напугала.
– Нет, всё нормально, – выдохнула я, отлипая от двери.
– Я бы не сказала так. Но если… – Она пожала плечами, разворачиваясь. А мне вдруг очень захотелось выяснить причины, а может, и поделиться. Мамы-то рядом не было. Но я сдержалась. Наши отношения с горничной всегда были такими, как и положено «леди – прислуга», и никаких откровений.
Умылась и отправилась в библиотеку. Где же ещё искать ответы на вопросы, если спросить не у кого? Только книги не дали результата, или я не поняла. А тут и опять время пришло. Что ж эти три часа так быстро летят?
Шла в комнаты Татинкора как на выговор от отцов. Только на их лекции о моём неподобающем принцессе поведении я приходила в таком настроении. Когда очень не хотелось, страшно даже временами было, но отступить нельзя. Однажды попыталась сбежать от заслуженного наказания, так меня так застыдили за то, что не хватает смелости даже ответить за свои поступки, что отлынивать больше не хочется.
Вот и сейчас я не имела никакого морального права переложить эту процедуру на кого-то другого. Да, как принцесса я могла поручить это прислуге, но как виновница травмы…
Уже почти у дверей его покоев я вспомнила, что собиралась принести ему противопростудный настой. На секунду даже заколебалась, но решила не возвращаться, давая себе зарок обязательно прислать ему слугу с настоем позже. Зато перед самой дверью замерла в нерешительности. И даже занесённую для стука руку пару раз опустила.
Почему-то внутри была странная каша из желаний, эмоций и ощущений. Причём все они говорили о разном. Я попыталась ещё до похода в библиотеку отделить их друг от друга, но выходило что-то непонятное. Физические желания, судя по рассказам других (того же Физона, который не стеснялся делиться со мной своими сердечными и не только победами), в прикосновении к представителю противоположного пола в моём возрасте не только обоснованы, но и нормальны. Более того, моё полное хладнокровие до этого момента к мужчинам вызывало беспокойство у родителей, особенно у мамы, которая пусть и редко, но судила нас с братьями по меркам своего мира. Она рассказывала, что в том мире половое созревание наступает всего в четырнадцать лет, в то время как у нас не ранее семнадцати. По сути, именно поэтому этот возраст и считают брачным, но только для девушек. Так вот, мне уже восемнадцать с половиной, и до сих пор никакого особого отношения к мужскому полу я не испытывала. Почему это случилось сейчас? Почему именно с Татинкором? И неужели это вот так? Настолько резко. Или я опять чего-то не заметила?
Говорить о том, что я была эмоционально растеряна, даже не стоит. Мне было очень не по себе, крайне некомфортно. Татинкор был приставлен ко мне как учитель, а я на него засматриваюсь. Ужас…
– Так и будете стоять под дверью? – Перед моим носом резко открылась дверь, демонстрируя объект моих терзаний. Он опять был в рубашке и домашних мягких широких брюках. Без меча за спиной и кинжалов на поясе он смотрелся… необычно или скорее непривычно.
– Нет, конечно. Готовы? – задрала я подбородок, пытаясь сделать независимый вид. Сама же просматривала силуэт мужского тела сквозь сорочку, слегка свободную ему.
Он так же провёл меня в ванную через спальню, в этот раз не спрашивая ничего. Он шел впереди, а я смотрела на него и не могла в себе разобраться.
– Это последняя перевязка? Или вас ждать ещё? – криво улыбнулся он, развернувшись ко мне уже возле умывальника. Зато на этот раз здесь был простой стул со спинкой.
– Устали стоять? – Я смогла сдержать улыбку.
– Всё для вашего удобства, принцесса. Вы же еле мне до плеч достаёте, – продолжал ухмыляться он. Вот наглец. И неправда это всё, не настолько уж я и маленькая. Конечно, ниже него, но в пупок не дышу.
– Так что? Положены мне ещё перевязки?
– Да. Эта и ещё одна сегодня. Следующие три дня всего дважды в день, а потом по одному, но это будет зависеть от скорости заживления раны. Слишком едкой… – на последних словах я отвела взгляд и понизила голос, ибо сама напомнила о том, что виновата в сложившейся ситуации именно я.
– Лефания, не корите себя. Я жив, и рана тоже затянется, – сделал он шаг ко мне, приподнимая лицо за подбородок. От этого касания и его взгляда у меня дыхание перехватило. Сейчас и он смотрел на меня не так, как обычно. Я даже была готова к поцелую, как бы дико это ни казалось мне позже. В этот самый миг мне хотелось ощутить это. И почему-то верилось, что эти губы могут быть не только ехидными, но и нежными.
– Хм, – кашлянул он, разрушая это неповторимое мгновение, – шкурку вы мне подпортили, теперь пора латать.
Вот же невыносимый мужчина! И этой ехидне я только что хотела подарить свой первый поцелуй? Да ни за что! Треснуть бы его чем, да и так уже травмированный.
Только потом мне пришла мысль, что собственное настроение и желания скачут как кролики. И что делать?
– Лефания, вы уснули? – помахал перед моим лицом Татинкор. Оказалось, что я так и
