Вика умоляюще смотрела на меня слезящимися глазами, прикладывая надушенный платочек к носу. А что я могу сделать? Выгнать? Да его пока вытаскивать будешь — извагдаешься сам так, что кабинет надо будет закрывать на дезинфекцию. Эх, его и так придется мыть…
— Как же ты с Хитровки сюда дошел? Тут чистый район.
— Были бы у нас дохтора — не тревожил бы. А так… Пришлось пробираться. Уж сил нет, как ноха болит.
Я присмотрелся к Ваньке. Ну да, что-то чернявое, цыганистое в нем было. А вот чего у него не было — так это зубов во рту. Пара клыков и распухшие десна. Похоже, цинга.
Тем временем бродяга снял валенок, размотал портянку. Ну да, все, как мы любим — покрасневшая шелушащаяся стопа и щиколотки, черные пальцы. Гангрена.
Я нацепил маску, очки, преодолевая брезгливость, подошел ближе, потрогал пинцетом ногу в разных местах. Хорошая новость — гангрена сухая. Плохая новость — Ваньке нужна ампутация. Колено сохранит, но все, что ниже…
— Виктория, посмотри, — я подозвал к себе жестом девушку. — Вот различие сухой и мокрой гангрены…
Черт, да она сейчас опять в обморок грохнется. А как иначе учить?
— Влажная гангрена, в отличие от сухой, имеет противоположные признаки, — я постучал по ноге, послушал звук — развивается из-за закупорки сосудов, очень быстро. Обязательно с инфекцией. Орган приобретает вид трупного разложения: увеличивается в объеме, становится сине-фиолетовым или зеленоватым. При нажиме слышен специфический звук — я нажал руками на стопу, Ванька ахнул — Он называется крепитация. Будто снег под ногами хрустит в морозную погоду. Ткань наполнена сероводородом, издаёт неприятный гнилостный запах.
Вика успела добежать до рукомойника, туда ее и вырвало.
— Тут ничего подобного нет, — продолжил я невозмутимо. — Поэтому гангрена тут сухая, вялотекущая.
— Уж больно мудреные слова ты говоришь, дохтур, — Ванька почесал голову, и на пол упали парочка вшей. Ну вот, теперь и самим надо будет обеззараживаться. У него в волосах, да и не только, наверное, их килограмм собрать можно.
— Температура есть? — поинтересовался я у бродяги.
— Шо?
— Жар есть? Виктория дай, пожалуйста, градусник.
Талль себя преодолела, выпила воды. Открыла пошире форточку, дала мне термометр.
— Днесь ломало всего, да, — Ванька опять почесался. — Но мы привычные.
— Обморожений не было?
«Цыган» задумался.
— Было дело. Пьяный из «Каторги» шел, упал. Спал в сугробе. Валенок, кажись, слетел.
«Каторга» — это, похоже, какой-то хитровский кабак.
— Ну вот и ответ, откуда гангрена.
Я посмотрел на градусник. Температура высокая, почти тридцать восемь, пациента всего подергивает. Или это от укусов вшей? Поди разбери.
— В больницу тебе надо. Там… короче, ногу отрежут.
Это заявление, не произвело на Ваню никакого впечатления. Он как сидел, почесываясь, так и продолжал.
— Слышишь? В больницу иди.
— Эх, дохтур, да кто ж меня туда пустит-то? Залох шесть рублев серебром.
— Бездомных лечат в Первой Градской на набережной, — вышла из ступора Виктория. — И в Сокольниках. Больница братьев Бахрушиных. Туда иди!
— Может пилюли какие дашь, дохтур?
— Нет от этой болезни пилюль.
И в будущем не будет. История одного молодого профессионала от фигурного катания — не даст соврать.
— Значица, резать? А тута нельзя?
Ответить я не успел. В кабинет вошел мрачный Блюдников. Снял шапку из мерлушки, отряхнул ее. Потом увидел бомжа, и крикнул:
— Как ты смеешь шастать сюда, на мой участок, шинора! Коновалов, выведи это прочь!
Деловито зашел городовой, наверное, сопровождающий начальство для солидности. Не выражая никаких эмоций, деловито, без особых разговоров, схватил Цыгана за шкирку, потащил к двери. Ванька только и успел подхватить свой валенок, как его выпнули прочь из кабинета. Я даже не успел дернуться. Однако жестко тут все! Вот так взять человека и вышвырнуть на улицу. Я просто не знал, как реагировать на такое.
— Что значит шинора? — тихо поинтересовался я у Вики, раскрывая окна. Хотя бы от запаха избавимся.
— Кажется, проныра, — ответила девушка, наливая из ведра воду в рукомойник. — Я слышала голос Кузьмы в приемном. Позову его помыть пол и… вообще… убраться.
— Позови.
Блюдников раскланялся с Талль в дверях, прошел к столу, сел на стул, распахивая шинель:
— Дело то… неладное, Евгений Александрович.
— Что-то с супругой? Кашель усилился?
— Нет, все слава Богу, — пристав перекрестился. — Покража случилась.
— А я-то тут причем?
— Так ваши-то деньги украли — сбор, что устроил батюшка Серафим. Или он не говорил?
Вот это номер… Я уже и махнул рукой на обещание собрать с арбатских тузов денег. Мало ли кто там что обещал. А оно вон как повернулось…
* * *
Оказалось, на собранное вспомоществование позарился один из организаторов. Купчина и даже местный церковный староста… Захватил денежки, и уехал с любовницей.
— В Париж? — зачем-то спросил я.
— Почему Париж? — удивился пристав.
— А куда еще с любовницей бежать? Украл, выпил, в Париж — а потом в тюрьму.
— Хм, может, и так, — рассудительно промолвил Блюждников.
— Какая сумма? — поинтересовался я.
— Две тысячи рублей, — ответил пристав. — С гаком.
— Гак большой?
— Триста шестьдесят.
Большие деньжищи. Богатый район.
Я как услышал про денежки, сразу мечты начал возводить — что найму фельдшера из отставников, чтобы Вика только бумажной работой занималась, закуплю автоклав, которые как оказалось, тут вполне уже продаются. Биксы заведу, закажу перчаток на фабрике резиновых изделий… Науку бы двигать начал, написал для начала статью о реанимации. Потом произвел опыты с группами крови… А в первую очередь — ту самую губозакаточную машинку, потому что кто же теперь соберет доктору по второму кругу такую сумму? И такая злость меня охватила — прямо не передать. Не на себя бы потратил — на медицину!
Взяв с меня заявление, Блюдников ушел, а я всё печалился. Вот что стоило этим ухарям отдать мне денежки немного пораньше? А теперь… Придется зарабатывать самостоятельно.
— Здравствуйте, — прервал мои мечты уверенный голос у входа. — Могу ли я видеть доктора Баталова? Это вы, я не ошибаюсь?
Мужчина, лет тридцати с хвостиком, пожалуй. Но франтоват, усики напомажены, одеколоном пахнет весьма интенсивно, что в смеси с невыветрившейся бомжатиной дает довольно сильный эффект. И лицо такое… красное, вспотевшее. Бежал что ли?
Нет, явно прохиндей какой-то. Очень уж развязно ведет себя. Подошел, не дожидаясь разрешения, снял пальто, котелок, уселся на стул. Неужели уже существует сетевой маркетинг, и нам будут впаривать косметику и пылесосы? Или свидетель Иеговы местный. Ну таких я к отцу Серафиму сплавлю.
Но я промахнулся, ничего нам продавать не пытались, и религиозной литературой перед носом не размахивали. Посетитель достал из кармана визитку, протянул мне. Синявский Виктор Игнатьевич, репортер, газета «Новая жизнь». Тут же оказался расстегнут портфель, и оттуда на стол перекочевал видавший виды блокнот, а в руке у акулы пера появился карандаш.
— У меня задание от редакции, уважаемый Евгений Александрович, осветить вашу роль в досадном происшествии, которое вчера произошло на стройке по улице Пречистенке…
— Без разрешения Александра Александровича Пороховщикова ничего освещать не буду, — твердо заявил я, отодвигая блокнот подальше от себя, и выкладывая сверху визитку, которую продолжал держать в руках.
— Так он меня к вам и направил. Как же, ведь он и есть издатель и главный редактор нашей газеты, — ответил журналюга, и снова пододвинул картонный прямоугольничек ко мне. Будто взять его — значит согласиться сразу на всё. Душу продал.
— Тогда другое дело, — хмыкнул я. — Задавайте вопросы.
— Давайте с самого начала, расскажите как было.
Я задумался. Уж очень оперативно АА прислал журналиста. Может, пытается отмазаться от властей за аварию на производстве, осветить все в нужном для себя ключе? Что же… Не будем ему мешать в этом, и даже подыграем.
