до милиции. Стали выяснять откуда ствол.
Мне очень повезло, что второй из братьев позвонил, мне незадолго до того, как обоих забрали на допрос.
Я сразу понял, что дело пахнет керосином и ко мне тоже придут. Через полчаса выкинул свой ствол и патроны с моста в речку.
Ко мне, действительно, пришла милиция. Долго искали, но ничего у меня не нашли.
Коллекция железок и пуговиц осталась в деревне у бабушки, так же, как и часы.
На вопрос, где пистолет я ответил, что остался в блиндаже и я ничего не забирал.
Один из братьев показал, что мы брали оружие втроем, а второй не подтвердил. Не найдя у меня ничего меня через некоторое время оставили в покое.
Братьев поставили на учет в детскую комнату милиции, обоим было меньше четырнадцати и они не могли отвечать по закону по возрасту.
После этой истории желание копать у меня окончательно отпало.
Вот такие дела.
* * *
Тихо потрескивал костер, дело шло к ночи. Мы слушали Бойка как завороженные.
— Всё таки не понимаю, как ты мог желать иметь фашистский пистолет? — задумчиво глядя в огонь вопрошала Зоя, — ведь из него людей убивали. Наших солдат и может быть мирных жителей.
— Зоя, понимаешь, убивает не оружие — оружие это всего лишь инструмент. Убивает человек. Во все времена воины-солдаты забрали трофеи врага. Это могло быть копье, меч или винтовка.
— Но на нем, на пистолете, была же свастика? Даже если не была, это же произведено немцами, фашистами. Они в руках это держали. Ты разве не брезговал?
— Маршалы и генералы ездили на трофейных мерседесах и опелях. И фильмы трофейные немецкие показывали в кинотеатрах.
— Но это были американские и французские фильмы.
— Зоя, ты права. Но среди трофейных фильмов было много немецких. Даже снятых во время войны. «Гибель Титаника» или «Граф Монте Кристо» или «Моцарт».
— Да? я не знала. Но все же одно дело фильмы, а другое дело оружие.
— Понимаешь, девчонкам сложно понять, что такое оружие для мальчика или мужчины. Я же не оправдываю немцев, пришедших к нам. Да и давно это было, меня уже не тянет. Мы говорили о тех, кто копает. Вот представь, что кто-то так же случайно, как я мальчишкой любил копаться и не смог остановиться.
— Я тебя понимаю, — я решил поддержать друга, — с оружием ты прав. Наши использовали немецкие «шмайсеры» думаю, что если находили целые танки или угоняли самолеты, то рисовали на них наши красные звезды и долбили фашистов.
— Именно! — он согласно закивал головой
— Но одно дело любить оружие, другое дело нацистскую символику.
Слово «нацистская» резанула слух присутствующим было заметно, что оно им непривычно.
Я вспомнил, как в девяностых начали незаметно переделывать историю, постепенно переводя терминологию на американский манер. Они называли немцев «нацистами».
И народ оболванили утверждениями, что называть немецкий социально-политический строй при Гитлере «фашизмом» не правильно.
Так им было легче управлять общественным мнением. Когда термин вошел в обиход его уже из языка и сознания не выкорчевать.
Тут уже можно было ставить под сомнение роль советского народа в победе над фашизмом.
Это старый политтехнологический прием, когда вводя новые термины, те кто управлял процессами, размывали известные однозначные смыслы и подменяли их ложными.
Люди не заметят и не моргнут глазом, как педерасты вмиг станут «геями», градоначальники — «мэрами», заповеди и моральные принципы — «ценностями».
Я всегда помнил, что в песнях мой народ вставал на смертный бой с «фашистской силой темною». И прозе нашей военной не было никаких нацистов. Одни немцы и фашисты.
Вот и сейчас в разговоре не было никаких нацистов. Это резонировало с привычнымм определениями из прошлой жизни.
Я понял, что всё ещё привыкаю к жизни в СССР. Как же многое изменилось. Были принципы и гордость за страну. Никто не думал рассуждать о «сдаче Ленинграда» или «дегустации „Баварского“»
— Но одно дело на войне брать фашистское, другое в мирное время, — возражал Володя
— Да я же не из-за того, что оружие фашистское. Было бы там испанское или французское, то всё равно бы взял. Потому что я был молодым глупым пацаном.
Боёк попытался объяснить. И я его хорошо понимал. Мальчишки тянутся к оружию.
— Ну хорошо, хоть это признаешь, — заулыбалась Зоя, — а сейчас изменился?
— А сейчас я бы никакое не взял бы, особенное немецко-фашистское.
Я бы не тоже стал брать. Я тоже брезговал всем, на чем была печать свастики, фашизма. Испытывал стойкую неприязнь всю прошлую жизнь. И надеялся, что сохраню это мировоззрение в новой.
— Говорят, что у них было хорошее оружие, — неожиданно спросил Тема, — ты с этим согласен, Серёг? Ты же говорил, что много читал об этом?
Меня этот вопрос удивил. В СССР было табу на фашисткую символику и всё «хорошее», что связано с периодом истории фашистской Германии.
Боёк пожал плечами
— Нет, не думаю. Не лучше нашего.
— Тогда почему они смогли так сильно продвинуться?
— Они были лучше подготовлены летом сорок первого года. С этим не поспоришь. Если почитать внимательно мемуары наших полководцев, то везде мы находим описание того, как с чисто немецкой пунктуальностью, аккуратностью, тщательностью Вермахт был подготовлен к войне.
— Что значит лучше подготовлены?
— У них были решены вопросы всестороннего обеспечения и снабжения, связи, коммуникаций. В полном достатке были заготовлены патроны, снаряды, бомбы.
— Да им обещали земли, богатства и рабов. Но разве наши были плохо подготовлены?
— Личный состав был обучен обучен, подразделения и части были отлично натренированы, сколочены, обкатаны и обстреляны на Западе, когда слегка бились с поляками, французами, и англичанами. Все тактические приемы и способы ведения войны, техника и оружие опробованы в ходе боевых действий на Западе. А оружие у наших не хуже было.
— И люди тоже, — ответил Тема
Я поддержал обоих:
— Тяжелая была война, и оружие у нас хорошее и люди. Мне кажется у немцев были посильнее танки и авиация. Но наши после тяжелого начала, потерь 41го года смогли восстановиться, подняться на ноги, нашей Красной Армии не помешали ни бездорожье, ни морозы, ни немецкое техническое превосходство, ни то, что на немцев работала вся покоренная Европа.
Разговор зашел о событиях той страшной войны, все уже и забыли про, то что Серёга Бойков признался в том, что сам занимался нелегальными раскопками
