и задумался сам.
А что если Олега не приняли в род, не исполнили эту формальность, и теперь он, выражаясь словами Штопора, как паутинка на осеннем ветру? Очень даже может быть, не так ли?
— А к чему ты это спросил, если не секрет? — поинтересовался дед. — Если что, тебя принимали по всем правилам, так что ты — наш, — он снова хохотнул.
— В этом-то я как раз не сомневаюсь, — проговорил я, зная, что никогда не был отрезан от родовой магии, моя проблема заключалась в разрушенном источнике. — Но мне сегодня фамильяр сказал, что Олег Чернышёв отрезан от рода. Вот я и пытаюсь выяснить, что это такое и почему могло случиться и как вообще возможно.
— Чернышёв, — задумчиво проговорил дед и обернулся ко мне, чтобы ветер не особо уносил слова и можно было бы говорить тише. — Видишь ли, с Чернышёвыми не всё так просто. Около двадцати лет назад случилось сразу несколько событий. Так сказать, череда различных случайностей. Сначала Валерий стал абсолютом. И хоть это было вполне ожидаемо, но радость-то никуда не денешь. Валерий перебрал, стал приставать к жене, а она его отшила. Ну, потому что пьяный. Вроде бы обычное происшествие, но нет, Валерий затаил обиду.
Дед говорил, а я воочию представлял события, которые он описывал. Почему-то они собирались в моей голове в законченные кадры кинофильма. Уж не знаю, как так вышло.
— На этом фоне Валерий вдруг становится императорским абсолютом — одним из четвёрки. А я тебе уже говорил, что это значит. Вместо своей семьи он обязывается защищать семью императора. И сразу же после этого он уехал в Питер, а после с императором в европейскую поездку. Когда же вернулся, оказалось, что жена его беременна. И как-то он так всё посчитал, что ребёнок, мол, не от него, хотя та клялась и божилась, что никогда не изменяла.
Мне было противно от одного только факта, что всё это вышло наружу. Но, с другой стороны, я понимал чувства Валерия, который считал себя обманутым.
— Так, а как на самом-то деле было? — спросил я, почему-то решив, что дед точно в курсе.
— А я-то откуда знаю? — дед развёл руками. — Это же всё только слухи были. Сам Валерий предпочитал об этой истории не распространяться. Но, что все знали точно, что к Олегу он относился пренебрежительно с самого рождения и обряд принятия в род не проводил. Мол, буду я ещё всяких чужаков привечать. Ситуацию усугубляло то, что к двум годам, когда проводится ритуал, ребёнок уже худо-бедно владеет азами какой-нибудь родительской стихии, а тут, насколько я помню, он вообще был полный ноль. Зная Валерия, представляю, что пришлось выслушивать его жене. Что-нибудь в духе: «И как тебе этот конюх?» было бы лишь лёгкой разминкой.
— Жуть, — резюмировал я. — Но Олег же похож на Валерия. Разве нет?
— Я не знаю, — ответил Державин-старший. — Олега-то я точно не помню. Но то, что способности у него всё-таки проявились, но ближе уже к четырём — это факт. И то, что он в той же стихии, что и Валерий, тоже. Поэтому, полагаю, всё там нормально с родством. Тем более жена Валерия никогда даже в лёгком флирте на сторону замечена не была. А женщине такое скрыть сложно, уж поверь мне, если есть в характере, то так и прёт. Им бы не париться да тест сделать. Но кто я такой, чтобы лезть в чужие семьи?
— А если принимать в род не в два года, а вот сейчас, есть какая-нибудь разница? — спросил я, уже намечая себе действия по поводу Олега.
— Я, правда, ничего не могу тебе сказать на этот счёт, — дед пожал плечами. — Просто в моей памяти нет ничего подобного. Уж извини.
— Да я просто думаю, если Олега примут в род, как полагается, то, может быть, и магия у него появится, и спотыкаться он везде перестанет… — я хотел сказать что-то ещё, но меня перебили.
Рабочие наверху громко закричали, но мы с дедом их не услышали. Как не услышали и хруст оторвавшегося трёхметрового осколка, устремившегося с высоты пятидесятого этажа прямо нам на головы.
Я бы и не посмотрел наверх, если бы не мгновенно взвывшее паучье чутьё. Опасность! И когда я поднял взгляд, кусок стекла был уже совсем близко. Никакая человеческая реакция не позволила бы ничего предпринять. Слава богам, я был не в полной мере человеком. Я был Примархом с паучьей реакцией.
Кусок стекла казался огромным, но по сравнению с теми осколками, что запускал на Патриарших прудах абсолют, это было сущее баловство.
Я моментально выпустил несколько нитей энергетической паутины, зафиксировал их на ледяном стекле, используя острые грани углов, и отшвырнул на несколько десятков метров от нас.
Фигурки рабочих сгрудились, глядя на нас.
А в глазах деда, сначала проводившего взглядом кусок стекла, резко изменивший траекторию движения, а затем уставившегося на меня, смешались: шок, удивление, непонимание и облегчение.
— А ну-ка, пойдём, — не своим голосом сказал он мне и направился к небоскрёбу.
Внутри гуляли сквозняки, но нам было всё равно. А дед, кажется, не замечал вообще ничего вокруг. Его голову занимали совершенно иные мысли.
Когда мы поднялись на его рабочий этаж, он сначала закрыл все двери и окна. Затем врубил несколько глушилок от прослушки. Они вряд ли помогли бы от направленного прослушивания, но от случайной записи телефоном или другим гаджетом — вполне.
Затем Игорь Всеволодович открыл бар, достал два бокала и наполнил их коллекционным виски. Но мне в руку не дал, а поставил оба на столик с гербом Державиных, изображённым на крышке.
— Никита, — сказал он, излучая невероятную серьёзность, которой я в нём раньше никогда не видел. — Я живу достаточно долго. Я знаю такие виды магии, которые неизвестны многим начинающим магам. Я даже знаю техники, которыми можно было бы провернуть подобное тому, что сделал ты. Но я точно знаю, что ты пользовался не ими. И я понятия не имею, как ты отбросил то чёртово стекло, которое меня чуть не убило. И я обязан тебе жизнью, всё так. Но при всей моей благодарности, я хочу спросить, кто ты такой, черти тебя задери?
Я смотрел на деда, и в моей голове крутилась одна-единственная мысль:
