Рядом с Митрополитом стоял архиепископ Риги. Пока я шла от входа к трону, пел певчий хор из Рижского собора. Сама процедура коронации была уже согласованна со всеми участвующими сторонами. Особенно между Митрополитом Московским и Архиепископом Рижским.
Народа в замок набилось много. Это были и ландсгерры, которые с момента моей коронации официально закрепляли за собой титулы баронов. Так же были представители крупных городов Ливонии, которые имели свою автономию и их управление осуществлялась по Магдебургскому праву. Было много гостей, тех самых немецких аристократов и не только. В последний момент прибыли представители французского короля Людо́вика XII и короля Арагона Фердинанда Арагонского, который кроме Арагона являлся ещё и регентом при своей безумной дочери и Кастилии, фактически соединив два этих королевства. Окончательное объединение произошло уже при его внуке, Карле V Габсбурге. В зале был свободен от народа только проход от входа и до трона. По его периметру стояли мои солдаты, приставив к ноге ружья с примкнутыми штыками. Они стояли спиной к проходу и лицом к присутствующим. Их форма выглядела очень нарядно. Начищенные до зеркального блеска кирасы и шлемы сверкали в лучах солнца и в свете факелов и свечей.
Позади меня с правой стороны шла Елена, так же в белом платье с длинным шлейфом. Но её шлейф был короче и его никто не нёс. С лева от меня и и чуть дальше Елены, шёл Георг фон Фрундсберг, так же одетый а парадную форму. Потом шли фрейлины и прочие, кого я выбрала в свой двор. Василий и палатины рассредоточились вокруг трона, ожидая, когда я подойду. Тут же стоял за Архиепископом Ульрих фон Дениц. С двуручным мечом.
Я подошла медленно к подножию трона. Митрополит и Архиепископ смотрели на меня.
— Дщерь наша, — начал говорить Архиепископ, — Принцесса Трапезунда, Константинополя и Рима. Принцесса лангобардов, тевтонов, бургундов, франков, свевов, саксов, квадов, бригандов, алеманов, готов, вестготов и остготов, а так же других германских народов. Повернись ликом к народу Ливонии. — Я повернулась спиной к православному и католическому священникам. Смотрела на присутствующих в зале. — Владетельные сеньоры Ливонии, представители вольных и не вольных городов Ливонии, священники, скажите сейчас и здесь, так как потом говорить такое не сможете. Достойна ли Принцесса Александра Комнина-Нибелунг стать вашей королевой? Вершить королевский суд над вами, поощрять за благие дела и карать вас за ваши преступления против короны и Церкви? Управлять вами и владеть вами и вашим имуществом? — Он замолчал. Я тоже молчала. В зале наступила тишина. Из толпы вышел ландмаршал. Почётный караул пропустил его. Он поднял правую руку и выкрикнул на латыни:
— Рossimus ea est! — Что в переводе с латыни значило: «Да будет она!»
За ландмаршалом громко прокричали остальные:
— Рossimus ea est!
Потом ещё раз:
— Рossimus ea est!
Потом третий раз. И с каждым разом гуд голосов нарастал. В основном, это были мужские голоса. Но в них зазвучали и женские:
— Рossimus ea est!
Этот клич подхватили за стенами замка. Там тоже было много народа. Тем более, к замку стали подходить отряды ополчения и ландсгерров из близлежащих земель.
— Рossimus ea est!..
…Георг Альбертин, маркграф Мейса, доверенное лицо императора Священной Римской империи Германской нации, смотрел на молодую будущую королеву. Ему не надо было кричать: «Рossimus ea est!», так как он был подданым императора. Но несмотря на это, он тоже повторил, говоря тихо, почти шёпотом: «Рossimus ea est! Рossimus ea est! Рossimus ea est!». Это же самое повторяли и многие герцоги, курфюрсты, князья…
…Ульрих Вюртембергский, он ещё вчера пришёл в себя. Сейчас лежал на мягком ложе, весь перебинтованный. Ульрих понял, по голосам, которые слышались из большого зала замка, что коронация началась. Герцог застонал. Он так хотел поприсутствовать, а сейчас лежал здесь, беспомощный, как ребёнок. Как так случилось, что его смогли сбить с ног и посекли, как какого-то простого ополченца, который второй, если не первый раз в жизни брал в руки пику? Но что было то было. рядом с ним находилась сиделка. Больше никого не было. Все были на коронации.
— Что там, женщина?
— Госпожа зашла в большой зал. Там очень много сиятельных господ. Её будут короновать Его Высокопреосвященство Архиепископ Рижский и русский Митрополит.
— Помоги мне подняться.
— Никак нельзя, господин. Вы очень сильно поранены. Вы потеряли много крови. Сама Пресветлая Принцесса несколько часов зашивала Вас, Господин. И она под страхом смерти запретила Вас беспокоить. Иначе раны могут открыться и Вы погибнете, господин. Простите меня, но воля моей Госпожи выше Вашей воли.
Ульрих застонал сквозь зубы и в изнеможении откинулся назад на подушки. Вскоре он услышал далёкий голос ландмаршала:
— Рossimus ea est! — Пусть будет она. Ульрих понял о чём сейчас будут говорить и тут же услышал многоголосый ответ, что повторял слова ландмаршала.
— Рossimus ea est!
Ульрих захрипел, повторяя эту формулу:
— Рossimus ea est!
Произнёс её все три раза.
— Рossimus ea est! Рossimus ea est! — Хотя и ему не надо было её вообще говорить, так как он не являлся поданным Александры. Он сам был владетельным господином…
…Архиепископ поднял правую руку в жесте, призывающим к тишине.
— Вы сказали своё слово. Оно услышано. Дщерь наша, Принцесса Трапезунда, Константинополя и Рима. Принцесса лангобардов, тевтонов, бургундов, франков, свевов, саксов, квадов, бригандов, алеманов, готов, вестготов и остготов, а так же других германских народов. Повернись к нам.
Я повернулась. Смотрела на Архиепископа. Ему вложили в руку свиток. Он его развернул. Это была папская булла. Начал читать. В булле папа благословил на коронацию Принцессу Трапезунда, Константинополя и Рима Александру Комнину-Нибелунг, то есть меня. Утверждал, что сие благословлено самим Господом и так далее и тому подобное. Закончив читать, Архиепископ свернул буллу в свиток и передал кому-то из своих помощников. Смотрел на меня цепким пронизывающим взглядом. Как, впрочем, и Митрополит. Эти два христианских иерарха словно хотели просветить меня рентгеном. Я молчала.
— Принцесса Александра, — сказал он, — ты как добрая христианка, став королевой и матерью своим подданным, должна следовать христианской добродетели. Каковы они, скажи народу своему.
— Главные добродетели: благоразумие, справедливость, мужество, воздержание. — Ответила я.
— Каковы добродетели божии, дщерь наша? — Это спросил уже Митрополит.
— Вера, надежда, любовь. — Вновь ответила я. Митрополит кивнул мне.
— Каковы дела милосердия для тела? — Это задал вопрос Архиепископ.
— Накормить голодного, напоить жаждущего, одеть нагого, принять странника в свой дом, посетить заключённого, навестить больного, похоронить умершего.
— Всё верно, дщерь наша. — Кивнул мне Архиепископ.
— Каковы дела милосердия для души, Александра? — Задал вопрос Митрополит. Они что соревнуются?
— Обратить грешника, научить непросвещённого, дать совет сомневающемуся, утешить скорбящего, терпеливо переносить тяготы, прощать от всего сердца обиды (ну уж нет), молится за живых и усопших.
Я отвечала на вопросы по-немецки и по латыни, а так же по-русски. Ответы по-русски тут же переводили остальным толмачи-переводчики. Митрополит не унимался:
— А теперь какие грехи смертные, о которых предупреждал и предостерегал Господь наш, Иисус Христос?
Спасибо старик, достал ты меня.
— Гордыня, матерь всех грехов, Владыко. — Он кивнул, продолжая смотреть мне в глаза. — Алчность. — Митрополит и Архиепископ опять кивнули. Вот два вредных старикана. Я не алчная, я рачительная! — Зависть, гнев. — Опять два иерарха кивнули. — Распутство!
— Правильно, дщерь наша. Ибо много зла идёт через распутство и невоздержанность телесную. — Тут же сказал Владыко. Да что ты будешь делать? До сих пор успокоится не можешь? Я для пользы дела же. Руси наследник же нужен.
