Мой случай оказался средним.
Посреди ночи меня вырвал из полудрёмы лай.
Не знаю, так или нет, но эта собака, на мой предвзятый взгляд могла посоперничать с приснопамятной рода Баскервилей. Глаза у неё горели, шерсть дыбилась и ростом она точно превышала среднестатистического ротвейлера.
А за ней этак ещё десяток таких же. И все ко мне. Точнее, кажется, к моей куче мусора, потому что догонять они меня почти не стали. Так, ещё только улочек пять.
А вот где я свалилась в следующий раз, точно не скажу. Здесь в воспоминаниях очередной провал - помню только, как привидением скиталась по городу, кутаясь в найденный где-то дырявый платок (сильно дырявый, ага), не чувствовала себя от холода, боролась с головной болью, ноющими болячками на ногах и руках, першением в горле и начавшимся насморком. Дико хотелось есть. Ещё сильнее - выпить чашку горячего молока с мёдом. Я мечтала о ней, как о манне небесной - кто бы подал.
Ага, дождевой водой, оказывается, тоже можно напиться...
Не знаю, прошёл день, или два, а может и месяц... или даже год.
Помню, как упала в руинах какого-то пересохшего фонтанчика. А ещё помню, как вдруг стих шум на улочке, в которой я оказалась. И такие же бродяжки поплелись-поползли прятаться. Помню, тоже пыталась (инстинкт самосохранения ещё работал), но места мне, конечно, не нашлось. Из подворотни я вылетела как раз обратно к фонтанчику.
А потом началось это.
Это сначала слышалось как перестук копыт. Потом как их же чваканье. А после появился ужас. Нет, вот так - Ужас.
Я всё никак не понимала, чего ещё-то боюсь, но тряслась, как проклятая, и на этот раз вовсе не от холода. Скорчилась на дне фонтанчика, прилипла к остаткам стенок, сжалась, почти не дыша.
А они ехали мимо, эти, на вороных конях. Чвакали. Высокие фигуры в плащах и надвинутых на лица капюшонах. Ну вылитые ролевики, честное слово! Вот только Ужас исходил от них - и я закрыла глаза, стараясь сделаться незаметней, вообще исчезнуть, если только возможно.
Ха-ха. Копыта зачавкали рядом с моим убежищем. Остановились. Я ясно понимала, что открой сейчас глаза - увижу этого, под капюшоном, в деталях.
Что-то не хотелось.
Ужас достиг апогея, когда копыта зачавкали снова - в обратную сторону. Скоро затихли совсем, а я всё продолжала, скорчившись, лежать, обнимая колени руками и тихонько поскуливая от страха. Сколько так провалялась - не знаю, но звук приближающихся на этот раз шагов чуть не свёл с ума окончательно. Правда, вместо того, чтобы вскочить и бежать, я только сильнее сжалась. В голове билась мысль: "Ну и пусть. Не могу больше. Хватит".
Шаги замерли. Какое-то время единственным звуком был шум дождя, тихо шелестящего по камням бывшей фонтанной чаши.
И я чуть не пропустила миг, когда раздался голос. Приятный мужской голос с вопросительной интонацией:
- Ki es toue?
Для меня он прозвучал музыкой.
Голос продолжал говорить, что-то спрашивать - знать бы, что. Я же, наконец, осмелилась повернуть голову.
Сквозь слёзы (или дождевые капли?) на ресницах проступал медленно, очень медленно, невыносимо медленно образ...
Кажется, я всё-таки свихнулась от страха. А может, давно уже свихнулась - ещё там, под колёсами?
Или это и правда ад?
Тогда что здесь делает ангел?
Странно одетый, без крыльев, с лицом того принца, о котором я грезила по ночам. И застывшей в зелёных, красивых глазах жалостью.
Я сразу же вспомнила, как выгляжу. И возжелала, по крайней мере, провалиться сквозь землю.
Как обычно кто-то сверху пропустил желание мимо ушей.
Золотоволосый "принц" снова что-то спросил. Опять не дождался ответа. И, поколебавшись, протянул мне руку.
Вот этот момент запечатлелся в моей памяти очень отчётливо. Рука в тёмно-бордовой перчатке, украшенной золотистыми узорами у запястья. Замысловатая вышивка - тоже золотом, - в которой я не сразу узнала гарцующих единорогов (таких, как на гербах рисуют), и каёмочка самых настоящих французских лилий на швах.
Мои руки были по локоть в грязи - остальное закрывали обрывки рукавов, которые тоже впору было выжимать. Причём отнюдь не от дождевой водички. И я даже представить не могла, как коснусь в ответ этой перчатки и - о, боже мой - оставлю на ней жирные серые следы.
Юноша снова что-то сказал - на этот раз тоном понастойчивее:
- N'aОe peor.
Я приподнялась на локтях, вглядываясь в его лицо.
Надо же - несколько дней в скотском состоянии ещё не вышибли из меня стыд и желание сгинуть подальше, лишь бы меня такой не видели. Особенно он. Такой красивый и холёный.
Поймав мой взгляд, юноша на мгновение замер. Потом улыбнулся - красивейшая из всех улыбок, какие я когда-либо видела. У меня даже дыхание перехватило, пока сидела и, как дура, пялилась на это золотоволосое чудо - ну просто... нет, правда... принц из сказки.
А ещё помню: теряя, наконец, сознание (кажется, больше от голода, чем-таки от страха), думала, что вот такое - принц, спасающий нищенку - бывает только в сказках.
Нет, серьёзно - я на его месте ни за что бы не стала себе такой помогать.
А значит, он мне всё-таки мерещится.
Рука в тёмно-бордовой, богато украшенной перчатке сжала мою ладонь, серую от грязи.
И потянула наверх.
Глава 3
Просыпалась я долго и мучительно. Балансировала между туманной дрёмой и серо-красным забытьём. Очень болела голова - я даже сквозь сон её чувствовала. А ещё - горло, и что-то в груди безумно мешало дышать.
Мне постоянно слышались голоса: визгливые женские и уже знакомый мужской, после которого, точно по заказу, появлялся мой "принц", красивый, как картинка. Снова и снова я окуналась в его изумрудные глаза - и всё это, конечно, сильно смахивало на сон.
А ещё были колокола - чистый серебряный перезвон и гулкий, монументальный "бом" намертво врезались в память. Наверное, я бредила. И треск костра - его не должно же быть? А ещё - непонятный язык, звучащий на удивление знакомо. Я различала отдельные слова, и они напоминали латынь.
Зачем кому-то разговаривать на латыни рядом со мной?
-...In nomine Patris, et Filii, et Spiritus sancti...
Голос тоже был знакомым. Я уже слышала его, тогда, у фонтана. Тот светловолосый юноша-видение. Наверное, я окончательно помешалась, если моё видение заговорило на латыни. Да как бегло!
-... MisereАtur tui omnМpotens Deus...
И свет, странно колеблющийся, точно от свечи.
Отвернувшись, я уткнулась носом в подушку и заснула снова - по-настоящему, без всякой латыни и колоколов.
Я надеялась, что проснусь дома. Пусть даже мама и станет сердиться, что я сняла с карточки пол её зарплаты. Плевать. Зато дома - и не надо больше скитаться невесть где в грязи и холоде.
Я ворочалась на мягких простынях и опять не могла вынырнуть из сна.
Иногда мне почему-то чудилась музыка. Кажется, флейта.
Голоса, мелодия, образ принца - всё это красиво переплеталось, путалось в моём сне, точно в паутине. Так что, наконец, очнувшись, я ничуть не удивилась окружающей обстановке, не вполне уверенная, что всё это - реально.
Сумрак. Причём сумрак необычный, а какой-то просвечивающий, что ли? Точно туман, когда глаза протрёшь и...
Я протёрла.
Мда... Так вот он какой - балдахин изнутри! Я его видела как-то в музее. В Лувре, если ничего не путаю. Там есть покои этого... Наполеона Третьего? Неважно - кровать с балдахином там имеется, правда, лежать на ней нельзя. А ещё она богаче. У моей же кровати не имелось никаких золотых кисточек и финтифлюшек вроде резьбы и позолоты. Внутри, по крайней мере.
С любопытством естествоиспытателя, дорвавшегося до музейной ценности, я подёргала занавески (что за ткань такая мягонькая?) и осторожно выглянула в комнату.
Первым в глаза бросился камин. Не мог не броситься - очень большой. Чуть не в полстены высотой - точно дыра с огнём. Ага, вход в ад. Но краси-и-и-ивый - как на картинках, где всякие штуки под готику.
И неподалеку этак величественно - ворох соломы. Блин, ну нельзя же так, а? Вся эстетика насмарку.
Я огляделась. Так... И куда я, спрашивается, попала?
Пол щедро усыпан засохшими (или засушенными?) цветами. Очень щедро. Я бы ещё могла решить, что тут букет рассыпали или, там, гербарий, но не с таким количеством "сена". При этом запах в комнате стоял настолько пряный, что в носу тут же засвербело. Чёрт возьми, у меня же аллергия на сушёную траву!
Я наморщила нос и, шмыгая, продолжила осмотр.
Из мебели в комнате больше ничего не нашлось. Ну, не считать же мебелью громадный сундук и охапку соломы, застеленной тканью типа коврик?
В довершение - стены здесь были каменные. Местами - сырые и зелёные.
