Юноша, не шевелясь, продолжал молиться. Я поколебалась с минуту. Вряд ли сейчас подходящий момент для выяснения отношений, но...
Треснуло и со свистом выпустило воздух полено. Юноша не пошевелился, а я медленно встала, кутаясь в одеяло, и, стараясь шуршать посильнее, подошла к камину.
Забавно, меня не услышали и не заметили, хотя простояла я для острастки минуту точно. Кто-то здесь слишком много думает...
Я зашуршала активнее, устраиваясь на соломе рядом, и осторожно коснулась плеча золотоволосого.
Обычно, если я кого-то трогаю, он или спрашивает, что мне нужно, или жмурится от удовольствия, или кричит: "Отстань!". Зависит от того, как трогать (правда, глубокая мысль?). А вот реакцию в виде шараханья от меня точно от привидения что-то не припоминаю.
Юноша содрогнулся всем телом, отпрянул. И только потом посмотрел в мою сторону. У него вырвался вздох и пара очень-очень тихих слов. Хм, может, правда не стоило его беспокоить? Я пожала плечами и попыталась обезоруживающе улыбнуться. Поёрзала на соломе - ничего так, удобненько - устроилась и уставилась на золотоволосого: вроде как "я готова к переговорам и вся внимание". Юноша в ответ абсолютно точно повторил мой взгляд и, чуть погодя, добавил несколько слов - громче и отчётливее:
- Qu'est si aveni?
Я нахмурилась. "Кес"... чего?
- Est-toue enferme?
"Э-ту"... Эту, эту, эту... что-то мне это напоминает. Ой, что-то мне это напоминает...
Поймав мой взгляд, юноша вздохнул и, кивнув на кровать, добавил:
- Dormi un pou.
И вот тут настала моя очередь шарахаться.
Я узнала слова. Почти все, и... мамочки, я их узнала!
Для верности я их даже повторила - с тем самым проносом, на который потратила целый семестр, цистерну воды и три зеркальца. Боже мой, как мне это г'аси'ованное "р" не давалось! Как вспомню - вздрогну, честное слово.
Теперь уже на меня уставились, как на чудо света. И выдали та-а-акую тираду... Я сходу, чувствуя себя попугаем, повторила половину.
Мгновение мы молча пялились друг на друга - я не выдержала первой. Старательно выговаривая звуки (где этот чёртов автоматизм в речи, когда уже придёт?), попыталась спросить:
- Qui es tu? - Кто ты?
"Как тебя зовут?" могло не прокатить, сложнее, а так...
Теперь повторил он, по-своему: "Ki es toue?" Наклонил голову, с интересом и удивлением глянул на меня.
Я указала на грудь и ответила:
- Катя... э-э-э, - пауза, - Катерина.
Если я права, то сейчас он скажет...
И он сказал, указывая на меня:
- Catherine?
Ну что ж, теперь я точно знаю, что брежу. "Катрин" - так зовут меня на занятиях французского. И этот странный, поющий язык очень, очень похож на тот французский (смесь латыни), который мы учили на уроках истории языка.
Господи, неужели в универе мне его не хватило? За что здесь-то?! Я же не знаю его ничерта. Я же в прошлом семестре дифзачёт еле-еле сдала, и то с пересдачей!
Жизнь ужасна и несправедлива.
Я повторила вопрос и указала на юношу. Тот слабо улыбнулся и чётко произнёс:
- иdouard.
В таком антураже имя даже не удивило.
- EnchantИ, - "приятно познакомиться", - машинально отозвалась я, чувствуя, как с непривычки начинает неметь "нижнее нёбо".
Юноша... Эдвард мгновение смотрел на меня - потом расхохотался, громко и беззаботно.
Хм. Я что-то не то сказала?
***
Вот так потихонечку я и начала учить язык. Очень потихонечку, потому как большинство знакомых французских слов здесь мистическим образом изменилось, превратившись чёрт знает во что. Зато всегда срабатывали немногие слова и выражения, с трудом зазубренные для дифа по истории языка.
И латынь, которая у нас полгода на первом курсе и я её ни черта, ну вот совсем уже не помню.
Знала бы - вызубрила весь учебник заранее.
Да и грамматические конструкции тут просто рок-н-ролл отплясывали. Времена такое творили - мамочки! От порядка слов я за голову хваталась - говори, что называется, как хочешь, никаких правил. Я говорила, и меня не понимали. Мы полвечера с Эдом проболтали, пока он всё на пальцах объяснял (а вы пытались учить язык на пальцах?). Заодно я слова зубрила. Латинские. А ещё у меня акцент прорезался, потому что здесь было меньше носовых гласных - ура, и почему-то межзубные согласные, и нет таких смягчений... В общем, я банально не узнавала произнесённые, особенно быстро, слова, хотя наверняка бы поняла и значение, если бы увидела написанными. Или не поняла?
Но, честно говоря, это был самый интересный урок языка, который мне когда-либо давали.
Наутро меня снова свалила простуда, и ещё дня три пришлось проваляться в постели. Я молчу про ссадины, шишки и ушибы, которые раздулись, воспалились и изрядно меня мучали.
Странные девицы - по одной, по две или скопом - пытались зайти "в гости" ещё несколько раз, так что я заметила: Эдвард стал запирать дверь. На вопрос: "А это вообще кто?" юноша ответил что-то невразумительное и объяснять, как обычно делал, не стал.
Может, я просто не так спросила? Наверняка.
Язык, хоть и улучшался за эти дни, но всё же не семимильными шагами.
Разговаривать мы с Эдом могли в основном по ночам. Днём и вечером он вечно куда-то исчезал. Куда - тоже пока оставалось секретом.
Я скучала, в одиночестве катаясь по широченной кровати, повторяла слова и фразы, стараясь освежить в голове ну хоть что-нибудь.
Из странного - колокола тут, кажется, звонили постоянно. Ну, почти постоянно - очень часто. Они как-то отмеряют время, что ли, но я с ним ещё не разобралась. И сделала мысленно заметку - спросить у Эда.
А из страшного - в сене были насекомые. Я их видела. А ещё там были мыши. Их я тоже видела. Нет, я мышей не боюсь (в отличие от насекомых). Но есть что-то неправильное в бегающих туда-сюда по комнате мышах. А ещё я пару раз слышала, как они копошатся где-то под кроватью. Было очень страшно.
Кстати о кровати. Ночными рубашками и пижамами здесь, похоже, не пользовались, а в кроватях спали не в одиночку. По крайней мере, Эд без зазрения совести улёгся рядом со мной утром, после той ночи у камина, и безумно удивился, получив подушкой по лбу.
Моего французского (или как этот язык у них называется?) не хватило ни его понять, ни самой объяснить, что, собственно, меня не устраивает. Жесты оказались бессильны. В итоге Эд, приняв это за... хм... забавную странность, принёс откуда-то второе одеяло и преспокойно устроился на другой стороне (учитывая размер кровати - на другой стороне комнаты). Правда, в одежде, хотя здесь это, похоже, не принято.
Всё это не помешало мне проснуться где-то в районе полудня, обнимая его плечи и прижимаясь грудью к спине.
Опять же Эд нисколько не удивился. Пробормотав, что-то про "холод с улицы", он оставил краснеющую меня дожидаться завтрака.
А ещё Эдвард не знал слов "ложка" и "вилка". Заинтересовавшись моими сумбурными объяснениями, принёс порядком исписанную бумагу и... (чёрт, каменный век какой-то!) перо с чернильницей. Попросил нарисовать.
Я и перо оказались несовместимы, и наше жалкое сотрудничество в результате выдало только проколотую в нескольких местах бумагу да пару клякс.
Эд с интересом смотрел на мои попытки совладать с "доисторической ручкой" и сначала молчал. Потом осторожно спросил, умею ли я писать. Я обиделась, сказав, что, естественно, умею, только не этим.
Надо ли говорить, что рассказ о ручке или хотя бы карандаше не прокатил. Хотя я в доказательство устроила "наскальную" живопись угольком на стене. Вывела своё имя по-французски. Эд, склонив голову, постоял, посмотрел. И, забрав у меня уголь, исправил две буквы, а одну добавил.
Так стыдно мне не было даже на пересдаче.
***
Спустя три дня мне полегчало: горло успокоилось, кашель больше не мучал и даже многочисленные синяки и ссадины перестали отзываться ноющей болью - но, конечно, выглядели всё ещё неаппетитно. Посовещавшись с Эдом, мы решили, что пора бы мне вставать.
В честь этого Эдвард принёс мне охапку одежды. Те самые разноцветные капустные костюмы. Разложил на кровати и, оценив мою перекошенную физиономию, предложил помочь.
Проблема усугублялась тем, что я абсолютно не понимала назначения все этих платьев - штуки три, между прочим - и не хотела отказываться от одеяла, в которое куталась в присутствии Эда.
На первых порах ограничились устными объяснениями. Спокойный, как удав, Эд разобрал платья, разложил их в рядок и, указывая на каждое, сосчитал: "Первое, второе, третье...". Потом покорно отвернулся.
На белом и тонком возникли некоторые проблемы - но! - я его натянула. Напоминало оно сорочку, только присборенную, с рукавами, воротничками и манжетами.
