Основной состав прессовал наших. Особенно выделялись Погосян и… Микроб. Последний так вообще феерил, демонстрируя чудеса скорости. Стартовал с места ракетой, бил четенько по углам, и у него выходили совершенно непредсказуемые крученки. Я целых два мяча от него пропустил и вдруг заметил, что он быстрее меня! При том, что моя реакция превосходит реакцию простого человека во много раз!
Вот Микроб бежит, бежит, потом ускорение — обвод соперника, пас назад себе же, удар! Я прыгнул в левый угол — отбил. Во Микроб заиграл! Трепещи, соперник!
Но в течение получаса у него села батарейка, он принялся зевать и ползать — выдохся парень. А на разборе полетов заснул и был разбужен тренером и публично отчитан за слишком бурную интимную жизнь.
Бледный как мел Микроб непонимающе хлопал глазами, и на его лице читалось единственное желание — еще минутку сна! Я сосредоточился на его желаниях. Пожрать. Есть во сне. Понять, как это контролировать.
Что — «это»?
Как-то странно. Микроб всегда играл хорошо: отличная стартовая скорость, выносливость, реакция. Но то, что он демонстрировал на последней игре и сегодня на тренировке — нечто запредельное. Такое не прокачивается в момент, результат виден постепенно, а тут ему как будто обновили программу…
И тут меня осенило. Неужели… Хотелось спросить прямо сейчас, но такие вопросы задаются только наедине, слишком уж они… интимные — говорить о подобном в этом мире не принято.
Глава 2. Народятся новые люди на земле
Я дождался, пока Димидко нас распустит. Сел рядом с зевающим Микробом и сказал:
— Федор, ты стал запредельно крут. Как тебе это удается?
Погосян, стоящий чуть в стороне в одних трусах, встрепенулся и ткнул в меня пальцем:
— Завидно, да, скажи? Что ты не один теперь звезда.
Я пожал плечами.
— Не, я рад за него. К тому же мы — команда, единое целое.
— А мне завидно, — вздохнул Мика.
И потопал в душ, сверкая белыми труселями с фаллическими морковками. Микроб привалился к стене и пожаловался:
— Меня словно высосал вампир. Руку поднять не могу, и кажется, домой не дойду. И жрать хочется зверски.
Погосян зажурчал водой в душе, остальные были далеко, и я спросил:
— Когда у тебя это… игровое озарение — что ты чувствуешь? Есть такое, как будто солнце за грудиной и — огонь по венам?
Микроб распахнул глаза, проснулся и закивал.
— Да. Откуда ты знаешь? Это вообще что?
Я покосился на греющего уши Клыка и кивнул на дверь. Микроб поднялся, пошатнулся, но устоял, побрел за мной. Едва закрылась дверь и он привалился к стене, я прошептал:
— Это, Федор, дар.
Микроб захлопал глазами.
— Не понял.
— Про одаренных знаешь? — прошептал я, оглядываясь — еще не хватало, чтобы кто-то услышал.
— Ну…
— Так вот ты — одаренный.
Микроб мотнул головой.
— Чушь! Дар Горский раздает своим… подданным.
— Так раньше было. Теперь дар самозарождается у молодых людей, и его нельзя забрать.
Микроб запрокинул голову, стукнулся затылком о стену и выругался.
— Так что, мне теперь нельзя играть?
Интересная реакция. Другой бы от счастья прыгал: теперь я порабощу мир! Я молча смотрел на него, и до Федора наконец дошло.
— Подожди-ка… И ты? Ты — тоже? Черт, как играть-то теперь?
— Как играл, так и играй. Пока дар пробуждается, энцефалограмма фиксирует его только в моменты озарений. Меня проверяли на наличие дара — ничего не нашли.
— Офигеть! — Микроб провел ладонями по лицу и уставился жадно: — Расскажи, что знаешь.
В коридор высунулся Погосян, присвистнул, увидев нас.
— Вы че это тут голубеете?
— Засохни, Мика! — отмахнулся Федор.
Мы молча вернулись, чтобы не возникало вопросов, друг за другом отправились в душ. Микроб снимал отдельную квартиру и жил с Лерой, ему с парнями, Клыком и Погосяном, было не по пути, а я на вопросительный взгляд Клыкова сказал, что мне нужно в магазин, сделать подарок Лизе.
И вот мы остались вдвоем с Микробом, вышли на улицу и только тогда начали разговор. Но прежде чем перейти к теме, я сказал:
— У меня сегодня машину покупают в семь, потом надо в ЦУМ, давай — к машине, она во дворе, потом поедем в центр, по дороге все и расскажу.
Пока мы шли, я попросил убрать телефон подальше и вполголоса рассказал все, что знал, и про одаренных, и про пробуждение дара, а также, что он может как утихнуть, так и убить, если его не развивать. Потом — про самородков. Не удержавшись, Микроб пропел:
— Народятся новые люди на земле. Молодые модные, головы холодные. Это как у Стругацких, что ли? А сколько нас таких всего?
— Тише! Тех, что на учете, 487, наверное, столько же недиагностированных. Как только о тебе узнают, сразу попытаются в БР завербовать или еще куда припрячь, так что не светись.
— Всего-то около пятисот? А тебе кто все это рассказал?
— Я не имею права говорить.
Я подошел к своей машине, открыл ее, погладил руль, и проснулась жаба, заквакала — ради чего, мол, от такой красоты избавляться, у тебя ж никогда такой не было! Никто даже спасибо не скажет! И Лизка еще преподнесет сюрприз, вот увидишь! Можно еще включить заднюю, никто ж задаток не вносил.
Написав покупателю, что еду, я повернул ключ в замке зажигания, и проснулась магнитола:
— Ду-ух огня! Начни игру, нам не начать без тебя!
Я чуть убавил звук. Если Лиза в положении, деньги понадобятся. Да и команде понадобятся, и это будет правильное вложение: с двумя одаренными «Титан» будет рвать всех в клочья.
Бросив сумки назад, я вполголоса сказал:
— Если научишься пробуждать огонь, ты сможешь быстро восстанавливаться после травм, наращивать мышечную массу…
Микроб хлопнул себя по лбу:
— Вот ты как быстро перелом зарастил!
— Но не злоупотребляй, чтобы никто ничего не заподозрил и ты не прокачался раньше времени.
— А ты что умеешь?
— Есть псионики — телепаты всякие, суггесторы, есть сенсорики — те, кто творит чудеса со своим телом, я то и другое, но потом нужно будет выбрать направление. Я умею считывать желания, но не мысли. А есть вообще телепаты.
Микроб глубоко задумался, помрачнел и молчал, пока мы не приехали на место.
Покупатель, средних лет мужчина в дутом пуховике и джинсах, уже ждал, узнал свою будущую машину и помахал мне папкой с документами.
Когда я припарковался, он сразу же сел за руль, осмотрел педали, сиденья, открыл капот, завел мотор и восхищенно глядел, как бьется механическое сердце машины. Покачал головой и прошептал:
— Надо же, не соврал: новая тачка! Не бита, не крашена!
Потом он долго обшаривал корпус — искал следы повреждений и сколы, затем мы поехали на диагностику, и подтвердилось, что пробег — чуть более двух тысяч километров — честный, машина не бита, не крашена.
Микроб все это время таскался за нами с унылым видом, и я не мог понять, что его расстроило. Тачку мою было жалко? Или он отказывался быть одаренным? Так ведь дар не спрашивает.
Когда с осмотром машины было покончено, мы с покупателем засели в кафе, я внимательно ознакомился с договором купли-продажи и после того, как деньги капнули мне на счет, подписал его в трех экземплярах. Процедура напоминала аналогичную в нашем мире, даже договор был похожим.
Довольный покупатель поблагодарил меня и ушел, и я с неким сожалением наблюдал за удаляющейся своей бывшей машиной. Жалко, что уж говорить.
Но гораздо больше было жаль продавать свою первую тачку — старенький «крайслер-вояжер», который выпил мне всю кровь и опустошил кошелек, потому что ломался каждый месяц, как старые «жигули», но запчасти стоили дурных денег.
И все равно первая машина — это как первая женщина: не всегда удачно, но всегда незабываемо.
Пока я занимался документами, Микроб навернул два огромных стейка и гору картошки. И куда в него столько лезет? Хотя после того, как с даром переусердствуешь, всегда пробуждается голод. Но тему мы больше не поднимали.
