— Надо сообщить его величеству, что королева пришла в себя, — это женщина, похоже, та самая, которая мадам Вербент. Только она стоит с левой стороны от меня.
— Да-да, вы правы, мадам Вербент. Скоро у меня ежедневный доклад его величеству и королеве-матери. Я обязательно упомяну, что её королевское величество пришла в себя.
Бред продолжался… Или не бред? Я тихо и мерно дышала, стараясь не выдать себя. Зашуршала одежда и послышались шаги: женщина в длинном платье отошла. А к моим губам вновь сунули ложку с вином. Я невольно дернулась, вино потекло по щеке и ниже, по шее, а мне пришлось открыть глаза и сказать:
— Не нужно вина. Меня тошнит от него.
Чужой голос и чужой язык, хотя говорю я сама… Голос тихий и какой-то трусливый, лебезящий, просящий, а язык… Сложно сказать. Английским разговорным я владела прилично: он необходим был в путешествиях. Как звучит, например, французская, немецкая или испанская речь, знала. Этот язык не похож по звучанию ни на один из них. Резковатый, даже чуть гортанный.
— Ваше величество! Это не просто вино! Я настаиваю, чтобы вы приняли лекарство! — толстяк не собирался уступать и недовольно хмурился.
Я прекрасно помнила, кто я такая. Я думала на русском языке. Я помнила всю свою жизнь до момента, когда в мое тело попали прутья арматуры. Вывод, хоть и достаточно безумный, напрашивался сам собой: я попаданка в чужое тело. Я в чужом мире. Я совершенно не понимаю, что здесь происходит и как. Потому нельзя выдать себя. Хорошо уже то, что я здесь болею и, это все знают: с больной спрос меньше.
Я просто неловко поелозила в кровати и повернулась спиной к мужчине. Подняла руку на уровень глаз и принялась рассматривать кисть. Очень тонкая, белокожая, слабая. Тонкие прожилки голубых вен, сгрызенные почти до мяса ногти. Противно…
Я опускаю руку: смотреть на нее неприятно. Кровать просто гигантская, не меньше трех метров в ширину. Вдоль изголовья ряд из пухлых подушек. Одеяла такого же огромного размера, а белье, кажется, шелковое. Не белое, а темно-розовое, почти красное.
— Ваше величество, к сожалению, я буду вынужден доложить королю о вашем непослушании, — толстяк, похоже, был очень недоволен и отступать не собирался.
Больше всего меня в собственном теле смущал этот огромный неуклюжий живот. У меня неоперабельная опухоль? Или же меня держат в кровати перед хирургическим вмешательством? Хотя, если смотреть на их одежду, вряд ли медицина здесь так уж развита. Да и крепленое вино для больных — не лучшая идея.
Шуршание шелка за спиной и голос мадам Вербент:
— Ваше величество, умоляю! Примите лекарство, иначе ваш муж разгневается!
Я все еще молчу. Мне страшно поворачиваться. Страх глупый и иррациональный — умом я это понимаю, но упорно рассматриваю вышивку на наволочке и молчу. Мне нужно понять хоть что-то, а мозг выдает идеи одну безумнее другой. То я размышляю, что это может быть реакцией моего организма на наркоз, то вдруг мне кажется, что все это просто странный и нелепый сон. Только голос этой самой мадам Вербент продолжает привязывать меня к новой реальности:
— Ваше величество! Пожалуйста, выпейте лекарство! Клянусь, это для вашего же блага! Ваше величество, неужели вы хотите, чтобы королева-мать нанесла вам визит и высказала свое порицание⁈ — голос мадам понизила почти до шепота, но притронуться ко мне так никто и не осмелился.
Шаги за спиной дали понять, что и мужчина с вином, и женщина с миской ушли.
Некоторое время я лежала в тишине, прерываемой очень тихим шепотом женщин за столом, шуршанием одежды и поскрипыванием стула. Кажется, кто-то из них негромко читал молитву. Ну, или бормотал под нос нечто стихотворное.
Я пыталась объяснить себе этот мир и не впасть в истерику. Пока получалось плохо. Даже очень. Под одеялом я медленно оглаживала тело и понимала: оно беременно! Живот — не опухоль, там ребенок. Настоящий живой ребенок…
Это подтверждали и налитые груди, и тянущая усталость в пояснице. Тело беременно. И теперь это — мое собственное тело…
Я не понимала, как к этому нужно относиться. Годы, когда я точно знала, что ребенка у меня не будет, научили смирению. Принятию ситуации. А теперь⁈ Что я должна думать теперь? Да я даже не могла определить, что я чувствую! Какая-то адская смесь из кучи различных страхов, опасений, любопытства, раздражения и слабой надежды. А вдруг⁈
Долго размышлять мне не дали. Голос от дверей комнаты громогласно произнес:
— Его королевское величество Ангердо Пятый с вечерним визитом к королеве! Склонитесь перед своим королем, дамы и господа!
Я на секунду замерла, а потом неуклюже развернулась в постели. Опасность нужно встречать лицом к лицу. Прятаться под одеяло я не стану. Пожалуй, это был некий момент принятия ситуации.
Ко мне торопливо подскочила та самая мадам Вербент и подсунула под спину подушку, помогая принять полусидячее положение, поправила у меня на голове чепец и подтянула одеяло. Сама же она склонилась в реверансе перед входящими, и теперь я видела только ее плечи, шею и затылок с уложенными в аккуратный узел темными волосами.
Чтобы рассмотреть пришедших, голову пришлось повернуть. Распахнутые двухстворчатые двери, странная фигура с высоченным посохом, как у деда Мороза, в правой руке. Я порылась в памяти: одежда такая называется камзол. Напоминает незастегивающееся приталенное яркое пальто длиной до середины икр. Под ним белая рубашка, очень широкий цветной пояс, узкие брюки, скрепленные под коленями пряжками, дальше — чулки с вышивкой и туфли с тяжелыми квадратными носами и огромными сверкающими пряжками.
Лет мужчине больше сорока, он высок ростом и грузен, пояс поддерживает солидное такое пузцо. Мне кажется, что у него подкрашены губы, а седые волосы собраны назад. Скорее всего, там или хвостик, или косичка. Он стоит слева от распахнутых дверей и чего-то ждет. За дверью ярко освещенный коридор. Слышны шаги и какое-то странное постукивание.
В распахнутые двери входит компания людей, человек двадцать, не меньше. Впереди высоченный мужик, и я судорожно пытаюсь вспомнить, где я видела его раньше. На нем, как и на остальных мужчинах, камзол, брюки-чулки-туфли. Только все это добро заметно роскошнее. Камзол лазоревый со сложной золотой вышивкой. На рубашке трехъярусное кружевное жабо, сколотое массивной переливающейся брошью, пояс алый, а пряжки на туфлях усеяны стразами. Густые каштановые волосы тщательно завиты в локоны и художественно разложены по широким плечам. Под носом тонко выбритые усики-стрелочки и по центру подбородка небольшой клочок бороды. Пожалуй, он даже красив какой-то манекенной красотой и прилизанностью.
Король опирается рукой на трость с круглым набалдашником. На массивной кисти руки несколько больших перстней, да и сама трость отделана весьма богато. Его губы совершенно точно чем-то накрашены.
О! Сообразила! Нигде я его раньше не видела, просто он очень похож на Аквамена.
— Как вы себя чувствуете, моя королева?
— Благодарю вас за внимание, ваше величество, — я отвечаю почти машинально, очевидно эту фразу прежняя Элен произносила много-много раз. И тут же соображаю: нужно сказать про вино. — Ваше величество, у меня есть просьба!
Король недовольно морщиться и на минуту застывает в раздумьях, свита за его спиной смотрит с равнодушием. Их много. Мужчины большей частью в возрасте тридцати пяти-сорока лет. Только один, костистый и большеносый, несколько моложе. Отличаются они цветом камзолов и количеством седины. А вот женщины все юны, нежны и прекрасны. Этакий цветник, где нет ни одной старше двадцати. Большей частью хрупкие голубоглазые блондинки.
Зато единственная брюнетка одета ярче всех. Если на остальных нежно-розовые и светло-голубые туалеты, то на брюнетке малиновое атласное платье с золотом. Слава богу, у них нет кринолинов, да и одежда не волочится шлейфами по полу, а достает только до лодыжек. Зато верхние юбки чуть короче нижних, и можно понять, что этих нижних там накручено штук по пять.